Мистер Уэйнрайт глубокомысленно пожевал губу и похлопал по карманам. Казалось, будто он ищет свои очки, которые как раз восседали у него на макушке. Я стянула их с его головы и мягко положила в руки. Он улыбнулся.

- Я шесть лет проработала в общественной библиотеке. У меня степень магистра по библиотечному делу. И есть опыт помощи людям в нахождении нужных им книг.

- Звучит так, словно вы можете оказаться чересчур квалифицированной, дорогая.

- Это совсем не так. Я просто снова хочу работать среди книг.

В задней части магазина рухнул книжный шкаф, отправив в свободное скольжение по полу несколько книг в кожаном переплете. Мистер Уэйнрайт приподнял клочковатую седую бровь.

- Возможно, вы могли бы начать с небольшой реорганизации, - сказал он, глядя на аккуратные ряды книг, которые я расставила вокруг нас. – Кажется, рука у вас уже набита.

Я извлекла свой урок из опыта с «Гринфилд Студиос», так что мы сели и обсудили график работы, уровень заработной платы, распределение обязанностей, и тот факт, что ему хотелось бы как-нибудь увидеть копию моего резюме. Я покинула магазин, чувствуя себя значительно лучше, чем прежде. Полагаю, что счастливые люди называют эту эмоцию надеждой.

Я уже дошла было до стоянки, когда все-таки вернулась, просунула голову в дверь, благодарила своего нового босса, и сказала:

- Мистер Уэйнрайт, сделайте мне одолжение: если встретите женщину по имени Рути Ирли, не женитесь на ней.

Свою первую ночную смену в «Необычных Книгах» я закончила испачканной в грязи и покрытой множеством царапин, которые, вероятно, привели бы к столбняку в ту пору, когда я еще была человеком. И, все же, за последние несколько недель я не чувствовала себя счастливее. Словно впервые после увольнения в моей жизни появился какой-то проблеск.

На повестке моего первого рабочего дня стояла уборка. Вооружившись огромной метлой, я шуганула несколько поколений пауков из подсобки. Отдраила окна так, что через них стало видно улицу (хотя не знаю, насколько удачной была эта идея). Оттащила подальше сломанные полки и свалила их в штабеля, предварительно рассортировав. Мне не удалось отыскать офис мистера Уэйнрайта или его компьютер, зато за ящиком кассового аппарата обнаружила то, что вероятно могло оказаться окаменевшей черничной булочкой. А также маленький пузырек грязи, чью-то мумифицированную лапку, ящик с Базуками[13] и валюту, принадлежащую двенадцати разным государствам, троих из которых уже не существовало.

И в конце рабочего дня вряд ли можно было сказать, что я добилась каких-то результатов. Но, тем не менее, мистер Уэйнрайт был взволнован, получив назад свою лапку. Он искал ее двенадцать лет.

За всю ночь у нас не было ни единого клиента, но мистер Уэйнрайт заверил меня, что это нормально. Он погнал меня домой сразу же после часу ночи, напомнив, что следующие пару дней магазин будет закрыт, поскольку он собирался отлучиться из города, отправившись по делам в самую глубокую и темную часть Теннесси[14].

- Но я надеюсь увидеть тебя в понедельник. Присутствие рядом кого-то, с кем можно было бы поговорить действует очень освежающе. Конечно, иногда я что-нибудь говорю сам себе или растениям, но редко выпадает возможность самому отвечать.

Я перевела взгляд на скукоженные останки паучника[15].

- И, не похоже, чтобы у растений был шанс принять активное участие в беседе.

Мистер Уэйнрайт все еще посмеивался над этой шуткой, когда выпроваживал меня из магазина.

Охваченная эйфорией по поводу своей новоприобретенной и респектабельной рабочей должности, я решила это отпраздновать и вывести своего пса на очень долгую прогулку по бывшим фермерским угодьям. Насколько бы счастливой я себя ни чувствовала, получив работу, я все же понимала, что для Фитца это означает необходимость приспосабливаться к моему новому графику, сразу после того, как пришлось привыкать к ночному образу жизни. Плюс, даже с «обретающейся поблизости» тетей Джетти, ему теперь предстояло часто оставаться одному после того, как до этого неделями грелся в лучах безраздельного внимания к своей персоне. Полагаю, именно так чувствуют себя молодые мамаши, выходящие на работу из декретного отпуска … только с большим количеством нюней и слез.

Ощущая вскормленное чувством вины послабление со стороны хозяйки, Фитц решил попрать установленные правила наших прогулок: никаких убеганий за пределы моей видимости, никаких валяний в субстанциях, которые я не в состоянии опознать, и никаких погонь за лесными существами, которые могут развернуться и навалять в ответ.

Мы обследовали окрестности «Речных Дубов», которые никогда прежде не видели ночью: ручей, где, во время одного из ее редких визитов к тете Джетти я показала Дженни, как качаться на лозах дикого винограда, тропинка, по которой мне пришлось тащить Дженни, когда она сорвалась с виноградной лозы и сломала ногу, ямки от столбиков забора, который я должна была разобрать в качестве епитимии за то, что недоглядела за сестрой и позволила ей покалечиться. Фитц гонял сердитых лягушек-быков по обычно мирному берегу водопоя и предоставил опоссуму шанс сыграть достойную «Оскара» сцену смерти[16].

Я обнаружила крепкий с виду дуб и забралась на него словно кошка, прыгая с ветки на ветку, поднявшись настолько, чтобы увидеть дом, уходящую за ним дорогу, слабо мерцающие вдали огни города. Меня все еще удивляло, что все это передали мне. В детстве «Речные Дубы» всегда казались мне своего рода маленьким обособленным королевством. И, положа руку на сердце, я не могла честно сказать, что знаю его вдоль и поперек. Казалось только правильным, что у меня будет возможность заботиться о нем в течение нескольких следующих поколений. Возможно, если бы Дженниным пра-пра-потомкам удалось перерасти свою генетическую склонность к глупости, то однажды я передала бы им дом.

Оставшийся внизу Фитц гавкнул и закружил у подножия дерева. Очевидно, его не интересовали мои Тарзаньи дела. Я осторожно спрыгнула, тщательно избегая встречи с ветками на пути вниз. С мягким «пфуф» приземлилась на ноги. Фитц, привыкший к моим приземлениям на другие части тела, шлепнулся на зад и задрал морду.

- Знаю, для меня это тоже в новинку, приятель, - разоткровенничалась я, почесывая ему за ушами. - Ты привыкнешь, обещаю. Хочешь бегом домой? А, парень? Хочешь бегом?

При слове «бегом» Фитц дернул с места в карьер, проносясь через ровную гладь поля грязно-коричнево-серым пятном. Я дала ему несколько секунд форы, прежде чем рвануть следом. Когда я проносилась мимо него, Фитц издал недоуменный лай и попытался цапнуть меня за пятки, словно в знак протеста: «Эй, это совсем не то, как у нас заведено! Ты гонишься за мной! Не наоборот!»

Я взбежала по ступенькам крыльца, Фитц несся по пятам. Мучимый жаждой, со свисающими из пасти длинными гирляндами собачьих слюней, он подбежал к миске с водой, которую я оставляла в углу крыльца. В тот же миг какая-то подспудная тревога пробежала у меня по спине. Пахло чем-то странным, что, в общем-то, было нормой, когда дело касалось Фитца. Но этот аромат был химическим, сладким, знакомым. Это был гаражный запах, что-то, что напоминало экспонат папиной полки со стеклоочистителями и жидкостями для мойки машин. И шел этот запах с края крыльца.

Рванув со всех ног, я подлетела к псу и отшвырнула миску с водой за пределы его досягаемости. С глухим стуком я опрокинулась на бок. Вода выплеснулась мне на грудь, а миска покатилась по лужайке. Фитц поднял голову и уставился на меня с «Какого черта?» выражением — что, откровенно говоря, стало случаться слишком уж часто.

Я с силой отерла впитывающуюся в рубашку воду и фыркнула. Я вспомнила этот запах. Антифриз[17]. В поилке Фитца был антифриз. Если бы он его выпил, то умер бы ужасной, мучительной смертью, а я, вероятнее всего, так бы и не поняла от чего. Я даже не была уверена, что этот самый антифриз присутствовал в запасах у меня в гараже. Не существовало ни малейшего шанса, что эта дрянь могла попасть в миску случайно. Кто-то вторгся на мою собственность, на мое крыльцо и налил его. Кто-то специально пытался причинить вред моей собаке.