11. Согласно статистке: «Ежегодно в США происходит 15 000 пожаров, очагом которых являются сушильные машины вытяжного типа. Их жертвами становится в среднем 20 человек, из них половина – со смертельным исходом.причина пожаров – воспламенение ворса и очесов ткани, скопившихся в вентиляционном рукаве машины. помните: необходимо регулярно очищать от очесов фильтр и рукав отвода воздуха сушильной машины!»

Очевидно, Джейн опасалась, как бы в своем стремлении к гиперопеке Габриель не перешел все границы, начав охранять ее от "каждого фонарного столба" и не стесняясь чистить ворс в ее сушильной машине.

Как раз, когда я решила, что наше «свидание» с Габриелем уже не может быть хуже, мы подъехали к моему дому и обнаружили моего отца, сидящего на крылечных качелях с «Мясной Пиццей» в руках. Шанс даровать свое отеческое одобрение в отношении «визитов джентльмена» не представлялся папе со старших курсов моего колледжа. Так что предстоящее знакомство гладко пройти не обещало.

Габриель кивнул в сторону крыльца.

- Ты знаешь этого человека?

- Это - мой отец, - сказала я. - Я ему так и не сказала.

- Знаю, - откликнулся он. - Я могу уехать.

- Нет, должны же двое самых влиятельных мужчин в моей жизни когда-нибудь познакомиться.

- Привет, детка, - сказал отец, целуя мою щеку в перерыве между откусыванием пиццы. – У твоей мамы сегодня вечеринка-презентация. На тему то ли косметики, то ли кремов, то ли домашнего декора. Никак не могу запомнить. Я не возражаю против этих вечеринок до тех пор, пока они не пытаются уговорить ее устраивать презентации под собственной крышей. Я хотел сделать тебе сюрприз, но, кажется, у тебя уже есть планы на вечер.

- Очень мило с твоей стороны. Габриель Найтингейл, это - мой отец, Джон Джеймсон, - представила я, махом руки приглашая их в дом и проводя на кухню. - Папа, Габриель – мой…

Сир? Вездесущий самопровозглашенный наставник? Парень, отношениям с которым вероятнее всего суждено закончиться моим первым неприятным немертвым разрывом? Я решила остановиться на «друге».

- Как насчет пиццы? – спросил папа, открывая коробку на кухонной стойке, чтобы продемонстрировать это изобилующее холестерином великолепие.

- О, нет, спасибо, я не могу, - отмахнулась я.

Выгнув бровь папа наблюдал за тем, как я выдвигаю для него высокий барный стул. Я никогда не отказывалась от пиццы. Никогда.

- Ты же не села на какую-нибудь безумную диету?

На какое-то короткое, замечательное мгновенье Габриель выглядел пораженным. Я рассмеялась.

- Нет, мы уже поели, мистер Всевидящее Око.

- Прошу меня извинить, я на минутку, - сказал Габриель, исчезая за кухонной дверью.

- Габриель Найтингейл, это имя кажется мне смутно знакомым, - размышлял отец, пережевывая пепперони[1]. По выражению его лица можно было сказать, что сейчас он копался в своих массивных, но не слишком надежных банках памяти в поисках информации.

- Гм, у него здесь поблизости большая семья, - сказала я, решив не уточнять, что большинство из них с некоторых пор обитает на кладбище. - Они в Холлоу уже очень, очень давно.

Папа возобновил жевательный процесс. Прислонившись к стойке, я спросила:

- Итак, что новенького?

- Да все по-старому, все по-старому, – усмехнулся он, принявшись за второй кусок. – Веду летние занятия. Начал писать еще один учебник, который вряд ли закончу. Твоя мама уже готовится к исторической экскурсии в следующем году.

- Я не включу «Речные Дубы» в экскурсию, - заявила я. – Тете Джетти это бы не понравилось.

- Твоя мама и спрашивать не станет, - сказал он. - Честно говоря, она даже не знает, как это делается. Она в замешательстве от всей этой ситуации с твоей работой, тыковка. А еще переживает и боится за тебя, но и смущена при этом. Ей уже приходилось волноваться по поводу твоей неустроенной личной жизни и излишней самостоятельности, но еще никогда – по поводу твоей работы. Твоей маме и в голову не приходило, что ты можешь оказаться в подобном … положении. Она хочет помочь, но ты отказываешься позволить ей взять управление в свои руки и самой обо всем позаботиться. Ей кажется, будто она потеряла свою … способность достигать согласия с тобой.

Я фыркнула.

- Складно излагаешь, пап. Только старайся делать поменьше пауз. Из-за них создается такое ощущение, будто ты подыскиваешь слова, которые покажутся мне менее обидными, чем те, которые она использовала на самом деле.

- Твоя мама - сложная женщина, - просто сказал он.

- И под «сложной» ты подразумеваешь «склонная к манипулированию» и «эмоциональной тирании»? – спросила я.

- Милая, воздушные кавычки никого не красят, - сказал он строгим голосом учителя. - Она может быть немного порывистой, но все еще остается твоей матерью.

Папа заключил меня в объятия. Я опустила голову в ямку на его плече, словно специально для меня созданную.

- Ты же знаешь, она тебя любит, - спокойно продолжил он.

Я вздохнула.

- Да, я чувствую сокрушительную силу ее любви даже отсюда.

Папа прочистил горло, что, как я поняла, маскировало попытку сдержать смешок.

- Она не знает, как вести себя в ситуации, если не «стоит у руля». Только не ждите, что я приму сторону одной из вас.

- Даже если знаешь, что я права?

- Джейни, - снова прозвучал этот строгий голос.

Я подняла на него взгляд, сделав «оленьи глаза».

- Ну, я хотя бы попыталась.

Итак, мы продолжили болтать. Соскучившись по ощущению нормальности, я смаковала бытовые подробности жизни, за бортом которой теперь оказалась. Ни один из «новобранцев» на папиных летних занятиях не был в состоянии самостоятельно написать законченное предложение, в чем, собственно говоря, не было ничего нового. Подтяжка лица моей троюродной сестры Тини прошла не так, как должна была, и это лишний раз доказывает, что пластическая хирургия – не та область, где уместна погоня за дешевизной. Мой будущий дедушка Боб, жених бабушки Рути, находился в больнице, разрабатывая бедренный сустав – это означало, что пришло время для его ежемесячного недельного пребывания в больнице. Почему этот милый человек был помолвлен с моей бабушкой? Могу лишь догадываться, что пережив удаление желчного пузыря, замену коленного сустава, диализ[2], и химеотерапию, Боб действительно хотел умереть, и рассматривал брак с нею как легальную форму помощи собственному самоубийству.

Пока папа описывал легендарные представления бабушкиного «театра одного актера» у постели больного, Габриель возник в проеме кухонной двери с обшарпанной картонной коробкой в руках. Я искренне надеялась, что вампиры не отводят кускам свинины роль цветов и конфет. Однако я не почувствовала запаха крови, лишь затхлый аромат старых сигарет и потного тряпья. Перейдя на свою невероятную вампирскую суперскорость, Габриелю удалось запихнуть коробку в ближайший шкаф так, что папа даже не заметил ее существования.

Не долго думая, папа вошел в роль бдительного родителя, ухитряясь расспрашивать Габриеля так, чтобы это не выглядело допросом. И Габриель, гораздо больше привычный к искусству вранья, исполнил свою роль «на ура». Этот парень мог обойти в разговоре любые скользкие вампирские темы и ни разу не «засыпаться». Габриель расточал комплименты моему отцу за воспитание такой «очаровательной» дочери. Он даже похвалил папин учебник.

- Теперь я вижу, от кого Джейн унаследовала свой любознательный характер, - сказал Габриель. Вероятно, мне стоило испытывать благодарность за то, что он сказал «любознательный», вместо «дотошный и неуравновешенный».

Спустя какое-то время, под завязку накушавшись итальянского суррогата мясных блюд, папа выкатился за дверь. Потребовалось всего лишь семь «ничего себе, уже так поздно» намеков. Думается мне, что телефонный звонок моей мамы был единственной вещью, способной заставить его оторваться от допроса с пристрастием моего нового «друга». Такой шикарный случай не предоставлялся папе уже очень, очень … очень давно.