Дюкро пожал плечами.

— Вероятно, вам придется дать показание, где вы провели ночь.

Губы Дюкро тронула невеселая усмешка. Он хотел было заговорить, но в последний момент передумал и лишь снова пожал плечами.

— Вы совершенно уверены, что вам нечего мне сказать?

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— А с какого дня на той неделе вы выходите в отставку?

— Со среды.

— Еще один вопрос: допустим, к тому времени вы еще не закончите расследование. Что тогда?

— Я передам дело сотруднику, который придет на мое место…

Лицо Дюкро расплылось в улыбке, и он по-детски радостно подсказал:

— Придурку?

Мегрэ тоже не сдержал улыбки.

— У нас работают не только придурки.

На этой неожиданной шутливой ноте им и следовало остановиться. Дюкро поднялся и протянул Мегрэ свою лапищу.

— До свидания, комиссар. Мы, конечно, еще увидимся.

Пожимая протянутую руку, Мегрэ пристально посмотрел в ясные глаза Дюкро, но тот по-прежнему улыбался, только улыбка стала, пожалуй, чуть натянутой.

— До свидания.

Дюкро проводил его до площадки и даже перегнулся через перила. Уже на набережной, купаясь в пронизанном солнцем теплом воздухе, Мегрэ почувствовал, что из окна за ним все еще следит пара глаз.

На трамвайной остановке он стоял, расплываясь в улыбке.

По подсказке привратницы, считавшей, что того требуют приличия, все жильцы дома в знак траура закрыли жалюзи. Суда у причала приспустили флаги, отчего канал обрел странный, противоестественный вид.

Даже царившее кругом волнение было каким-то двусмысленным. Там и тут, особенно у стен шлюза, собирались кучки любопытных и смущенно спрашивали, указывая на один из крюков:

— Это там, да?

Труп повесившегося, высокого костлявого человека, хорошо известного старожилам Марны, уже увезли в Институт судебной медицины.

Бебер явился в эти края неизвестно откуда; семьи у него не было, а под жилье он приспособил себе старую землечерпалку ведомства путей сообщения, лет десять ржавевшую в дальнем углу пристани. Он на лету ловил концы и чалил суда, орудовал затворами шлюзов, оказывал кучу мелких услуг и получал чаевые. Вот и все.

Смотритель шлюза с важным видом прохаживался по своим владениям: утром у него взяли интервью три журналиста, а один его даже сфотографировал.

Сойдя с трамвая, Мегрэ направился прямиком в бистро Фернана. Там было полно народу, куда больше обычного, но разговаривали вполголоса. Те, кто знали комиссара в лицо, тут же сообщили о его приходе остальным.

Хозяин подошел к нему как к знакомому.

— Пива?

И взглядом показал на противоположный угол. Там в полном одиночестве сидел злой, как бешеная собака, старик Гассен. Веки у него совсем покраснели. Он уставился на Мегрэ и попытался изобразить на лице отвращение.

А комиссар, отпив большой глоток пива, утер губы и стал заново набивать трубку. В рамке окна за спиной Гассена виднелись тесно прижавшиеся друг к другу суда; Мегрэ был немного разочарован, не увидав там фигурку Алины.

Хозяин, делая вид, что вытирает столик, снова наклонился к нему и шепнул:

— Вы бы что-нибудь с ним сделали. Никак не придет в себя. Видите на полу клочья бумаги? Это приказ идти под погрузку на набережную Турнель. А что он с ним сделал?

Старик прекрасно понял, что разговор идет о нем, кое-как поднялся с места, подошел к Мегрэ, с вызовом посмотрел ему в глаза и побрел прочь, по дороге толкнув локтем хозяина.

На пороге он задержался. Секунду-другую казалось, что он, не заметив приближающегося автобуса, вот-вот ринется на мостовую. Но старик только качнулся и устремился в бистро напротив. Посетители переглянулись.

— Что вы обо всем этом скажете, господин комиссар?

Разговор стал общим. К Мегрэ обращались как к старому знакомому.

— Понимаете, при всем при том старик Гассен человек на редкость порядочный. Только очень сильно переживает ту ночную историю; я даже сомневаюсь, отойдет ли он? А что вы думаете насчет Бебера? Одно за другим, а?

Люди держались непринужденно, приветливо. Трагизм событий не слишком их задел, но все же в их возбуждении чувствовалась нервозность.

Мегрэ качал головой, улыбался, бормотал что-то невнятное.

— А правда, что хозяин не хочет идти на похороны?

Значит, и это уже известно в бистро! А ведь с того телефонного разговора не прошло и часа!

— Крепкая у него голова! Прямо замечательная! Да, кстати, насчет Бебера. Знаете, его вчера видели в кино «Галлия»? А напали на него потом, когда он лез на свою землечерпалку.

— Я тоже был в кино, — вмешался кто-то.

— И видел Бебера?

— Нет, но я там был.

— Ну и что с того?

— Ничего, просто я там был.

Мегрэ, улыбаясь, встал, расплатился и широким жестом руки обвел помещение, прощаясь с сидевшими у столиков. Двое его инспекторов уже давно получили инструкции, и сейчас за полоской воды он разглядел одного из них, Люкаса, вышагивающего взад и вперед по землечерпалке.

Комиссар шел мимо дома Дюкро. С самого утра, а то и с позднего вчера, у края тротуара стояла машина Дешармов. Можно бы зайти, только зачем? И без того нетрудно представить, что там творится! Дюкро назвал это «балаганом».

Комиссар побродил вокруг. Он пока еще ничего не знал, но уже чувствовал, что в глубинах сознания мало-помалу обретает плоть и кровь некое представление и что этот процесс ни в коем случае нельзя торопить.

Он услышал, как кто-то окликает такси, и обернулся. Это была привратница. Следом за ней, вся трепеща от негодования, из двери выскочила толстая девица с заплаканными глазами, в черном шелковом платье, а привратница принялась кидать на сиденье багаж.

Это, несомненно, была Роза! Ну как тут удержаться от Улыбки? И как, опять-таки, было удержаться от улыбки, когда, завидя подходившего Мегрэ, привратница чопорно поджала губы.

— Это дама с третьего этажа?

— А кто вы такой?

— Комиссар уголовной полиции.

— Значит, сами знаете не хуже моего.

— Это зять потребовал, чтобы она съехала?

— Уж всяко не я, это их дела!

Как все понятно! Семья в трауре, и в гостиной часами не смолкает шепот: выясняют, прилично ли держать в доме «эту тварь» при столь скорбных обстоятельствах.

Потом к ней отправляют капитана объявить о решении семейного совета.

Невзначай Мегрэ остановился перед бело-синей железной вывеской «Танцы». По стене рядом с дверью карабкались вьющиеся растения, оживляя общий вид заведения. После слепящей улицы внутри казалось темно и прохладно; в отсветах солнечных лучей драгоценными камнями сверкали металлические инкрустации пианолы.

В зальце стояло несколько столиков, скамьи, а перед ними свободное пространство. Одну стену прикрывал старый задник, должно быть некогда попавший сюда из театра.

— Кто там? — раздался голос с верхней площадки лестницы.

— Человек.

Сверху спустилась женщина в шлепанцах и халате.

— А, это вы.

Как и весь Шарантон, она уже знала Мегрэ в лицо.

Когда-то она была хороша собой, потом от сидячей жизни в этой теплице раздобрела и опустилась, но даже непрезентабельный наряд не мог скрыть ее былой привлекательности.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Налейте-ка нам обоим по аперитиву.

Себе женщина налила горечавки. У нее была привычка ставить на стол сдвинутые локти, так что стиснутые груди чуть ли не до половины вылезали из халатика.

— Я так и думала, что вы зайдете. Ваше здоровье!

Она была спокойна: появление полиции ее не пугало.

— Это правда то, что тут рассказывают?

— О чем? — невинным тоном спросил Мегрэ.

— О Бебере. Ладно! Я и так говорю много лишнего.

Тем хуже. Кстати, все равно никто ничего толком не знает. Говорят, это старик Гассен…

— Ранил Дюкро?

— Во всяком случае, он рассказывает об этом так, словно все знает. Еще стаканчик?

— А Дюкро?

— Что?