Теперь оно находилось как раз на прогалине, где редкая трава не могла полностью скрыть его. К великому смущению Волжина, из той же самой бойницы, в которую он послал свою пулю, как ни в чем не бывало, немец сделал еще два выстрела по «приманке». Волжин различил там как будто те же самые глаза и лоб. Он выстрелил еще раз. В бойнице образовался просвет. По чучелу никто больше не стрелял.

«Теперь попал, а в первый раз промазал! – огорченно подумал Волжин. – Так ясно видел цель – и промазал!»

После таких трудов и риска опасный и сильный враг был посрамлен и уничтожен, а Волжин почти и не радовался: он не мог забыть, что сделал промах. Ему уже казалось, что все теперь будут говорить об этом. Он словно бы слышал насмешливый разговор:

– А Волжин-то мазать стал!

– Что ты говоришь? Неужели?

– Точно. Промахнулся сегодня. Пулю за «молоком» послал!

– Вот так снайпер!

На самом деле Волжину таких замечаний выслушивать никогда не доводилось.

Когда стемнело, снайперы отошли в расположение своей части. Волжин был молчалив и задумчив, не шутил, как обычно, все размышлял: как же мог он промахнуться? Что ему изменило – -рука или глаз? Наводка была сделана точно, с утюра, на спуск он нажал плавно, затаив дыхание. В чем же дело?

Командиру батальона Волжин на этот раз рапортовал тоже без обычного веселого задора. Совсем несвойственным ему мрачным тоном он доложил:

– Фашистский снайпер уничтожен. Только не одним выстрелом, как полагается. Один раз я промахнулся.

– Что за беда? – сказал капитан Ивлев.- Да хоть бы весь подсумок ты расстрелял по нему – не жалко. Это же отменный снайпер был! Спасибо за службу, товарищ Волжин! Молодец!

Заслужить такую похвалу у капитана Ивлева было нелегко, но и похвала не обрадовала Волжина. Его попрежнему беспокоил промах. Волжин считал, что хуже промаха для снайпера и быть ничего не может!..

Товарищи не понимали, почему, одолев такого врага, Волжин невесел. Всю ночь он почти не спал.

Под утро в землянку пришли трое разведчиков: Силантьев, Перепелица и Мельников.

– Не спишь, Вася?-спросил один разведчик, присаживаясь на край дощатых нар и освещая Волжина электрическим фонариком.

– Сплю, – вопреки очевидности, отвечав Волжин и даже глаза закрыл.

– Ну, спи себе! Измаялся, конечно,- сказал Силантьев.- Мы тоже уморились. Из разведки сейчас. Прогулялись в знакомые тебе места – в малинник. Ох, и малины же там – пропасть! Ребята даже впотьмах ухитрились ягод наесться… У Мельникова, гляди, все лицо красное – можно подумать, что ранен!

«К чему он это рассказывает?» – мрачно думал Волжин, лежа с закрытыми глазами. А Силантьев продолжал:

– Понятно, ходили мы в те места не по ягоду. Ходили сегодняшних твоих «крестников» посмотреть, пока фрицы не уволокли их в свое логово. Хоть в потемках мы плохо разглядели, но, видать, здоровые были, черти. Отборные фашисты! Особенно один – морда такая надутая, важная…

– Как? Разве их было двое? – Волжин не только глаза раскрыл во всю ширь, но и привстал.

– А ты думал, сколько?-засмеялся Силантьев.- Десяток? Нет, брат, только парочка. И оружия взяли мы всего-навсего одну снайперскую винтовку да один автомат. Стало быть, один был снайпер, а другой – помощник, что ли…

– Адъютант! – подсказал Мельников, и все захохотали. Не отстал и Волжин.

– Так, значит, не пошла за «молоком» моя пуля! – говорил он, смеясь.

– Какое там молоко! Прямо в лоб фа- ши сту*

– То-то же! А я уж подумывал переквалифицироваться на кашевара!

– Ни, кашевар из тебя не выйдет. Солидности нема,- пошутил Перепелица.

Однако Волжин и теперь не мог понять, почему вместо одного немца у той бойницы оказалось двое, причем один – с автоматом?

А случилось это так.

После первого выстрела Волжина немецкий разведчик услышал предсмертный хрип Шпер- линга. Окликнув снайпера и не получив ответа, он пробрался в его окоп. Шперлинг лежал с окровавленным лбом и уже не дышал, хотя рот его был широко раскрыт. Разведчик выглянул в бойницу и сейчас же увидел то, что видел и снайпер: ползущего в траве русского. Гитлеровец схватил снайперскую винтовку и, сделав из нее два выстрела, разделил участь Пауля Шперлинга.

После того как Волжин и Пересветов одолели матерого гитлеровского снайпера, за ними окончательно утвердилась слава лучшей в полку снайперской пары. Оба они были награждены орденом Славы. И уже сам командир полка стал придумывать боевые задания, достойные их мастерства.

Однажды командир полка, вместе с замполитом, пришел к капитану Ивлеву и сказал:

– Есть одно дело, Степан Мироныч. Дай-ка карту.

Капитан развернул на столе карту боевых действий, и полковник Зотов продолжал:

– Обнаружил я на правом фланге нашего участка одно интересное местечко. Вот оно, гляди сюда!

Он взял красный карандаш и уверенно обвел толстой чертой одно место на карте. Капитан смотрел с некоторым недоумением: карандаш полковника забрался во вражеское расположение – не по ошибке ли? Высказать свои сомнения капитан постеснялся да и не успел – полковник сейчас же все объяснил.

– Гляди! Здесь, за передним краем немецкой обороны, в ложбинке имеется небольшая лесная посадка. Дубки, березки и тому подобное. Интересно для нас это место вот чем. Там гитлеровцы нарыли много окопов; это у них, повидимому, запасные ОП для минометов. А в окопах пока никого нет. Прошлой ночью мои разведчики облазали всю лесопосадку: там даже полевых караулов не оказалось. Вот мне и пришла в голову одна мысль… Посоветовался я с замполитом, он мою мысль одобрил. Вот, слушай, комбат, что мне пришло в голову. Что, если ночью заслать в эту лесопосадку трех-четырех снайперов? Засев там, в пустых окопах, они могут перебить немало гитлеровцев. Гляди, что получается. Они окажутся в непосредственной близости от немецких блиндажей, землянок и от минометных позиций. Смотри, стрелять они будут сюда и сюда. И сюда тоже!

Полковник Зотов красным карандашом наметил на карте трассы снайперских пуль. Делал он это с явным удовольствием: сначала проводил толстую жирную черту, потом превращал ее в стрелу. Красные стрелы упирались остриями в условные кружки и треугольнички с флажками.

Офицеры склонились над картой. На нее были нанесены командные и наблюдательные пункты врага, огневые позиции немецких пушек и минометов, землянки. Можно было подумать, что карта эта добыта у немцев. Но это было не так. Это был плод длительной работы нашей наземной и воздушной разведки – коллективный труд множества опытных «следопытов». Данные воздушной разведки проверялись наземной. Такие карты, позволяющие ориентироваться во вражеском расположении, как в своем собственном, никого не удивляли.

– Гляди, что получается-то! – еще раз повторил полковник, которому, повидимому, очень хотелось услышать одобрение своего плана. Но капитан Ивлев ответил с обычной сдержанностью:

– Да, пожалуй, кое-что может получиться. А не зацапают их немцы?

– Не позволим! – воскликнул полковник.- Если действовать толково, все предусмотреть, эффект будет большой.

– Не люблю вперед загадывать, – сказал капитан Ивлев.- Цыплят по осени считают.

– Что ж, и до осени недалеко! – усмехнулся полковник Зотов.- Значит, так: завтра все подготовим и ночью забросим снайперов в лесопосадку. Придадим им двух разведчиков с ручным пулеметом. Сколько послать снайперов, как ты думаешь?

– Троих будет достаточно.

– А ты как полагаешь, Федор Васильич? – обратился Зотов к замполиту.

– Что я? Вам виднее, – отвечал Губарев.

– Ишь ты, как скромничает! – рассмеялся Зотов, -будто и не он обсуждал со мной этот план! Ведь где дело касается снайперов, без замполита не обойдется. Любит он снайперов. Все мы их любим, а он – особенно.

– Как ни заботься о снайперах – все будет мало,- серьезно сказал Губарев.- Поставь себя на место снайпера… вернее сказать, положи-ка себя на его место. Примерно, так: в четырехстах метрах от нашей передовой траншеи и в двухстах метрах от вражеской. Или, того лучше: на твоем «интересном местечке», где со всех сторон – враги. И какие враги! Сам знаешь…