«Ничего, — напутствовала Надежда, — так надо. Утешай себя тем, что Колоскова решит, что ты мямля, синий чулок и конкуренции ей не составишь. Она устроит тебе встречу с хозяином. Вот к нему-то ты оденешься поприличнее. Если приглянешься, то все уже будет зависеть только от тебя. Тогда кадровичка пусть хоть что. Воротников, говорят, упрям и своих решений не меняет. Дерзай!»

Кузнецова, от души развлекаясь, придумала для Тамары макияж, который лицо огрубил и состарил минимум на пяток лет. «Зато с печатью добродетели и трудолюбия на челе, — хихикая, прокомментировала подружка. — Мечта любовницы начальника: буквоедка-цербер в приемной. И не забывай: ты должна выглядеть так, чтобы никто и слушать не стал телефонные наветы».

Страшилище из Панкратовой получилось хоть куда. Колоскова, улыбаясь так, как наверняка улыбались бы змеи, если бы могли это делать, сняла трубку и нажала кнопку на селекторе.

— Валерий Захарович, это Ирина, — проворковала она. — Я по поводу вашего референта. Я нашла человека с высокой квалификацией. Когда вы сможете с ней побеседовать?.. Да, у меня. Сейчас? Но ведь вы же собирались… Извините!

Вероятно, в трубке Колосковой сказали что-то резкое, лоск и спесь с нее на мгновение слетели. Панкратова заискивающе улыбнулась, извиняясь за хлопоты. Она не забывала: скорее всего, именно кадровичке первой позвонят ее таинственные хулители. И от ее отношения к Панкратовой зависит, какое значение она придаст доносам. И в какой редакции доложит начальству. Ирина Павловна поднялась и, прижав трубку плечом, суетливо собрала бумаги:

— Хорошо-хорошо. Мне все ясно. Мы уже идем!

«Влипла!» — поняла Панкратова. Вряд ли кто-нибудь возьмет личным референтом женщину, которая даже не умеет прилично выглядеть. Но она тут же нашла утешение: отказ, который ей предстоит, по сути, дело рук Кузнецовой. Зато теперь Надежда перестанет укорять ее за якобы вызывающий вид. Сама того не осознавая, Панкратова выгрышную внешность считала своим главным достоинством, и когда лишилась возможности смотреться соблазнительно, почувствовала себя пустой. Только чувство долга перед старавшейся ради нее подругой заставляло испить чашу до дна. А еще в Тамаре проснулось давно забытое озорство. В жутком макияже она ощущала себя неузнаваемой и защищенной, как на маскараде. Да и правило было, что, пока еще не все потеряно, надо бороться. «Соберись, — прикрикнула она на себя. — Забудь, как ты выглядишь! Покажи свои деловые качества».

Самым трудным было забыть про обувь. Про отечественные сапоги на низком каблуке. Выглядели они прилично. Пока стоишь или сидишь. Ходить в них можно только под наркозом, да и то вразвалку.

Сидевшая в приемной «Аметиста» молоденькая блондинка была чем-то обескуражена до слез. Она испуганно дернулась из-за компьютера навстречу кадровичке. Словно попыталась своей узкой цыплячьей грудью преградить им дорогу в кабинет:

— Ирина Павловна, он…

— Остынь, дуреха! — Колоскова царственным взмахом руки усадила ее на место. — Что ты опять отчебучила?

— Ничего! — Девочка была готова заплакать. — Я только фамилию перепутала. Даже не фамилию, а всего одну буковку!

— «Буковку», — передразнила фаворитка, резко открывая металлическую с зеркальными стеклами дверь. Но в тамбуре, перед оббитой дверью, она преобразилась и в кабинет вошла скромно, будто просачиваясь.

Панкратова услышала ее вибрирующий голос:

— Это я, Валерий Захарович, можно? Не помешаем?

— Я же тебя вызвал! — раздался грубый окрик. — Какого хрена еще спрашиваешь?!

«Экое хамло», — подумала Тамара, оглядывая роскошный уютный кабинет. Взгляд невольно привлекли два огромных, почти от пола до потолка окна. За припыленными снаружи стеклами открывался впечатляющий вид с высоты двадцать первого этажа. По широкому ущелью Нового Арбата шустро текли крохотные автомашины и по-зимнему неброские, будничные прохожие. Тусклое небо висело просторно, и тающие в дымке строения многомиллионного муравейника напоминали: людей здесь слишком много, чтобы кто-то из них всерьез и надолго был озабочен кем-то, кроме себя.

Воротников выглядел очень худым за огромным письменным столом, заваленным бумагами и книгами. Сооружение казалось еще объемнее из-за стоящей между ним и окном специальной тумбочки с компьютером. «Неудачно его поставили, — мельком отметила Тамара. — В светлый день надо зашториваться, чтобы окна не отсвечивали на экране». Валерий Захарович, лобастый из-за лысины, отодвинувшей волосы к затылку, скривился в недовольной гримасе:

— Вы что, ползком под пулями сюда добирались?!

Колоскова промолчала. Видно, привыкла к подобным вспышкам и научилась пережидать, когда гнев шефа схлынет. Но красные пятна выступили на шее. «Ох и припомнит она тебе все это, когда добьется своего!» — посочувствовала Панкратова хозяину кабинета.

— Садитесь. — Воротников быстро глянул в протянутые Ириной Павловной бумаги и бесцеремонно уставился на кандидатку. — Вы очень вовремя, Тамара Владиславовна. Сегодня приступить можете?

Панкратова помолчала, глядя в хищно-желтые ободки вокруг зрачков. Ум и воля били из них, как резкий свет фар ночью. Она машинально расправила юбку на коленях. Напор так ошеломил ее, что она только после тягостной паузы кивнула:

— Могу.

— Хорошо, — кивнул Воротников. Получив устраивающий его ответ, он мгновенно преобразился. Поджатые губы расслабились и чуть улыбнулись, оказавшись четко очерченными и припухлыми. Он быстро просматривал резюме и с теми же высокими нотками брюзжал: — А то, называется, они ищут работу! А когда предлагаешь ее, выясняется, что сразу не могут. Им нужно чуть ли не месяц собираться! Сами не знают, чего хотят, или врут, что работу ищут. Успешные люди решают быстро! Вот как: вы «пед» кончали? Матфак? Будем надеяться, что думать, изъясняться связно и понятно вас научили. На компьютере пять лет? Хорошо. Курсы реорганизации управления? Посмотрим. Значит, готовы приступить? Не возражаете против небольшого теста?

— Не возражаю, — бесцветно-холодным голосом, под стать своей несуразной нынче внешности, ответила Панкратова. Словно ее самой, то есть ее тела, здесь не было. Присутствовали только глаза, голос и совершенно спокойный мозг.

— Вопрос простой, — крутясь в кресле из стороны в сторону, задумчиво произнес Воротников. — Вопрос такой: к вам обратилась новая уборщица. Спрашивает: когда, в смысле — во сколько, ей убирать офис. Утром или вечером? Ваш ответ?!

— А у меня есть полномочия на решение?

— Ну конечно. Мне еще уборкой не хватало заниматься! Итак?

— Пусть убирает, когда хочет. Лишь бы офис был чист и уборка не мешала работать.

— И все?

— И все.

— Умница! Пусть хоть совсем не убирает: мы ее нанимаем, чтобы у нас было чисто. Первый толковый ответ за последние полгода. Или вас об этом вопросе предупредили?

— Нет.

— Да? Ирина?

— Я ничего не говорила.

— Допустим. Ладно. — Он, не поворачивая лица к кадровичке, протянул ей бумаги. — Иди, оформляй. Испытательный срок две недели не смущает? Чего молчите? Что это вы такая заторможенная?

Тамара Владиславовна почувствовала, что начинает тихо злиться. Главным образом из-за впечатления, которое произвел на нее предполагаемый начальник. Она уже давно не встречала таких. На вид ему за сорок пять. Но энергии — как у двадцатилетнего. В его бесцеремонных вопросах ощущалось усталое одиночество, но обычный серый костюм, дорогая белая рубашка и перламутровый галстук смотрелись так, словно под ними — туго сжатая мощная пружина. Или генератор. Прикоснись — искрой ударит.

Она рядом с таким как квашня. Под оценивающим прищуром элегантного, хищно-подтянутого мужчины ей стало особенно неловко за свою бесполую мешковатость.

— Есть вопросы? — наконец остановив взгляд на ее очках, ужасных очках старой девы, спросил Валерий Захарович.

— Есть, — с вызовом ответила Панкратова.

— Какие? — Он, как бы советуясь, покосился на Колоскову. Та в ответ чуть вздела брови: «Она еще и вопросы будет задавать?»