— Толково! — похвалил Брюнет. — А с самой мадам пообщаться не хочешь?

— Если честно — нет. Мадам — клептоманка, так что у нее, по определению, с психикой не в порядке. А уж с учетом нынешнего «усыхания»… Не, я психов боюсь.

— А кто не псих? Покажи!

— Тоже верно. Именно по этой причине я намереваюсь подогнать к Нарышкиной своего специально обученного человека. К слову, его услуги недешевы.

— Что за человек? — озаботился Виктор Альбертович.

— Я свою агентуру не сдаю.

— Понял. Сколько?

Петрухин пощелкал внутренним калькулятором и озвучил итоговое:

— Думаю, триста баксов в самый аккурат.

Виктор Альбертович безропотно достал увесистое портмоне, отсчитал три зеленых бумажки и переправил инспектору с насмешливым:

— Держи, крохобор.

— Не крохобор, а педант, — пряча деньги, уточнил Дмитрий. — Кстати, ты намекнул господину чиновнику, что за бесплатно даже голодный заяц на барабане не играет?

— Всё! Сгинь! Иди, работай.

— Значит, говорил, — удовлетворенно подвел черту Петрухин, направляясь на выход. — И это правильно, Витя. Ибо борьба с потусторонними силами требует не менее потустороннего финансирования… Слушай, будь другом — вызови под каким-нить предлогом Аллку? Вот прямо сейчас.

— Зачем?

— Ты не анализируй, просто вызови, и всё.

— Хорошо, не вопрос, — Виктор Альбертович щелкнул рычажком и пробасил в селектор: — Алла, зайди ко мне. И захвати папку с контрактами по уральским поставкам…

Сон как Чудо.

А Чудо — это… Это когда боль временно отступает, а истерзанный неотвязной, одной-единственной мыслью — мыслью о смерти — мозг проваливается в забытье.

Сон как убежище. Сон как спасение.

Жаль только, что с каждым днем он становится все более коротким, беспокойным и рваным.

Федор Николаевич нехотя разлепил веки, и волна жуткой боли накрыла его всего — с головой и с потрохами.

Он застонал, с неимоверным усилием приподнялся на локтях и прохрипел:

— Оля… О-о-о-о-ленька…

Из глубины необъятной квартиры послышались торопливые шажочки, скрипнула дверь, и в спальню впорхнула встревоженная Ольга.

— Ты звал меня, милый?

— Да, — выдохнул Федор Николаевич и рухнул на подушки. — Давно вернулась?

— Примерно час назад. Но ты так крепко спал, что я не стала тебя беспокоить.

— Подай мне таблетки. Да не эти! — застонал Федор Николаевич, зафиксировав движение в направлении прикроватной тумбочки. — Ты же знаешь, что ЭТИ мне уже не помогают. Дай мне ТУ, красную!

— Но, малыш! Твой Лощилин не рекомендовал принимать их чаще одного раза в день, — опасливо напомнила Ольга. — Да и Серафим настоятельно предупреждал, что лекарственные препараты в твоем случае следует принимать крайне осторожно.

— Я сто раз просил тебя не называть меня «малыш»!

В голосе Федора Николаевича прорезались нотки раздражения.

В этот момент он был противен сам себе, но ничего поделать с собой не мог — это Боль говорила за него, диктуя Свои правила и озвучивая Свои желания.

— Всё-всё, успокойся. Извини. Больше не буду.

— А твой Серафим — шарлатан и прохвост. Ноги чтоб его в нашем доме больше не было!

— Ну, знаешь! — обиженно вскинулась Ольга. — Я целыми днями мотаюсь по городу, пытаюсь любыми, пускай самыми фантастическими, способами, но — помочь. А он… он… вместо благодарности…

В уголках ее глаз непроизвольно выступили слезинки.

— Ну, извини-извини, — смущенно зашептал Федор Николаевич. — Слышишь, Оленька? Ну, прости ты больного старика.

— Больного — да. Но! Не старика!

— Принеси, пожалуйста, больному его таблетки, — вымученно улыбнулся «не-старик», и Ольга, вздохнув, покорно направилась на кухню.

— И верни мне телефон! Я жду очень важного звонка из банка, — полетело ей вдогонку.

— А заниматься служебными вопросами тот же Лощилин тебе строго-настрого запретил.

— Но ведь ты ему не скажешь, правда?

Молодая красивая женщина качнула огромными ресницами и грустно констатировала:

— Согласна. Ты — не малыш. Ты — трудоголик и чудовище.

На душе у Федора Николаевича потеплело.

Потому что распахнутые навстречу тебе ТАКИЕ глаза — единственно они и стоят того, чтобы продолжать жить.

Жить, наслаждаясь их созерцанием. Фиксируя и запоминая. Чтобы там, на Небе, было о чем вспоминать и чем гордиться.

«Гордиться», ибо мало кто на этой Земле может похвастаться тем, что его любят ТАКИЕ глаза…

Санкт-Петербург, 21 октября, пт.

Дабы не отпугивать потенциальных клиентов официальным названием «Городская психиатрическая больница № 7 имени академика И. П. Павлова», с некоторых пор данное медицинское учреждение шифровалось под более лаконичной и умиротворяющей вывеской «Клиника неврозов».

Земля, на которой стояло старинное здание больнички, по нынешним питерским меркам считалась одной из самых дорогих и «козырных». Судите сами: Васильевский остров, совсем рядом с церковью Успенского подворья монастыря Оптиной пустыни. А значит — всего в нескольких минутах ходьбы от потрясающе красивого вида на Неву с набережной лейтенанта Шмидта. Даже странно, что подобное учреждение до сих пор продолжало пребывать в своих исторических стенах. А не оказалось выдавлено куда-нибудь в спальные районы, а то и вовсе — в область. А что? Там и воздух чище, и шума меньше, что для «нервенных» болезней всяко пользительней. А здесь, на освободившейся территории, вполне можно было забабахать очередную «стекляху» бизнес-центра или, на худой конец, отельчик. Этажей, эдак, в семь-девять, больше оно ведь и не нужно, правда?..

Впрочем, озвученная нами «странность» имела под собой основания. Поскольку начиная примерно с середины девяностых годов прошлого века, продолжая работать под девизом «все психи в гости будут к нам», медучреждение сделало основную ставку на обслуживание вип-клиентов. А именно — состоятельных дамочек: жен, дочерей, любовниц, подруг, бизнес-вумен. Плюс — все перечисленные категории, но с приставкой «экс-». Будучи подвержены огромному количеству стрессов, фобий, депрессий и прочих проблем психического свойства (здесь — от вполне естественных страхов лишиться богатого кормильца до банального бытового алкоголизма), таковые порядочные дамы из высшего света стали попадать сюда пачками — сначала на общих основаниях, а затем для них скоренько забабахали вип-апартаменты. Причем затраты на реконструкцию отбились за какие-то неполные парочку лет. И вот как раз в одну из таких «люксовых» палат этим вечером и заявилась проведать подругу Ольга Глинская.

Их знакомство состоялось около года назад на официальном приеме, что давался в правительственной резиденции К-2 на Крестовском острове. По сути, то был первый для Федора Николаевича выход в свет с молодой женой, и, помнится, поначалу он ужасно нервничал и стеснялся. Причем стеснялся всех поголовно, включая новую супругу. Однако Ольга умудрилась с ходу очаровать и покорить подавляющее большинство присутствующих, за исключением разве что ортодоксальных представителей «голубой» ориентации. И вот там-то, невзирая на внушительную разницу в возрасте и статусе, они с госпожой Нарышкиной очень быстро и естественно сошлись: сначала на почве взаимного интереса к косметологии и ювелирному делу, а затем и по множеству других, не менее занимательных тем. Таких, например, как ворожба и народное целительство.

— А ведь я вам еще после истории с куклой говорила — порчу на вас насылают, Елена Ивановна! — назидательно выговаривала Ольга, сгружая в холодильник всяко-разные деликатесные вкусности. — Однозначно! Надо было сразу обратиться за помощью к Серафиму. Да, его услуги недешевы…

— Ох, Оленька! Да причем здесь деньги? — тяжко вздохнула госпожа Нарышкина. — Был бы толк! Вон, у вас-то серьезных улучшений тоже пока не наблюдается: что с магом этим, что без…

— А серьезных, да чтобы скоро, и быть не могло, — убежденно парировала Глинская. — Серафим меня сразу предупредил, что наш случай очень запущенный. — Здесь Ольга страдальчески закатила глаза. — Вот если бы я сразу к нему обратилась. Я ведь, Елена Ивановна, куда только не кидалась: и врачей самых лучших приводила, и батюшку на дом приглашала.