Трое в котловане, передав наверх выкопанные снаряды, начали осторожно разгребать грунт. Каждый работает на своем участке. Сперва очистит от земли и остатков гнилых досок корпус гильзы, потом подбирается к головке снаряда. Тут лопатку лучше отложить: если попадется проводок, пальцы почувствуют его, а лопатка может оборвать. Вот под снарядом образовалось углубление. Сапер медленно подводит под головку ладонь, а другой рукой продолжает отгребать землю. Проверив, не припаяна ли к снаряду проволока, плавно приподнимает его, тщательно осматривает, подает товарищу и снова опускается на колени.

Разобран первый слой боеприпасов — 150-мм снаряды в сгнивших ящиках. Затем пошли артиллерийские мины, сложенные навалом.

Пластмассовые головки у них потрескались, взрывные устройства у некоторых мин частично оголились — в этом их главная опасность. Да к тому же и лежат они как попало. Марк Гаврилюк приказал показывать ему каждую извлеченную мину. Вот одну держит Брикель. Головка почти совсем оголена. Тряхни посильней — и взрыватель сработает.

— Что с ней делать? — сдавленно спросил ефрейтор.

— Передай Никулину. Пусть отнесет подальше, положит отдельно. Да осторожно смотри!

В голосе лейтенанта прозвучали тревожные нотки, но он тут же спохватился, успокоил себя. Ведь многое, почти все — и жизнь этих саперов, и успех работы — зависит сейчас от его выдержки, его примера. Надо быть все время начеку, собрать воедино волю, каждый нерв. Заставить сердце биться не так часто. Он может, обязан умерить этот учащенный стук в груди. Коммунист все может, даже побороть боль, как легендарный Камо…

Разгребая грунт, Марк обнаружил противотанковую мину незнакомой конструкции. Пластмассовый корпус весь в трещинах. Очистив вокруг землю, лейтенант чуть-чуть приподнял мину, заглянул под нее: ни с чем не соединена. Офицер встал на ноги и на вытянутых руках понес мину из котлована. Саперы переглянулись: всем стало ясно, что даже из рук в руки эту мину передать нельзя — развалится. А лейтенант шел, провожаемый тревожными взглядами помощников. Пройдя несколько сот метров от склада, осторожно положил смертоносную коробку в канаву. Когда командир повернул обратно, все саперы облегченно вздохнули. Позднее эту особо «коварную» мину подорвал на месте Никонов.

Работа продолжается, траншея становится глубже, растет в длину. Кирсанов до крови ободрал пальцы. Лейтенант предложил:

— Иди, комсорг, без тебя управимся.

Кирсанов отказался — коротко и твердо, без громких слов. Такие скромные, сильные люди делают свое дело, какое бы трудное оно ни было, без шумихи. «Вот кому бы я дал рекомендацию в партию без всяких оговорок», — подумал Марк. А Брикель? А Никулин и Найденышев? Какая сила духа открылась в них в эти грозные минуты! Ведь знают, что в любую секунду можно взлететь на воздух, и как все делают по-будничному, просто. А Кирсанов нет-нет да и перекинется шуткой.

Трое саперов в котловане почти не разгибают спины, и количество изъятых снарядов и мин увеличивается. С чем сравнить их адскую работу? С трудом ювелира, который наносит филигранную отделку на золото? С усилиями землекопа, вгрызающегося в твердый грунт? С напряжением грузчика, таскающего тяжелые мешки? Нет, первый применяет только отточенное мастерство, второй и третий — ловкость и физическую силу. А сапер все эти качества соединяет вместе да умножает их на бесстрашие. Вот что такое сапер, когда он берет в руки самое смерть!

Никулин насчитал наверху 250 снарядов и мин. Марк Макарович Гаврилюк объявил перерыв. Мокрые от пота, вымазанные в земле саперы вылезли из котлована. Лейтенант осмотрел сложенные на траве боеприпасы. Некоторые головки мин, нагретые солнцем, начали осыпаться.

— Нужно поскорее отвозить, — решил Гаврилюк.

Подрывать здесь нельзя: рядом школа, люди, жилые дома. Выход одни — везти за город, на полигон. Старший сержант Никонов уже пригнал машину для транспортировки боеприпасов.

— Первый рейс я сделаю сам, проверю дорогу, — сказал лейтенант Никонову, — а вы с остальными подъедете к полигону на другой машине, без снарядов.

Быстро набросали в кузов земли. Сложили на эту мягкую подстилку снаряды и мины. Марк Гаврилюк сел в кабину к водителю, внимательно глянул на него.

Рядовой Громыко перехватил пристальный взгляд офицера, понял его значение и в душе обиделся: «Сомневается лейтенант. Первый год, мол, служит. Справится ли? Будто я хуже других…»

А лейтенант спокойно сказал:

— Трогаем. На первой — второй скорости.

Машина плавно двинулась. Выехали за ограду, миновали улицу. Ехали медленно-медленно. В поле дорога ухудшилась, машину часто встряхивало на неровностях. Гаврилюк видит, как у Николая Громыко побелели пальцы, сжимавшие баранку. Из-под пилотки струйками катится по веснушкам пот. Чуть вздрогнет автомобиль, маленький шофер втягивает в плечи и без того короткую шею. А сам говорит:

— Порядок. Доедем. Вот жара только какая…

«А он молодчина! — думает лейтенант. — Умеет себя держать».

Шесть километров машина шла полтора часа. Остановились у старого танкового окопа. Вскоре на полигон приехали остальные саперы. Углубили один окоп, потом второй. Выгрузили в них боеприпасы. Марк Гаврилюк и Рудольф Кирсанов остались подрывать, а Никонова, Никулина, Брикеля и Найденышева командир послал в оцепление.

Через полчаса полигон потрясли два мощных взрыва.

Пообедав возле школы, саперы продолжали раскопку склада. Командир части прислал на помощь Гаврилюку лейтенанта Виктора Гаврилюка — однофамильца. На одной машине, нагруженной снарядами, Виктор уехал на полигон и занялся там подрывом боеприпасов. На другой машине вывозили снаряды Никонов и Громыко.

Некоторые мины были настолько «ненадежными», что пришлось отвозить к месту уничтожения каждую отдельно. На протяжении шести километров медленного пути Найденышев, Брикель, Кирсанов держали их в руках, словно это были хрупкие стеклянные предметы.

Очистив траншею на участке котлована, саперы сняли верхний грунт на ее продолжении за котлованом. В узком проеме мог работать лишь один человек. Вот Кирсанова сменил Брикель. Обрабатывая очередную артиллерийскую мину, ефрейтор заметил на самой головке, покрытой фольгой, темную спираль. Брикель стал вынимать под миной землю. Вдруг спираль спружинила и отскочила в сторону. Сапер отпрянул, оцепенели наблюдавшие за ним Кирсанов и Найденышев. Секунду-другую они стояли не дыша. Но взрыва не произошло.

— Ну, Ефим, а я уж решил: не дотянул ты до увольнения в запас, — пошутил Кирсанов, стирая с лица росинки пота.

К Брикелю подошел Марк Гаврилюк:

— Что случилось?

— Да вот проволочка соскочила с мины.

— А ну, пустите, — и лейтенант просунул руку под мину. Отыскал проводок, поскреб его ногтем, широко улыбнулся:

— Это корень от какого-то растения. Но будьте внимательны, тут могут быть и настоящие провода.

К вечеру, когда была расчищена половина траншеи, саперы столкнулись с новой загадкой. В земле обнажились небольшие ящики из гофрированного железа. Что это такое? Мины? Слишком велики. Ящики для снарядов? Маловаты по размеру.

Командир велел всем отойти подальше, оставил с собой только Брикеля. Если это неизвестные сверхмощные мины, надо быть ко всему готовыми. Гаврилюк и мысли не допускал о прекращении раскопок. Начали с ефрейтором счищать с ящиков землю. С внешней стороны одного из них показалась деревянная ручка. Дерево превратилось в труху, и ручка сразу же рассыпалась, остался только металлический стержень. Взявшись за него, лейтенант чуть-чуть приподнял ящик.

— Посмотри, Брикель, нет ли под ним проводки?

— Не видно.

Гаврилюк медленно повернул ящик на ребро, затем бережно приподнял и поставил на край траншеи. Что же все-таки в нем находится? Верхняя крышка прикреплена шурупами. Отвинтили их, сдвинули крышку. Внутри ящика поблескивали, как новенькие, 37-миллиметровые снаряды. Двенадцать штук.

Действуя по-прежнему осмотрительно, саперы извлекли из траншеи еще девять металлических ящиков. На этом пришлось закончить работу — стало темнеть.