Человек же наблюдающий совокупность предметов, лишенных всех четырех рабочих значений, перестает быть наблюдателем превратясь в предмет созданный им самим. Себе он приписывает пятое значение своего существования.
4. Пятым, сущим значением предмет обладает только вне человека, т. е. теряя отца, дом и почву. Такой предмет «РЕЕТ».
5. Реющими бывают не только предметы, но также: жесты и действия.
6. Пятое значение шкафа – есть шкаф.
Пятое значение бега – есть бег.
7. Бесконечное множество прилагательных и более сложных словесных определений шкафа, объединяются словом «ШКАФ».
8. Разбив шкаф на четыре дисциплины, соответствующие четырем рабочим значениям шкафа, мы получили бы четыре предмета представляющих в совокупности шкаф. Но шкафа как такового не было бы и такому синтетическому шкафу нельзя было бы приписать пятое значение единого шкафа. Он смещенный воедино лишь в нашем сознании обладал бы четырьмя сущими значениями и четырьмя рабочими. В самый же момент смещения вне нас жили бы четыре предмета обладающие по одному сущему и по одному рабочему значению.
Натолкнись на них наблюдатель – он был бы не человеком.
9. Предмет в сознании человека имеет четыре рабочих значения и значение как слово (шкаф). Слово шкаф и шкаф – конкретный предмет, существуют в системе конкретного мира наравне с другими предметами, камнями и светилами. Слово – шкаф, существует в системе понятий наравне со словами: человек, бесплодность, густота, переправа и т. д.
10. Пятое сущее значение предмета в конкретной системе и в системе понятий различно. В первом случае оно свободная воля предмета, а во втором – свободная воля слова (или мысли не выраженной словом, но мы будем говорить лишь о выраженных в слово понятиях).
11. Любой ряд предметов, нарушающий связь их рабочих значений, сохраняет связь значений сущих и по счету пятых. Такого рода ряд есть ряд нечеловеческий и есть мысль предметного мира. Рассматривая такой ряд, как целую величину и как вновь образовавшийся синтетический предмет, мы можем приписать ему новые значения, счетом три: 1) начертательное, 2) эстетическое и 3) сущее.
12. Переводя этот ряд в другую систему, мы получим словесный ряд, человечески БЕССМЫСЛЕННЫЙ.
Вещь
Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили.
Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него свысока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и в передничке, все время невозможно стеснялась. Папа веселил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза изображая этим что она стесняется.
Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах.
Выпив по первой рюмочке, все на секунду замолчали и поели колбасу. Немного погодя все опять заговорили.
Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться кто это стучит в двери.
– Как это странно, – сказал папа, – кто бы там мог стучать в дверь?
Мама сделала соболезнующее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказал: «Странно».
Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку, выпил и встал из-за стола.
Ростом был папа невысок. Не в пример мамы. Мама была высокой, полной женщиной, с лошадиным голосом, а папа был просто ее супруг. В добавление ко всему прочему папа был веснущат.
Он одним шагом подошел к двери и спросил:
– Кто там?
– Я, – сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла горничная Наташа вся смущенная и розовая. Как цветок. Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила еще.
Горничная Наташа и другая как цветок зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил, так же как и мама.
Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады ели до утра. Но мама молчала сидя на своем месте. Это было очень неприятно.
Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вскочила с испуга и закричала что она ясно видела как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно, т. к. их квартира в третьем этаже и никто с улицы посмотреть в окно не может, для этого нужно быть великаном или голиафом.
Но маме взбрела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить, что в окно никто не смотрел.
Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил.
Наташа и горничная как цветок сидели потупив глаза от конфуза.
– Не могу быть в хорошем настроении когда на нас смотрят с улицы через окно, – кричала мама.
Папа был в отчаянии, не зная как успокоить маму. Он сбегал даже на двор пытаясь заглянуть оттуда хотя бы в окно второго этажа. Конечно он не смог дотянуться. Но маму это нисколько не убедило. Мама даже не видела как папа не мог дотянуться до окна всего лишь второго этажа.
Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказала, что пьет только в знак того что убеждена что в окно кто-то посмотрел.
Папа даже руками развел.
– Вот, – сказал он маме и подойдя к окну растворил настежь обе рамы.
В окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидя его, папа захлопнул рамы и сказал:
– Никого нет там.
Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату и даже открыл окно и вошел.
Мама была страшно взволнована. Она грохнулась в истерику, но выпив немного предложенного ей папой и закусив грибком успокоилась.
Вскоре и папа пришел в себя. Все опять сели к столу и продолжали пить.
Папа достал газету и долго вертел ее в руках ища где верх и где низ. Но сколько он ни искал, так и не нашел, а потому отложил газету в сторону и выпил рюмочку.
– Хорошо, – сказал папа, – но не хватает огурцов.
Мама неприлично заржала, отчего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти.
Папа выпил еще и вдруг схватив маму посадил ее на буфет.
У мамы взбилась седая пышная прическа, на лице проступили красные пятна и в общем рожа была возбужденная.
Папа подтянул свои штаны и начал тост.
Но тут открылся в полу люк и оттуда вылез монах.
Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб стараясь скрыть безобразие.
Монах, который вылез из-под пола, прицелился кулаком в папино ухо, да как треснет!
Папа так и шлепнулся на стул не окончив тоста.
Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу, не то рукой не то ногой.
Мама принялась кричать и звать на помощь.
А монах схватил за шиворот обеих горничных и помотав ими по воздуху отпустил.
Потом никем не замеченный монах скрылся опять под пол закрыв за собою люк.
Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом отдышавшись и приведя себя в порядок они все выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой.
Выпив еще по рюмочке, все посидели мирно беседуя.
Вдруг папа побагровел и принялся кричать:
– Что! Что! – кричал папа. – Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня как на неудачника! Я вам не приживальщик! Сами вы негодяи!