Я тогда внимательно посмотрел на нее, на эту стройную южную, в общем-то, молодую, всего тридцать пять лет, красавицу, и в шутливом жесте сдачи поднял руки вверх. Теперь зову ее по имени, но на «вы». Слишком уважаю.

Интересно, что они там задумали? Венчание в церкви коммунисты отменили сразу после революции и провозгласили свободную любовь. Не клеилась семья к военному коммунизму по Троцкому. В деревнях на это не обращали внимания и по-прежнему играли свадьбы. Потом все-таки появились ЗАГСы и стали регистрировать. Причем в первую очередь смерти и разводы. И только потом браки. Даже свидетелей тогда не требовалось. Только относительно недавно опомнились, что семья – это ячейка общества. Но вот свадьбы в городах еще были не приняты. Так как считались буржуазным предрассудком.

Я устроился в беседке, прихватив несколько папок с документами. Уже начало смеркаться, когда уехал автобус со всеми, кого привезла на Ближнюю дачу днем Нино. Тут приехали Егор с Берией. Мы только успели перекинуться несколькими словами, как появилась Светлана в своем знаменитом на всю страну вечернем платье и позвала нас в дом.

А свадьба у нас все-таки была. Совсем маленькая, без большого количества гостей. Только самые близкие, но – настоящая свадьба. Даже как минимум с двумя генералами. Один из которых был целым генерал-полковником, а другой – вообще маршалом. Ну а как это еще назвать, если невеста была в…? У меня самого челюсть отвисла, когда Нино со Светкой ввели в столовую мою благоверную. Длинное белое с еле заметным розовым оттенком полупрозрачное платье, совершенно не скрывающее великолепную фигуру моей любимой. Плечи, самый верх полной груди и руки обнаженные, но прикрыты белой же и тоже полупрозрачной шалью. И длиннющая спадающая на спину фата на высокой сложной, крупными локонами, прическе. И эти огромные пронзительно-синие глаза на ее прекрасном лице. Я стоял, смотрел на свою любимую и балдел, а в голове крутилась только одна старая поговорка: «Дуракам – счастье!»…

Говорят, беда не приходит одна. Но и хорошие события в одиночку не ходят. Ну, во всяком случае, для моей страны и для меня. А тут еще Егор на следующий день после нашей с Галинкой свадьбы удивил.

Синельников был какой-то не такой. Чем-то напоминал кота, объевшегося сметаной. Немного больше улыбался, чем обычно. Чуть медленней реагировал на слова. Нет, это запаздывание реакции мог заметить только я, со своими более тонкими, чем у обычного человека, чувствами. Было такое ощущение, что Егор постоянно неосознанно что-то вспоминает. Причем это совершенно не доставляет ему отрицательных эмоций. И в то же время у него явно был какой-то комплекс. Вины? В конце концов, я не выдержал и спросил:

– Слушай, генерал-полковник, давай колись. У тебя явно что-то произошло. Вот только что? Хорошее или плохое? Никак понять не могу.

Синельников задумчиво посмотрел на меня, огляделся вокруг, проверяя отсутствие рядом кого- либо, кто мог нас услышать и выдал загадочно:

– Плотное общение с твоей женой до добра не доводит!

– Чего? – совершенно не понял я Егора. Что он хочет этим сказать?

– А то! – неожиданно расхохотался он. – Меня сегодня ночью Светка изнасиловала. Наслушалась от твоей благоверной, как это здорово, как прекрасно, как восхитительно, и пристала как с ножом к горлу – хочу, и все!

Н-да! Я практически пополам сложился от хохота, попробовав представить, как моя маленькая сестренка насилует этого громилу. Звукоизоляция кабинета была нормальная, но Поскребышев, видимо, что-то все-таки расслышал и обеспокоенно заглянул в дверь. Посмотрев на двух ржущих и показывающих друг на друга руководителей страны, он успокоился, довольно улыбнулся и ушел, предварительно покрутив пальцем у виска и сверкнув своей бритой головой. Реакция начальника моего секретариата только добавила нам веселья. Я только начал утихать, как сообразил, что моя Галинка собиралась сегодня встретиться со Светкой. Были у них какие-то общие планы на этот день. Сложившись опять, я кое-как передал эту информацию Егору. Он оторопело посмотрел на меня и снова расхохотался, представив, как наши жены делятся впечатлениями.

– Мы уже победили. Разве вам это еще не ясно? Сейчас надо думать уже не о войне, а о мире. О будущем. Каким оно будет? Какое вообще будет послевоенное устройство мира? Место нашей страны в этом новом мире? Наши действия, как руководителей державы?

Я говорил с небольшими паузами между предложениями, стараясь подражать речам отца. Он был отличным оратором. Хорошо, что осталось много записей выступлений. Была возможность поучиться. После моих слов в кабинете наступила тишина.

– О том, что мы имеем очень большое техническое, технологическое и научное превосходство, наверняка всем присутствующим известно. Основная наша задача – сделать так, чтобы это превосходство оставалось не на год-два или несколько десятков лет, а навсегда. Вот и давайте думать, как это обеспечить. И… У нас сейчас просто громадные успехи, как на фронте, так и внутри страны. Вот только, товарищи, очень вас прошу, не надо останавливаться на достигнутом, чтобы не произошло, как говорил отец «головокружение от успехов».

Н-да. Непонятно, о чем они размышляют, но никаких предложений почему-то не поступает.

– Товарищ Сталин, – начал первым Маленков, – а может, все-таки рано заниматься такими вопросами? У нас вполне хватает текущих задач, не решив которые, нам рано, по-моему, задумываться о будущем.

– Потом может оказаться поздно, Георгий Максимилианович, – немедленно парировал я, – когда мы вплотную столкнемся с серьезной проблемой не подготовленные к ней, не имея нескольких вариантов ее преодоления, может оказаться поздно.

– Я полностью поддерживаю Василия Иосифовича, – маршал Берия встал, говоря эти слова. Оглядел всех через круглые стекла своего пенсне и продолжил: – Неужели вы все еще не осознали, почему товарищ Сталин так быстро стал нашим лидером и вождем страны?

Н-да. Вот только восхвалений от Лаврентий Палыча мне сейчас и не хватает. Хотя, с другой стороны, его речь отсюда, из моего кабинета, на передовицы газет не попадет. Пиар среди народа мне не требуется. За глаза и за уши уже. А вот среди высшего руководства, возможно, не помешает. Опыт аппаратных игр у маршала на порядок больше моего. Вот здесь я просто обязан полностью положиться на него. На одних силе и страхе долго не продержишься. Уважение зарабатывается, увы, не только делами, но и мнением авторитетов.

– Василий Иосифович дальше всех нас видит, находит наилучшие варианты решений. Кому это здесь еще непонятно? – ого! Тяжелая артиллерия с тонкими намеками на толстые обстоятельства. Открытым текстом сказано: «кто не с нами, тот против нас». А может, здесь и сейчас так и надо?

– У меня вопрос. Только прошу понять меня правильно, – Каганович тоже встал и посмотрел мне прямо в глаза, – я полностью согласен с линией товарища Сталина и буду поддерживать вас во всем. Причем, – он повернулся к Берии, – вопрос касается в первую очередь не Василия Иосифовича. Генерал-полковник Синельников буквально недавно генерировал очень много здравых идей. А сейчас почему-то молчит. Егор Иванович, ну что же вы?

Вот это выдал! Не в бровь, а в глаз! Смел и умен у нас товарищ Каганович. Что самое интересное, я с ним уже великолепно сработался. Но почему он не задал этот вопрос один на один? Я поочередно посмотрел на Егора и вопрошающего министра. Краем глаза заметил очень слабую поощряющую улыбку садящегося Берии. Ах вот оно что! Он нисколько не сомневается, что Егор выкрутится, а Каганович явно на моей стороне и задал этот вопрос специально, чтобы укрепить мое положение.

Синельников попытался встать, но я его удержал. Не в школе урок учителю отвечает.

– Лазарь Моисеевич, я даже благодарен вам за этот вопрос. Да вы садитесь, – Егор поднял руку, повернул ее ладонью вниз и вертикально опустил. Интересно, кто из присутствующих знает, что так отдают команду «сидеть» служебным собакам? И даже если знает, смог ли понять? Скорее всего – никто. Все-таки сопоставить ситуацию сложно.