Я застала его дома, он сидел в одиночестве, читая газету. На нем было легкое клетчатое кимоно и синяя куртка хаори. В тот первый раз он произвел на меня странное впечатление: я никак не могла понять, кто передо мной — то ли старик, то ли юноша, то ли какой-то диковинный неведомый зверь?
— Жены нет, они с дочкой пошли за пайком… — сказало это чудище немного гнусавым голосом, резко отсекая друг от друга слова.
Похоже, что Уэхара принял меня за подругу жены. Когда я объяснила, что я сестра Наодзи, он ухмыльнулся. Мне почему-то вдруг стало холодно.
— Может, лучше выйдем? — сказал он, уже набрасывая на плечи просторный плащ. Вытащив из ящика новые гэта,[7] он надел их и быстро пошел по коридору впереди меня.
Зима началась совсем недавно, на улице было темно. Дул холодный ветер. Казалось, он дует откуда-то с реки Сумида. Уэхара — правое плечо вперед — сквозь ветер молча шел в сторону Цукидзи. Я едва поспевала за ним.
Обогнув Токийский театр, мы вошли в стоявшее за ним здание и спустились на нижний этаж. В узкой и длинной комнатенке стояло несколько столов, за ними небольшими группками сидели люди, неторопливо потягивающие сакэ.
Уэхара пил сакэ из высокого бокала. Попросив принести бокал и для меня, он предложил мне выпить. Я выпила два бокала, но ничего не почувствовала.
Уэхара пил сакэ, курил и молчал. Я тоже молчала. Впервые в жизни я оказалась в таком месте, но чувствовала себя вполне легко и свободно.
— Лучше бы он пил…
— Простите?
— Я имею в виду вашего брата. Ему было бы лучше переключиться на спиртное. Знаете, я тоже когда-то был наркоманом. Люди относятся к этому крайне отрицательно. А алкоголь — казалось бы, примерно то же самое, — но тут они готовы проявлять снисходительность. Хотите, я сделаю из вашего брата алкоголика?
— Один раз я видела алкоголика. Это было на Новый год. Я собиралась куда-то ехать, вышла из дома, и вижу — в машине, развалившись на переднем сиденье, спит приятель нашего шофера, лицо у него багрово-красное, и он громко храпит. Я закричала, а шофер говорит: «Что поделаешь, алкоголик». Он вытащил его из машины, взвалил на плечи и отнес куда-то. Тело болталось, будто мешок без костей, при этом он еще ухитрялся что-то бормотать… Это был первый алкоголик, которого я видела. Занятное зрелище.
— Я ведь тоже алкоголик.
— Но не настолько же…
— Впрочем, и вы тоже.
— Вовсе нет! Я просто видела алкоголика, это ведь далеко не одно и то же.
Тут Уэхара впервые за все время добродушно улыбнулся.
— Ну тогда и вашему брату скорее всего будет трудно сделаться алкоголиком. Так или иначе, для него это лучший выход. Пойдемте отсюда. Наверное, вам не стоит опаздывать?
— Да нет, ничего.
— Откровенно говоря, мне здесь не нравится. Такая теснотища! Эй, официантка! Счет!
— Может быть, слишком дорого? У меня есть с собой немного денег…
— А, ну тогда вы и расплачивайтесь.
— Боюсь только, не хватит.
Я заглянула в сумочку и сообщила Уэхаре, сколько у меня с собой денег.
— Ну, не говорите глупостей, с такими деньгами можно обойти еще несколько мест, — скривился Уэхара, потом расхохотался.
— Может, вы хотите пойти еще куда-нибудь? — спросила[object Object] он совершенно серьезно покачал головой.
— Нет, довольно. Я поймаю для вас такси, вам пора.
Мы стали подниматься по темной лестнице наверх. На полпути Уэхара, шедший на шаг впереди меня, вдруг резко повернулся и быстро поцеловал меня. Я приняла его поцелуй с плотно сомкнутыми губами.
Я не испытывала по отношению к Уэхаре никакого чувства, и тем не менее с того момента у меня появилась «тайна». Стуча ногами, Уэхара взлетел вверх по ступенькам, я медленно поднялась вслед за ним, ощущая какую-то странную невесомость. Мы вышли на улицу, и я почувствовала на щеках приятное дуновение влажного ветра. Уэхара поймал для меня такси, и мы молча расстались.
Я тряслась в такси, и мне казалось, что мир вокруг меня вдруг расширился и стал бескрайним, как океан.
— У меня есть любовник, — сказала я однажды мужу. В тот день, устав от его постоянных попреков, я чувствовала себя особенно подавленной.
— Знаю. Это Хосода? Неужели ты не можешь решительно порвать с ним?
Я промолчала.
С тех пор муж при каждой ссоре обязательно припоминал мне это. «Довольно с меня», — решила я. Так бывает, когда начинаешь кроить себе платье из неподходящей ткани: раскроенные куски невозможно соединить обратно, поэтому единственное, что остается, это выбросить ткань и, купив новую, начать все сначала.
— Может, и ребенок… — однажды ночью сказал муж, и я содрогнулась от ужаса.
Теперь-то я понимаю, что мы просто были тогда слишком молоды — и муж, и я. Я еще никогда ни в кого не влюблялась. Вообще не понимала, что такое любовь. Я просто была без ума от картин Хосоды, вот и болтала направо и налево всякий вздор, вроде: «как, верно, прекрасно быть женой такого талантливого человека», «выходить замуж стоит только за человека с таким вкусом, иначе брак не имеет никакого смысла»… Разумеется, мои слова были истолкованы превратно, а я еще подлила масла в огонь тем, что как-то совершенно спокойно заявила во всеуслышание (это я-то, которая еще не знала любви), что люблю Хосоду, и даже не подумала как-то смягчить сказанное. Я все больше запутывалась, дошло до того, что даже младенец, который мирно почивал тогда в моей утробе, навлек на себя подозрения мужа, постепенно странное оцепенение овладело мной, все вокруг стало мне безразлично, и хотя никто вслух не произносил слово «развод», я, взяв с собой О-Сэки, вернулась к матушке. Потом мой ребенок умер, я, заболев, слегла, и мои отношения с Ямаки были окончательно разорваны.
Возможно, Наодзи чувствовал себя в какой-то степени виноватым, во всяком случае он кричал, что хочет умереть, рыдал, доводя себя до исступления. Я спросила, сколько он задолжал аптекарю, выяснилось, что совершенно невероятную сумму. И это при том, что, как я узнала гораздо позже, он обманул меня, так и не назвав настоящей цифры. Настоящая сумма его долга превышала названную им примерно в три раза.
— Я виделась с Уэхарой. Очень милый человек, — как-то сказала я брату. — Почему бы тебе не выпить с ним? Сакэ ведь такое дешевое. На сакэ я всегда смогу тебе давать. И о долге своем не беспокойся. Как-нибудь обойдется.
Похоже, мои слова очень обрадовали брата, во всяком случае в тот же вечер он взял у меня денег и умчался в гости к Уэхаре.
Может быть, наркомания — это болезнь духа. Я похвалила Уэхару, потом, взяв у Наодзи его книгу и прочтя ее, заявила, что он прекрасный писатель. Брат был очень доволен, хотя, конечно же, не преминул усомниться в моей способности понять прочитанное. Потом он стал предлагать мне другие писания Уэхары, и я, сама того не заметив, увлеклась и втянулась, мы с Наодзи только и говорили, что об Уэхаре, каждый вечер брат с многозначительным видом отправлялся на Кёбаси, словом, создавалось впечатление, что план Уэхары увенчался успехом, и он действительно переключился на спиртное.
Что касается долга аптекарю, то я решила тайком посоветоваться с матушкой. Она некоторое время молчала, закрыв лицо рукой, потом подняла голову и, печально улыбнувшись, сказала: «Ничего не поделаешь, придется выплачивать понемногу каждый месяц, неизвестно, на сколько лет это растянется, но другого выхода у нас нет…»
И вот, с того времени прошло уже шесть лет.
«Вечерний лик». Да ведь и брату, наверное, нелегко. Он до сих пор в тупике и не имеет понятия, как из него выбраться. Вот и пьет каждый день, думая только о смерти.
Интересно, а что если бы он окончательно свернул на дурную дорогу и, очертя голову, пустился во все тяжкие? Возможно, тогда ему было бы легче.
В той тетради было написано: «Интересно, бывают ли нравственные люди?» И теперь мне начинает казаться, что все мы безнравственны — и я, и дядюшка, и даже матушка. Может, под безнравственностью он имел в виду благодушие?
