— Да, брат… Я смотрю, тебе тоже несладко приходится, — сочувственно вздохнул Веник II и возобновил свой бег на месте.

— Несладко… скажешь тоже! Да горше моего горя на свете не бывает! Не жизнь, а сплошная катастрофа, кошмар, ужас и в довершение всего — совершенно никаких перспектив!

— Не преувеличивай!

— Я не преувеличиваю, все это чистая правда. Даже выговорить — и то невмоготу, но факты вынуждают. А против фактов, как известно, не попрешь. Дело в том, что… у меня отсутствует чувство времени.

— По-моему, серьезная беда.

— А ты как думал? Что это за часы без чувства времени? Ничто, ровным счетом пустое место. Жестянка, из которой улетучилось само время.

Воцарилось молчание.

— Может, Мастер поспособствует… — робко выговорил наконец косматый чудик.

— Вот-вот, — вздохнул Будильник. — На него вся моя надежда. Единственная и последняя. Если уж он не восполнит недостающее мне чувство времени, тогда, значит, это никому не под силу. Иногда мне кажется, нам его сроду не отыскать. А может, такого Мастера и вовсе не существует, вон я с каких пор его разыскиваю…

— С каких же именно? — не утерпел Веник II и тотчас спохватился. Готов был откусить свой несдержанный язык, ан… слово — не воробей.

— Не совестно?! — взревел Будильник. — Издеваться вздумал?!

— Миль пардон, тысяча извинений, прости великодушно! — затарахтело косматое чудище. — Брякнул, не подумавши, больше не буду.

Будильник засобирался в дорогу.

— Не осеняй меня хоть иногда поэтическое вдохновение, — проговорил он ворчливо, поскольку обида в нем еще не угасла, — я бы уж давно бросился в ледяные волны какой-нибудь быстрой речки или же сверзился бы с обрыва в пропасть. Но, знаешь, иной раз уставишься вдаль, — и он уставился вдаль, — вдохнешь поглубже, — он сделал глубокий вдох, — и из сердца сами рвутся строки: «Шевельнулась стрелка — короткое движение, но каждый понимает, что прошло мгновение…» Или: «Не успеешь моргнуть глазом — обознался целым часом». Или вот так: «С плеч свалилось бремя — в вечность течет время». Когда с уст срываются подобные слова, забываешь все свои беды-несчастья, и на душе опять становится легко и спокойно.

— А не может твое поэтическое вдохновение распространяться не только на тебя, но и… на меня? — робко поинтересовалось облезлое чудище. — Ну, это я так, к примеру, сказал.

— Конечно, можно попробовать, — нехотя согласился Будильник. — Только ведь безволосый хиляк, мнящий себя косматым чудищем, как-то не вдохновляет на поэтическое творчество. Ты уж меня прости.

Будильник вновь уставился вдаль, на снежные вершины гор за грядою мрачных утесов, и надолго умолк. Затем с сожалением произнес:

— Ничего не приходит в голову. А что приходит, тому ты не обрадуешься.

— Все равно скажи.

— Как пожелаешь. Только не забывай, что ты сам напросился. «Веник лысый и паршивый не с того, что грязный-вшивый. Он и рад бы стать косматым, да не родился волосатым».

— Какое оскорбление! — взвизгнул хлюпик. — Вздумал мне отомстить за то, что я тебя расспрашивал? Но я-то ведь нечаянно, а ты нарочно решил меня уязвить!

Чудик подхватился и в мгновение ока исчез за поворотом горной тропы.

— Ведь предупреждал же тебя заранее, тик-так-ток! — рассердился Будильник. — Прямо сказал: объект для поэзии неподходящий, тик-так-ток! — и с этими словами отправился догонять товарища.

Сразу же за поворотом Будильник наткнулся на Веника II. Лысый чудик прятался в придорожной канавке и дрожмя дрожал, отчего сухие листья, заменявшие ему одежку, громко шуршали.

— Насквозь продрог, что ли? — поинтересовался Будильник.

Чудище шикнуло на него, велев приятелю замолчать, и ткнуло рукой вперед.

— Смотри! Вон там!

Будильник глянул, но ничего не увидел. Вернее… что-то он все-таки увидел, но это было все равно что пустое место.

Он сполз в канаву, прижался к своему спутнику и тоже перешел на шепот.

— Что это?

— Почем мне знать? Вроде бы кто-то идет…

— По-моему, не кто-то, а что-то.

Загадочный предмет приближался.

— Кто бы или что бы это ни было, мне оно не нравится.

— Мне тоже! Круглое какое-то, верно?

— Ага. Только не круглое, а угловатое.

— Твоя правда. И какое-то коротковатое.

— Верно! И очень плоское.

— Не просто плоское, а с углублением. И у него имеются края!

— Да-да, края! Вроде как с каемочкой.

— И каемочка не гладкая, а ребристая.

— А по-моему, так совершенно гладкая.

Тем временем круглое, продолговато-короткое, плоское с выемкой, гладкое, но ребристое нечто приблизилось настолько, что яснее ясного стало видно, что оно невидимое, и сделалось очевидно, что глазом его не ухватишь.

Будильник и чудище готовы были с головой укрыться в канаве, а еще лучше вообще сквозь землю провалиться, голоса их звучали как дуновение ветерка, как шелест травинки, как беззвучный выдох.

— Видишь?

— Конечно. Вернее, ничего не вижу.

— Вот и я то же самое.

— Вроде бы никого там нет, а место кем-то занято.

— Или как будто бы прежде там находилось что-то, а теперь это нечто находится там, где раньше было что-то другое…

— Было бы, если бы должно было быть.

— Должно было быть там, если бы было вообще…

— Вот-вот! Теперь, по-моему, мы правильно разобрались.

— Напугать его? — клацая зубами, спросил косматый чудик.

— Не валяй дурака! — огрызнулся Будильник, которому явно передалась трясучка приятеля. — Давай лучше спросим честь по чести, кто он да что он. Сделаем вид, будто мы попросту невзначай сюда забрели…

— Но ведь так оно и есть! — шепотом огрызнулся Веник II.

Приятели выбрались из канавы на тропинку и попытались сделать вид, будто совершенно случайно забрели сюда. Затем оба уставились на что-то или кого-то, словно только что заметили это нечто, которое вообще не видели воочию, и, дружно клацая зубами, вопросили:

— Кто ты такой?

Некто-нечто удивленно хмыкнуло в ответ:

— Вот это, я понимаю, вопрос на засыпку!.. И то сказать… кто же я такой?

— Но имя-то у тебя есть? — расхрабрился Веник II при виде растерянности собеседника. — Зовут-то тебя как?

— Имя как раз есть… Дыркой меня зовут. Дырка, пишется через «ы». Но ведь не в имени дело! Знать бы, кто я на самом деле, существую ли я вообще? Ведь, как видите… если вы вообще видите… я действительно попросту пустое место.

— Видим, — кивнул головой Веник II.

— Точнее, не видим, — поправил его Будильник.

— О том и речь! — подхватил странный пришелец, занявший место поперек тропинки всей своей угловато-круглой, продолговато-короткой, плоской с выемкой, ребристо-гладкой зияющей дырой. — Проблема состоит в том, видна ли дырка вообще? Точнее: существует ли она или нет? Ведь что такое дыра сама по себе? Вот в чем вопрос? Имеется в виду прежде всего самостоятельная, независимая дырка. Доводилось мне бывать и зависимой дыркой, но это совсем другое дело. Не хочу докучать вам перипетиями моей бурной жизни, но в одном вынужден признаться: некогда я образовался на обычном носке в мелкую клеточку. Образовался… А может, родился? Сплошная неопределенность. Рождается дыра или возникает? Есть ли у нее мать и кто доводится ей отцом? Где любящее семейство? Вопросы, вопросы и сомнения. Словом, в начальный период жизни я пребывал на носке. Но вскоре мне надоело, что из меня постоянно выглядывает — пускай добродушный, зато не очень чистый и, как говорится, «с душком» — большой палец чьей-то ноги. Я мечтал о лучшей участи.