Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«А к чему все это? — думал Кузьма Антонович[1]. — Разве меня опекали няни? Жизнь и работа всему научили. В школе юнгов Николай лучше научится ценить то, что сейчас само лезет ему в рот».

Кузьме Антониновичу нелегко было признаться даже самому себе, что во многом он виноват сам и не таким он хотел видеть своего сына. Но не всем же быть академиками, инженерами, врачами. Военные люди, защищающие Родину от врагов, нужны не меньше. А сейчас война. Лучше подготовить воина-патриота, чем сделать из сына истерического баловня, который вообще может кончить плохо.

Николай стоял у окна и плакал. Он зло колотил кулаком по подоконнику и продолжал твердить:

— Все равно уеду! Вот увидите, уеду!

Кузьма Антонинович прикрикнул на него, приказал перестать дергаться и отправиться в свою комнату.

Когда сын вышел, Кузьма Антонинович сказал жене:

— По-моему, пускай едет.

— Что ты, Кузьма!

— А ничего особенного. Не на худое дело парень просится.

— Да ведь война!

— А ты помнишь, Николенька Ростов в «Войне и мире» Толстого таким же вот мальчиком воевал с французами.

— Причем тут Николенька Ростов? Не понимаю. Война войне рознь. Разве можно сравнивать? У меня свое дитя, а ты говоришь о Николеньке Ростове…

— Николай поучится в военно-морской школе, подрастет, человеком станет… А здесь… Ты больная. Тебе трудно с ним. У меня дел выше головы…

Алевтина Сергеевна долго еще не соглашалась с мужем. Ведь Николай у них один сын, надо обязательно дать ему образование, прежде чем отпускать от себя. Школа юнгов, наверное, находится близко от фронта, и там его могут убить.

— Мы живем далеко от фронта, — сказал Кузьма Антонинович, — но и нас немцы могли убить при налете на город. Кто может сказать, что налет не повторится?

Разговор этот был долгим и серьезным. Но Николай победил. Алевтина Сергеевна уступила уговорам мужа и со слезами бросилась в комнату сына.

8

Группа ребят сидела на скалистом берегу Белого моря в Рабочеостровске и ждала судна, идущего на Соловки.

Гурька и Николай расположились на коричневом валуне и смотрели на море. Небольшие серые волны лениво и монотонно хлюпали о прибрежные камни. По-осеннему хмурое, закрытое вдали туманом море казалось таинственным, полным нового, неизведанного.

Кроме Гурьки и Николая, на берегу сидели пятнадцатилетний крепыш Митя Коробков, смуглолицый Жора Челноков, высокий стройный Ваня Таранин и маленький рыжий Петя Агишин, которого ребята сразу стали звать Петушком.

Пока ехали до Рабочеостровска в поезде, ребята познакомились, и многое узнали друг о друге. Все они, кроме Агишина, были из одного города. У Мити Коробкова родителей не было. До сих пор он рос и воспитывался в детском доме. У Вани Та-ранина и Жоры Челнокова отцы воевали на фронте, а матери работали.

Петю Агишина милиция подобрала на вокзале. Он убежал от немцев, которые захватили его село в Курской области, и хотел добраться до Омска. Там жила одинокая Петина тетка. Но денег на дорогу у него не хватило. На запрос милиции из Омска ответили, что тетка недавно скончалась. Ехать туда Агишину было незачем. Как раз в это время проходил набор в школу юнгов Северного флота. Пете предложили поехать учиться, и он согласился. Дома, в селе, у него остались мать и сестренка. Отец Агишина до войны служил в Советской Армии пограничником. Но с тех пор как началась война, от него не было никаких вестей.

В дороге ребята не только познакомились, но и подружились. Гурьке особенно понравился спокойный, рассудительный Митя Коробков. Воспитывался Митя в детдоме, который находился в том же районе города, где жил и Гурька. И хотя они учились в разных школах, кое-кто из Гурькиных приятелей бывал на вечерах в Митиной школе, и Коробков знал их.

Юнги (илл. И. Дубровин) - pic_7.png

Николай сблизился с Петей Агишиным. Пока ехали в вагоне, Петушок был у него на иждивении. Алевтина Сергеевна столько набила всего в чемодан Николая, что можно было прокормить, еще человек пять. Николай хотел заставить Петушка носить тяжелый чемодан, но это оказалось явно не по силам маленькому Агишину. Чемодан они носили вдвоем. При этом Петушок надувался и пыхтел. Николай останавливался, отталкивал Петушка, взваливал тяжелую ношу на плечо и нес один.

…Из небольшого домика морского начальника в Рабочеостровске вышел сопровождавший ребят боцман Язьков. Он ходил справиться, не слышно ли чего-либо о судне, на котором можно попасть на Соловки.

Когда Язьков подошел к ребятам, Николай спросил:

— Товарищ боцман, сколько отсюда до Соловков километров?

— Сколько километров — не знаю, а миль тридцать будет.

— Миль? — переспросил Николай.

— Ну да, миль. В миле одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра. Арифметику знаешь? Вот и подсчитай, сколько в тридцати милях километров. А о километрах лучше теперь забыть. Привыкайте мерять расстояние на мили и кабельтовые. Кабельтов — десятая часть мили. Значит, в кабельтовом сколько метров?

Николай подсчитал:

— Одну тысячу восемьсот пятьдесят два метра разделить на десять, будет сто восемьдесят пять и две десятых метра.

— Правильно.

Петушок спросил:

— А до Соловков мы сколько часов проедем?

— Хватит, отъездили, — отрезал боцман. — Ездят на лошадях, машинах, поездах. А на кораблях ходят и плавают. Запомните, Агишин, ходят! Так вот, если на катере, то пройдем часа четыре. Ясно?

Юнги (илл. И. Дубровин) - pic_8.png

— Ясно, товарищ боцман!

Гурька хотел сосчитать в уме, сколько от Рабочеостровска до Соловков километров, но сбился и теперь старался только запомнить число метров в миле и кабельтовом. «Одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра. Сто восемьдесят пять и две десятых метра», — повторял он про себя до тех пор, пока не решил, что цифры достаточно прочно закрепились в памяти.

Боцман сказал:

— А посуда, товарищи, будет.

Жора спросил:

— Какая посуда?

Боцман засмеялся:

— Посуда? Ну, небольшое судно, значит.

— Лодка, например, — поспешил уточнить

Николай.

— Лодок на флоте нет, — сказал боцман. -

Опять же говорю, отвыкайте от сухопутных терминов. На Военно-Морском Флоте есть лодки, но подводные. Слыхали? Это настоящие боевые корабли. А вместо лодок, как вы их понимаете, у нас есть шлюпки, боты, ялики, тузики… Запомнили?

Ребята хором ответили:

— Запомнили! Ялики! Тузики!

В школе Гурька знал единственное морское слово «полундра». Его выкрикивал кто-нибудь из ребят, дежуривших у дверей, когда в коридоре появлялся учитель.

Теперь Гурька знал, что золотая полоска, нашитая поперек боцманского погона, называется галуном. Галун нашивается на рукава шинелей и кителей морских офицеров. По размеру и количеству нашитых из галуна полосок на рукаве можно определить звание и ранг офицера плавающего состава.

Боцман не скажет «рапорт» или «компас», а обязательно: «рапОрт» и «компАс». Если кто-нибудь из ребят скажет «во флоте», он непременно поправит: «Не во флоте, а на флоте».

Боцман Язьков не походил на боцмана из прочитанных книг о моряках. В представлении Гурь-ки боцман — старый морской волк. А Язьков был, во-первых, вовсе не старый, а лет двадцати трех, и у него не было знаменитых боцманских усов; во-вторых, у него не было и столь же знаменитой боцманской дудки. Гурьке хотелось спросить Язькова, где его дудка, но стеснялся.

Зато боцман по-морскому аккуратен. Пуговицы на кителе горят желтым пламенем. Черная фуражка с белым кантом по краю и длинным козырьком сидит как-то по-особенному, закрывая почти весь лоб. И пистолет у боцмана лежит в особой, морской черной кобуре. У сухопутных военных кобура одевается прямо на ремень и торчит на самом бедре. Кобура боцмана висит на длинных ремешках и болтается почти у самого колена.

Все это придает боцману ни с кем не сравнимый вид.

вернуться

1

Так в тексте: везде «Антонинович» а тут «Антонович»

4
{"b":"249215","o":1}