«Девятого числа следующего месяца…»
Тем временем Хотспер приступает к реализации своего плана, более продуманного, но, как и следует ожидать, продвигающегося медленнее, потому что ему предстоит сделать намного больше. Хотспер пытается собрать в своем нортумберлендском замке разные силы, которые могут принять участие в заговоре. Он выходит на сцену, читая письмо от некоего безымянного вельможи. Тот отказывается присоединяться к восстанию, но старается сделать это учтиво (на случай, если Перси все же одержат победу).
Однако Хотспер, как всегда, злится, прерывает чтение уничижительными характеристиками отправителя письма и его трусости и выражает твердую уверенность в победе. Когда пишущий упоминает об опасности, Хотспер восклицает:
Да, но поймите, милорд дуралеевич, что в гуще крапивы, которая называется опасностью, мы срываем цветок, который называется благополучьем.
Акт II, сцена 3, строки 9–10
В качестве доказательства будущего успеха Хотспер приводит список уже присоединившихся к заговору (к счастью для себя, автор письма этого не слышит) и говорит:
Разве нет их письменного обещанья присоединиться к нам девятого числа следующего месяца и разве уже некоторые не в походе?
Акт II, сцена 3, строки 26–29
Если войско соберется «девятого числа следующего месяца», а известно, что восстание началось в июле 1403 г., из этого следует, что сейчас на сцене июнь 1403 г. После поражения Мортимера от Глендаура (известием о котором начинается пьеса) прошел уже год.
Ситуация заставляет Хотспера торопиться. Он готовится уйти, не обращая внимания на жену Катерину, которая неотступно следит за мужем, пытаясь понять, что он делает и куда идет. Наконец она осмеливается заговорить и оказывается недалека от истины:
Мне чудится, что занят вновь постройкой
Воздушных замков брат мой Мортимер
И, верно, требует твоей поддержки?
Акт II, сцена 3, строки 81–83
Это ясно указывает на родственную связь между Хотспером и пленным Мортимером, объясняющую (по крайней мере, частично) цели заговора.
«Король учтивости…»
Контраст продолжается. Пока Хотспер ведет себя как туповатый, но романтичный странствующий рыцарь, принц Хэл развлекается в истчипском трактире. Он с удовольствием рассказывает Пойнсу, что подружился со здешними кабатчиками, которые якобы говорили ему:
Для них вне сомнения, что хотя я еще только принц Уэльский, а не король Англии, но зато уже признанный король учтивости и не задираю носа, как некоторые, вроде Фальстафа. Наоборот, я совсем простой и, что называется, душа нараспашку. После коронации они обещают мне покровительство всех истчипских приказчиков.
Акт II, сцена 4, строки 9–15
[101] Как можно заметить, принц Хэл действительно учтиво обращается с теми, кто ниже его по рождению (хотя не прочь слегка подшутить над бедными кабатчиками, что и делает в следующем эпизоде). Рыцарь Фальстаф может относиться к простым людям свысока, но принц себе такого не позволяет.
Эти люди очарованы учтивостью Хэла и одобрительно называют его «коринфянином». В разные периоды истории Коринф был главным торговым городом Греции и привлекал к себе купцов и моряков, привозивших туда богатые товары и жаждавших удовольствий, которые помогли бы им расслабиться после опасного плавания по морю. Поэтому Коринф славился своими проститутками и развлечениями; иными словами, он был греческим Парижем. Во времена Шекспира и несколько столетий спустя «коринфянином» называли искателя удовольствий и веселого прожигателя жизни — одним словом, разбитного парня.
«Далеко мне до Перси…»
Но принц Хэл тоже наслышан о Хотспере. Он передразнивает этого человека так точно, словно присутствовал при предыдущем разговоре Хотспера с женой.
Вдоволь посмеявшись над кабатчиками, принц говорит (скорее всего, уныло, понимая, что другим поступки Хотспера кажутся более благородными):
…я еще не остепенился. Далеко мне до Перси Готспера, этой «горячей шпоры» севера. Набьет он с утра душ до сотни шотландцев, моет руки перед завтраком и говорит жене: «Надоела мне эта безмятежная жизнь, я соскучился по настоящему делу». А она спрашивает: «Дорогой Гарри, сколько народу убил ты сегодня?» — «Напоите саврасого», — говорит он, а спустя час отвечает: «Маловато, человек четырнадцать. Не о чем толковать».
Акт II, сцена 4, строки 102–109
Впервые контраст между этими двоими людьми складывается не в пользу Перси. Рыцарство Хотспера и его стремление к славе превращаются в гротескное стремление к убийству ради убийства. Он заботится первым делом о лошади, которая нужна для убийства, а уж потом о жене, от которой в этом деле никакой пользы.
То, что данный эпизод идет сразу вслед за розыгрышем кабатчиков, усиливает контраст. Принц Хэл забывает о важных вещах ради возможности пошутить, а Хотспер — ради возможности убивать. Можно сказать только одно: наверно, лучше забывать о делах ради смеха, чем ради убийства; тот, кто смеется над своими подданными, достоин большего восхищения, чем тот, кто убивает их.
«Кроме инстинкта»
Входит Фальстаф, сильно расстроенный неудачей на большой дороге. Деньги они добыли, но тут же потеряли. Всему виной отсутствие принца и Пойнса, помешавшее им выстоять против тех, кто ограбил грабителей.
Принц Хэл с невинным видом начинает выспрашивать у пышущего гневом Фальстафа подробности. Фальстаф тут же принимается приукрашивать события, преувеличивая число нападавших.
Вдоволь натешившись, принц открывает Фальстафу правду: они с Пойнсом без труда отняли деньги у Фальстафа и трех его товарищей.
Что скажет Фальстаф в свое оправдание?
Это кульминация зрелища. Устраивать розыгрыш было забавно, слушать вранье Фальстафа — еще забавнее, но самое смешное — это следить за тем, как Фальстаф выбирается из ямы, которую сам себе выкопал. Видимо, принц знает, что в таких ситуациях находчивость Фальстафа не знает предела.
Вполне возможно, что догадливый Фальстаф уже все понял и сознательно громоздил небылицу на небылицу, чтобы еще эффектнее выйти сухим из воды.
Момент настал. Припертый к стене Фальстаф говорит:
Я узнал вас с первого взгляда. ей-богу, как родной отец. Скажите сами, господа, мог ли я броситься с оружием на наследника престола? А вдруг я убил бы его? Ты знаешь, Гарри, я храбр, как Геркулес. Ничто не может остановить меня, когда я разойдусь. Кроме инстинкта. Лев чутьем всегда узнает настоящего принца и никогда не трогает его, вы подумайте!
Акт II, сцена 4, строки 268–273
В то время зоологию знали лишь по притчам, сочиненным для наставления человечества на путь истинный. Казалось, что весь мир создан лишь для того, чтобы стращать грешников. Лев был царем зверей, а потому из уважения к званию не причинял вреда царю людей.
«…Королевская кровь не осталась неузнанной»
Но Фальстаф — не мальчик для битья. Да, он получил по заслугам, причем обошлись с ним довольно жестоко. Украли лошадь и заставили идти пешком, отняли добычу, обратили в бегство и вдобавок высмеяли.
Не затаил ли он зла на своего обидчика? Хотя внешне Фальстаф никак не выражает свою обиду на принца Уэльского, но исподтишка может показать это. Конечно, ему хорошо известны слабости принца Хэла.
Шекспир ни разу не упоминает о том, что принцу Хэлу не по душе то, каким образом его отец получил корону (см. в гл. 6: «…С престола свергнуты законно»). В глубине души он, возможно, считает отца узурпатором, а себя самого — наследником узурпатора. Не поэтому ли он не ценит свой титул и положение в обществе и предпочитает бродяжничать и якшаться со всякими темными личностями? Зачем вести себя как принц Уэльский, если он считает, что не имеет права на этот титул?
