В первых опытах решили обойтись без универсальной системы. Для кроликов достаточно тех датчиков, что у нас есть. А когда займемся снова объектом „гомо сапиенс“… может, к тому времени в лаборатории экспериментальных устройств появится дельный зав.

Ученый совет состоялся шестнадцатого мая. Вечером накануне мы еще раз продумали, что надо и чего не надо говорить. Решили доложить и обосновать (в умозрительном плане) первоначальную идею, что электронная машина с элементами случайных переключений может и должна конструировать себя под воздействием произвольной информации. Работа будет представлять собой экспериментальную проверку этой идеи. Для того чтобы установить пределы, до которых машина может дойти при конструировании себя, необходимы такие-то и такие-то установки, материалы, приборы – прилагается перечень.

– Для предварительной подготовки умов, равно как и для отдела снабжения, это будет в самый раз, – сказал я. – Значит, так и доложу.

– А почему, собственно, ты доложишь? – Дубль воинственно задрал правую бровь. – Как за кроликами убирать, так я, а на ученый совет, так ты? Что за дискриминация искусственных людей?! Настаиваю на жеребьевке!

…Вот так и вышло, что я безвинно схлопотал выговор „за бестактное поведение на ученом совете института и за грубость по отношению к доктору технических наук профессору И. И. Вольтампернову“. Нет, правда обидно. Пусть бы это на меня бывший зубр ламповой электроники, заслуженный деятель республиканской науки и техники, доктор технических наук, профессор Ипполит Илларионович Вольтампернов (ах, почему я не конферансье!) обрушил свое: „А знает ли инженер Кривошеин, кой предлагает нам поручить машине произвольно, тэк-скэать, без руля и без ветрил, как ей заблагорассудится, конструировать себя, какой огромный и, смею сказать, осмысленный – да-с, именно осмысленный! – труд вкладывают квалифицированнейшие специалисты нашего института в расчет и проектирование вычислительных систем? В разработку блоков этих систем?! И элементов этих систем?! Да представляет ли себе вульгаризаторствующий перед нами инженер хотя бы методику, тэк-скэать, оптимального проектирования триггера на лампе 6Н5? И не кажется ли инженеру Кривошеину, что он своими домыслами относительно того, что машина, тэк-скэать, справится с оптимальным конструированием лучше, нежели специалисты, – оскорбляет большое число сотрудников института, выполняющих, смею сказать, важные для народного хозяйства работы?! Позволительно спросить инженера: что это даст для?..“ – Причем каждый раз слово „инженер“ звучало в докторских устах как нечто среднее между „студент“ и „сукин сын“.

Добро бы именно я в своем ответном слове напомнил уважаемому профессору, что, видимо, подобного сорта оскорбленность водила его пером в прошлые времена, когда он писал разоблачительные статьи о „реакционной лженауке кибернетике“, но перемена ветра заставила и его заняться делом. Если профессор опасается после успеха данной работы остаться не у дел, то напрасно: в крайнем случае он всегда может вернуться к околонаучной журналистике. И вообще, пора бы усвоить, что наука делается с применением высказываний по существу дела, а не при помощи демагогических выпадов и луженой глотки.

Именно после этих застенографированных фраз Вольтампернов начал судорожно зевать и хвататься за нагрудный карман пиджака.

Но, граждане, это же был не я! Доклад делал созданный точь-в-точь по предлагаемой методике мой искусственный двойник… Он три дня потом ходил злой и сконфуженный. Вообще говоря, его можно понять!

(Но, между прочим, в ту минуту, когда подписанный Азаровым приказ о выговоре достиг канцелярии, поблизости оказался именно я. И именно мне при большом скоплении публики закричала, выглянув из дверей, грубая женщина-начканц Аглая Митрофановна Гаража:

– Товарищ Кривошеин, вам тут выговор! Зайдите и распишитесь!

Я, как бобик, зашел и расписался… Ну, не злая судьба?)

Впрочем, бог с ним, с выговором. Главное, тему утвердили! Ее поддержал сам Азаров. „Интересная идея, – сказал он, – и довольно простая, можно проверить“. – „Но ведь это не алгоритмизуемая задача, Аркадий Аркадьевич“, – возразил доцент Прищепа, самый ортодоксальный математик нашего института. „Что же, если не алгоритмизуемая, то ей и не быть? – парировал академик. (Слушайте, слушайте!) – В наше время алгоритм научного поиска не сводится к набору правил формальной логики“. Вот это да! Ведь Азаров всегда неодобрительно смотрел на „случайные поиски“, я-то знаю. Что это? Неужели дубль покорил его логикой своего доклада? Или у шефа наконец прорезалась научная терпимость? Тогда мы с ним поладим.

Словом, восемнадцать „за“, один (Вольтампернов) „против“. Осторожный Прищепа воздержался. Дубль, как не имеющий ученой степени и звания, в голосовании не участвовал. Даже Хилобок голосовал „за“, и он верит в успех нашей работы. Не подкачаем, Гаврюшка, не сумлевайся!

Кстати, дубль принес на хвосте потрясающую новость: Хилобок пишет докторскую диссертацию!

– О чем же?

– Закрытая тема. Ученый совет принимал повестку дня на следующее заседание, в ней был пункт: „Обсуждение работы над диссертацией на соискание ученой степени доктора технических наук Г. Х. Хилобока. Тема закрытая, гриф «Совершенно секретно»“. Вот так, сидим в лаборатории и отстаем от движения науки.

– Закрытая тема – это роскошно! – Я даже отложил паяльник. Дело было в лаборатории, мы монтировали датчики в камере. – Это ловко. Никаких открытых публикаций, никакой аудитории на защите… тсс, товарищи: совершенно секретно! Все ходят и заранее уважают.

Новость задела за живое. Тут кандидатскую не можешь сделать, а Гарри в доктора выходит. И выйдет, „техника“ известная: берется разрабатываемая (или даже разработанная) где-нибудь секретная схема или конструкция, вокруг наворачивается компилятивная халтура с использованием закрытых первоисточников. И за руку не схватишь…

– Э, в конце концов, не он первый, не он последний! – Я снова взялся за паяльник. – Думай еще о нем… своей работы хватает.

– К тому же за нашу тему голосовал, – поддержал дубль. – Свой парень Гарри! Конечно, можно бы попробовать его того… да стоит ли игра свеч?

Вообще-то, нам было чуточку неловко. Мне всегда бывает не по себе, когда приходится наблюдать преуспеяние набирающего силу пройдохи; испытываешь негодование в мыслях и начинаешь презирать себя за благоразумное оцепенение конечностей… Но ведь и вправду: не стоит игра свеч. У нас вон какая серьезная работа на двоих, а положение мое еще непрочное – стоит ли заводиться? К тому же связаться с Гарри Хилобоком… Пробовали мы однажды с Ивановым подсечь его на плагиате. Валерка выступил на семинаре, все доказал. Ну, только и того, что ученый совет рекомендовал Хилобоку переделать статью. А уж как за это он потом нас поливал…

Да и вообще эти общественные мордобои с привлечением публики, разбирательства, после которых люди перестают здороваться друг с другом, – занятия не по мне. Когда они происходят, я испытываю неудержимое стремление убежать в лабораторию, включить приборы, заносить в журнал результаты измерений и тем приносить пользу… Вот если бы лабораторным способом одолевать таких, как Гарри, – так сказать, усилием инженерной мысли…

А стоит подумать. Тот факт, что вольтамперновы и хилобоки выкатываются на широкую столбовую дорогу науки, свидетельствует о явной нехватке умных людей. И это в науке, где интеллект – основное мерило достоинств человека. А по другим занятиям? Вывешивают объявления: „Требуются токари…“, „Требуются инженеры и техники, бухгалтеры и снабженцы…“ И никто не напишет: „Требуются умные люди. Квартира предоставляется“. Стесняются, что ли? Или квартир нет? Можно поначалу и без квартир… Ведь что скрывать: требуются умные люди, ох как требуются! И в группу А, и в группу В, и в надстройку. Для жизни требуются, для развития общества.

– Нужно… дублировать умных людей! – выпалил я. – Умных, деятельных, порядочных! Ой, Валька, это железное применение!