Андрей Кузьмич, не глядя на старшего специалиста, протянул ему руку и заковылял к своему почти уже готовому каналу.

Как самому близкому другу, Ольга рассказывала Вадиму:

— Помните, мы были с вами на испытаниях? Лампы я проверяла, потом смотрели дождевальную установку. Так вот — в это время Андрюшка тяжело хворал. Приезжаю домой, а у сына температура тридцать девять. Звоню в город Кузьме — его нет. Страху натерпелась, не рассказать!.. Признаюсь, Вадим Сергеевич, ну и ревела я тогда! Слезы размазывала кулаками по щекам… Да и раньше — то же самое было. Неудачи замучили, ничего не получалось. Помнится самое страшное, когда вода исчезла… Я четыре ночи не спала, тоже наревелась вдосталь, а потом к; глазам холодные примочки прикладывала, чтобы люди утром не заметили, как они опухли. Еще помню: один раз навзрыд ревела. Ревела от горькой обиды. А было это после Пушкинского вечера. В тот год, когда вы у нас были…

Ольга задумалась, опустила глаза и с нежностью посмотрела на сына.

— Не знаю, зачем я вам все это рассказываю… — Она смутилась и, как бы оправдываясь, быстро заговорила: — Но вот иной раз вспомнишь, и кажется очень странным, как это могли уживаться во мне два человека. Один строгий, почти что гордый. Кажется, что и ходит-то он над головами, на два метра выше всех, а другой обыкновенный — упрямая, злая девчонка, на людях храбрится, а в уголке потихоньку ревет и куксится от обиды. Кстати, вашего друга, помните, как я невзлюбила? Стыдно признаться: когда я увидела его вместе со Стешей в оранжерее, то после этого готова была разорвать Бабкина на части.

Шульгина усмехнулась и, сняв картузик с Андрюши, пригладила у него на затылке такие же светлые, как и у нее, вьющиеся волосенки.

— А что вы сейчас о Бабкине думаете? — серьезно спросил Вадим.

Она бросила взгляд на кабину машины, где сидели вместе чуть растерянный Тимофей и смеющаяся Стеша.

Медлила с ответом Ольга, внимательно наблюдая за Бабкиным, затем, как-то по-своему задумчиво улыбнувшись, сказала:

— У вашего друга особая судьба. Мне кажется, что этого комсомольца будет принимать в партию уже наша девичьеполянская партийная организация.

Багрецов почувствовал гордость за Тимку и в то же время грусть. Определенно, через два года, по окончании института, придется расстаться с товарищем. Он переедет на работу в здешний филиал Института управления погодой.

— Идет! Идет! — послышались издалека взволнованные крики.

Привстав на цыпочки, Вадим посмотрел вдаль: ничего не видно. Все окутано бледным утренним туманом, будто даль закрыли дымчатой кисеей.

Но вот на полупрозрачной кисее появилась маленькая черная точка. С такого большого расстояния, откуда за ней наблюдал Вадим, она казалось медленно ползущим жуком. А может быть, только чудилось Вадиму, что точка передвигается?

Сразу заиграли все оркестры.

Вон на платформе грузовика стоят прославленные музыканты из колхоза «Путь к коммунизму», получившие первую премию на районном смотре духовых оркестров. А это блестят трубы музыкантов из колхоза имени Ворошилова, а вон там, еще дальше, — большой оркестр колхоза «Рассвет».

Но не к ним прикованы взгляды. Точка постепенно увеличивалась и теперь словно оживала перед глазами. Казалось, что там, вдали, гигантский жук распустил свои крылышки.

Люди сгрудились около веревок. Запоздавшие старались протиснуться поближе, но уже плотная стена стояла на их пути. Наиболее находчивые ребята залезли на машины, к оркестрантам.

Вадим успел заметить за черным движущимся пятном яркий дрожащий блеск: будто шалун, спрятавшись с зеркальцем за надежным щитом, пускает оттуда веселого зайчика.

Оркестры смолкли. Музыканты не могли уже дуть в трубы: от волнения им не хватало воздуха, теснилось в груди и пересыхало во рту. Разве сейчас до музыки!

Вдруг словно новый многоголосый оркестр из тысячи труб включился в игру. Шипение, плеск воды, гудение моторов, какое-то оглушительное скрежетанье принес ветер оттуда, где двигалось необыкновенное сооружение.

Багрецов не мог определить, что же это идет по степи? Сухопутный корабль? Дом с капитанским мостиком? Но там все движется. Медленно поднимаются какие-то темные крылья, впереди них скользят ослепительно блестящие полосы. Они как бы прощупывают дорогу, — и все это гремит, гудит, окутанное белым туманом, как паром.

За машиной тянется сверкающая лента. Это река, и по ней уже плывут груженые баржи, скользят взад и вперед моторки и глиссеры.

Нет, это, наверное, сон! Скованы руки, нельзя протереть глаза. Не хочется просыпаться, а только смотреть и смотреть до тех пор, пока не появятся слезы от неустанного напряжения.

Тысячи человеческих рук, сотни машин, экскаваторов строили наши каналы. Проходили годы, пока ринется вода в сухое, уже успевшее кое-где зарасти травой русло будущей реки. По нашим гигантским планам мы должны построить столько еще новых каналов, которые нужны сейчас, сегодня.

Но вот перед тобой движется огромная машина, созданная трудами советских инженеров, и тянется за нею широкий канал. На капитанском мостике стоит человек — командир сухопутного корабля.

Заметил Вадим и мостик и человека на нем, а внизу, под мостиком, широкий балкон. Он повис над всей машиной, над всем движущимся сооружением. На этой площадке стояло несколько человек, наверное, инженеры — строители корабля.

Степной корабль сейчас находился так близко, что нетрудно было проследить, как работает эта машина, заменяющая собой тысячи и тысячи человек. Впереди движутся два соединенных вместе плоских щита, похожих на лопаты. С помощью вращающихся лент срезается верхний слой почвы, и лопаты приподнимают его вверх, слоено пироги на противнях.

Вступают в строй мощные гидромониторы. Десятки прозрачно желтых, крепких, как алмазная сталь, водяных струй разрезают грунт впереди машины. Отваливаются огромные куски и падают на мощные транспортеры. По широким лентам они выносят на обе стороны русла мокрую, блестящую, как бы облитую глазурью, породу глину, песок, известняк.

Берег становится холмистым, и течет среди этих холмов, только сегодня появившихся в степи, взбудораженная бурая река.

Приподнятые гигантские лопаты медленно опускаются и деловито, как руками, укладывают на рыхлые холмы слой земли, покрытый зеленой травой еще не скошенного луга.

«Мы бережно и ласково относимся к земле, — подумал Багрецов. — Плодородная почва снова ложится сверху. Мы не американцы, превращающие в пустыни тысячи квадратных километров когда-то богатой земли».

Вспомнил Вадим, что видел он на плуге Тетеркина такие же заботливые руки, как и на машине Парамонова. Радостно защемило в сердце.

Он повернулся к Ольге и только спросил:

— Кузьма придумал?

Но Ольга не слышала его. Она подняла Андрюшку на руки и, вытянув шею, смотрела на мостик, где стояли инженеры. Она искала среди них одного из строителей — колхозного механика. Он должен стоять с ними рядом.

Машина приближалась. Двигались, пересекались и ломались стеклянные струи гидромониторов. Казалось, что человек умножил в миллионы раз силу медленно текущей реки и теперь она сама прогрызает себе дорогу. Человеку некогда ждать, он подгоняет ее, он торопит! Бездельница река тысячелетиями выискивала себе путь, она гнала свои воды по ненужным болотным пустыням, по тундре и тайге. Повернуть ее, заставить следовать по новому руслу — такова воля человека!

«А сейчас, — как представлял себе Багрецов, — от большой реки отвели рукав и пустили его по засушливым местам среднерусской степи. Хватит на всех воды. Вешние ручьи понесут ее в новую реку; на будущий год она станет еще полноводнее и, может быть, потечет вровень с дюнами, выросшими у нее на обоих берегах».

Люди смотрят на машину, на этот блеск водяных струй, на реку, где, казалось, выплескиваются из воды солнечные лучи. Смотрят и не жмурятся.

На крыше своей «Победы» стоял застывший Буровлев. В сером костюме, тяжелый и огромный, он действительно напоминал каменную статую командора. А внизу примостилась Вороненок. Ее отросшие блестящие волосы синели, как вороново крыло. Девушка изредка поворачивала голову и поднимала вверх улыбающееся лицо.