— Щекотно? — спросил его Никич.

— Не-а. Приятно.

— Посмотри, как она здорово человеческую руку нарисовала! — восхищенно проговорил Славка. — У нее способности. Мы ее в художественную школу отдадим.

— Угу, — сказал Кир.

— А похожа на меня, правда?

Глаза у Славки были маленькие и карие, у Машки — большие, голубые. В том месте, где у Славки на лице располагался рубильник, у Машки была кнопка. Кир перевел взгляд с отца на дочь и пожал плечами.

— Зверски похожа, — сказал он.

— Блин, как время летит, — сказал Славка.

— Угу. Вроде вчера было две ноги, а нынче одна. Что ж завтра-то будет?

— Да нет, — смутился Славка, — я не о том. Не успели позавтракать — уже ребенку обедать пора. Машке надо варить кашку… Посиди, Кир, я щас.

Игорь с Никичем сидели в кухне, довольные, что в кои-то веки можно по-людски расположиться на табуретках, а не на полу.

— Мне Славка никогда не нравился, — сказал Игорь, — хитрожопый слишком.

Славка в это время стоял у плиты и ложкой на длинной ручке помешивал в кастрюльке кашу, чтоб не пригорела. Табуретка, на которой сидел Игорь, стояла близко от плиты, и Славка, когда отводил руку с ложкой вбок, локтем заезжал Игорю прямо в лицо.

— Что ты мне говоришь? Ты ему это скажи.

— Не услышит. Такие нас никогда не услышат.

Игорю надоело, что Славка то и дело въезжает в него своим локтем, он встал и сложил пальцы, делая вид, что хочет дать Славке щелбан, потом передумал и легонько пнул Славку под зад коленом.

— Брось, — сказал Никич, — Славка нормальный мужик. Семья, дочка, все такое. Все понятно.

— Чего понятно? У меня тоже тут дочка осталась. Дочка и сын. А Славка пиздел, пиздел про своего отца, а теперь как воды в рот набрал.

— Не тут, — сказал Никич, — а там. Чего ты на Славку катишь? Что он для Кира теперь должен сделать — усыновить его? В койку положить со своей бабой? Подарить квартиру?

Славка вдруг хлопнул себя по лбу и кинулся к шкафчику — забыл, видать, соли положить или сахару. Пока он лихорадочно шарил по полкам, оставленная без присмотра каша вспучилась — вот-вот побежит через край кастрюльки. Никич протянул руку и выключил газ. Каша остановилась. Славка обернулся и вытаращил глаза. Игорь засмеялся. А Никич — нет. Он отвернулся к окну и во все горло запел. Пел он очень даже ничего, душевно:

Никич пел, а Игорь взял из ящика стола две ложки, когда Славка не видел, и стал тихонько отбивать такт. Славка испуганно заморгал и обернулся, но Игорь уже успел спрятать ложки. Потом Славка наконец доварил свою кашу, и они все потянулись обратно в комнату: впереди Игорь с автоматом, за ним Славка с кашей, замыкающим — Никич и пулемет. Машка вся просияла при виде автомата, а Славка подумал, что ребенок голоден и радуется каше. Он спросил, воркуя по-бабьи:

— Маша хочет кашу?

Но девчонка в ответ выпятила губы и резко замотала головой, потом снизошла и до объяснений:

— Не хочу кашу, хочу вот… — Слово «хочу» она выговаривала очень четко, как взрослые люди говорят.

— Чего она хочет? — не понял Кир. — Вот? Что вот?

— Не знаю, — растерялся Славка.

А Машка тянулась теперь к стоявшей на полу бутылке.

— Эх ты, папаша… — проворчал Никич. — Вот! Водки она у тебя просит. Хороша растет пацанка! Ну, не жмись ты, налей человеку водки…

— Покажи дяде, как ты хорошо кушаешь кашу, Иринка, — сказал Славка.

Кира будто по башке огрели. Он, раскрыв рот, спросил:

— Какая Иринка? Ты охуел?

— Какая Иринка? — не понял и Славка. — Я говорю: Маша, покажи дяде, как ты кушаешь кашу.

— А, — сказал Кир. — Я, наверное, совсем ужрался.

— Ну, давай, — сказал Славка, — давай теперь за пацанов наших: Игоря, Никича, Муху, Ситникова тоже…

— И за взводного, — сказал Кир, — за Морозова.

— За всех наших!

— Игореха! — воззвал Никич. — За нас пьют!

Кир поднялся и взял с буфетной полки чистую стопку, налил немного водки, накрыл куском хлеба.

— Пусть земля вам будет пухом…

— Ща прослежусь… прослезюсь… — стонал Игорь, жадно нюхая хлеб.

— Царство небесное, — подхватил Славка.

А Никич вытянулся во фрунт и запел еще громче, чем в кухне пел:

— Чехов больше сотни было, — говорил Славка, — их сразу задавили.

— Ни хрена. Мы почти час держались, — возразил Никич.

— Они почти час держались, — сказал Кир.

— Ну, не час, — сказал Славка, — минут пятнадцать, не больше… А Игорь вообще зря остался…

— Кир, скажи ему, что это не его собачье дело! — заорал Игорь. — Они поверху пошли, понял?! Никич один бы ничего…

У Кира кружилась голова. Он послушно повторил:

— Их поверху обошли. Один бы Никич не справился.

— Ты откуда знаешь? — спросил Славка. — Ты ж без сознания был.

— Третий глаз открылся, — загадочно ответил Кир. — Что, не веришь? Давай я сейчас отвернусь, а ты пальцы покажешь. А я скажу, сколько. Ну?

Славка почесал в затылке.

— Лады, — кивнул он. — Кто проиграет — за третьей бежит.

— За третьей! — хмыкнул Игорь. — Это он половинку с чекушкой за две считает?

— Да ладно вам, — сказал Кир. Он отвернулся, и Славка выкинул два пальца.

— Два, — сказал Никич. И Кир за ним повторил:

— Два.

— Совпадение, — сказал Славка.

Он еще несколько раз выкидывал пальцы, и Никич говорил Киру, сколько. Славка потихоньку начал злиться, это было очень заметно: сопел и краснел. Чего он так напрягся, подумал Кир, не на бабки же… Корову, что ли, проигрывает? А что, если нам заколачивать таким образом? В казино там… Ну, везде, где нужно цифры угадывать. По телевизору покажут: гениальный инвалид войны сорвал банк во всех игорных домах Лас-Вегаса. Способность к угадыванию он получил от черта в обмен на свою ногу. Лимузин, бассейн, в бассейне плавают девки. Таня лежит и загорает, на шее у нее жемчужное колье, из настоящего жемчуга. Совсем, блин, охуел — жемчуг… Славка снова и снова упрямо показывал свои дурацкие пальцы и злился. Кир начал тоже злиться — и на Славку, и на себя. Он ждал от Славки, что тот про другое будет говорить. Нет, Славка, конечно, все говорил правильно — помянем, да. Но сегодня утром, когда Кир увидел Москву, такую деловитую и сверкающую сквозь серый рассвет, ему внезапно захотелось не только поминать, а делать что-то, как все тут что-то делают. Это в Кораблине можно было не делать ничего, там люди не жили, а тихо помирали. А тут даже воздух другой, так и тянет заняться чем-то. Славка должен был спросить, чем Кир собирается заниматься, и предложить помощь; понятно, помощь его была на хер не нужна, но все-таки. А Славка ни о чем таком не спрашивал. Ну и плевать. Не обязан он ничего спрашивать и волочь меня на горбу был не обязан. А хули тогда я к нему приехал? Благодарить? Чего себе-то ебать мозги, в какой-нибудь Мухосранск бы, небось, не поехал или поехал через полгода, а в Москву мигом поперся. Никакого другого дела в Москве у Кира не было, а уезжать не хотелось. В Москве он совсем думать забыл про этого начфина и про Морозову, будь она неладна. Письмо заворочалось в кармане.

Славка в очередной раз выбросил пальцы, и Никич сказал, зевая:

— Семь.

— Ш-шесть, — сказал Кир злобно.

— Ты че? — удивился Никич. — Оглох?

— Хватит, — сказал Кир, адресуясь и к Славке, и к Никичу, — надоело.

— Погоди, давай еще… — Славка спрятал руку под стол. На лице его была улыбочка — не то чтобы ухмылка, но похоже. Он нетерпеливо спросил: — А сейчас?

Никичу лень было нагибаться и смотреть, что там Славка показывает под столом, и он молчал, и Кир молчал тоже: он и не собирался отвечать.

— А сейчас вылетит птичка… — хитрым голосом произнес Игорь, и тотчас за спиной у Кира прозвучал сухой щелчок. Пружина взрывателя!