В любом обществе, признававшем это право, убийство короля становилось самым страшным святотатством. Совершавший это преступление убивал Божьего ставленника, а следовательно, и самого Бога.
В Англии доктрина божественного права королей никогда не пользовалась такой популярностью, как на континенте, и была не слишком эффективна. На протяжении почти всей своей истории Англия имела парламент, который все более решительно настаивал на участии в принятии управленческих решений и считал, что король отвечает перед дворянством не меньше, чем перед Богом.
Божественное право королей и, следовательно, абсолютизм достигли наивысшей точки при Генрихе VIII, правившем с 1509 по 1547 г. Его неукротимая воля и дьявольская жестокость сочетались с необычным стремлением к популярности у подданных. Елизавета I, вторая дочь Генриха, правившая с 1558 по 1603 г., также стремилась к популярности, но не была такой жестокой. Хотя и Генрих, и Елизавета действовали так, словно считали себя помазанниками Божьими, но внимания на этом не акцентировали.
Яков I был человеком совсем другого рода. Он был шотландцем, обладал омерзительными привычками (даже по елизаветинским моральным нормам не отличавшимися суровостью) и вовсе не стремился завоевать популярность у народа, которому не нравились ни его происхождение, ни его произношение, ни его характер. Он гордился собственной ученостью, настаивал на своих принципах управления страной и громко восхвалял доктрину божественного права королей.
Впрочем, осуждать его не приходится: время для королей было опасное. 1517 г. начало протестантской Реформации, и народы Европы разделились на два непримиримых лагеря: католиков с одной стороны и протестантов — с другой. Некоторые страны (в том числе и Англия) были частично католическими, частично протестантскими, так что к угрозе внешних войн прибавлялась угроза внутренних.
В такой обстановке было невероятно легко убедить людей в том, что убийство короля — дело не только законное, но и богоугодное. Для этого требовалось только одно: убийца должен был считать, что король исповедовал не ту религию.
Родную мать Якова I, Марию Шотландскую, казнили в 1587 г. как по политическим, так и по религиозным соображениям. В 1589 г. монах-фанатик Жак Клеман заколол кинжалом французского короля Генриха III, считая, что король слишком «мягко» относится к протестантам.
Поскольку «Макбета» играли в присутствии Якова I, взгляды которого на божественное право королей были хорошо известны, а вопрос о цареубийстве витал в воздухе, это заставило Шекспира изменить исторической правде и изобразить возможное убийство Дункана куда более чудовищным деянием, чем оно считалось во времена Макбета.
«…Судьба мне хочет дать корону»
Макбет со священным ужасом, достойным начала XVII в., отвергает идею цареубийства и пытается найти другой способ. Он продолжает монолог:
Когда судьба мне хочет дать корону,
Пусть и дает без помощи моей.
Акт I, сцена 3, строки 143–144
А почему бы и нет? Судьба (точнее, Рок) уже сделала Макбета кавдорским таном без всякого вмешательства с его стороны. К тому же между ним и троном нет бездонной пропасти. Чуть раньше Макбет ответил Третьей ведьме:
И сделаться им (кавдорским таном) так же невозможно,
Как трудно стать шотландским королем.
Акт I, сцена 3, строки 73–74
Однако это явное преувеличение. В более поздние времена, когда восторжествовал принцип законного престолонаследия, наличие У Дункана двоих здоровых сыновей явилось бы гарантией того, что боковой ветви трон не достанется ни в коем случае. Но во времена Макбета дела обстояли не так.
В тот век недолгой жизни и насильственных смертей Дункан мог умереть в любой момент — в бою или от болезни, — даже если бы он был так же молод, как был в действительности, а если бы он был таким старым, каким его изобразил Шекспир, то тем более. После смерти Дункана его преемника выбрали бы из королевского рода. История свидетельствует, что в то время его сыновья были еще детьми, а Макбет не только принадлежал к правящему роду, но был великим и победоносным полководцем. Преемником наверняка избрали бы его. Таким образом, Судьбе было легко сделать его королем, без особых усилий со стороны Макбета.
Возможно, таким образом Макбет пытается избавиться от задумчивости и присоединиться к королю и двору, которые все более нетерпеливо ждут его в Форресе.
«…Принца Комберленда»
Тем временем в Форресе казнили кавдорского тана. Король радостно приветствует Макбета, восхваляя его подвиги. Макбет клянется королю в верности, однако делает это вяло и рассеянно.
Но тут Дункан, осчастливленный двойной победой над внутренним и внешним врагом, решает обезопасить свое государство и назвать имя наследника. Он говорит:
Мы право на престол передаем
В наследство сыну старшему, Малькольму,
Который этим самым возведен
В сан принца Комберленда.
Акт I, сцена 4, строки 37–39
Камберленд[46] — одно из северных графств Англии, которое присоединилось к Англии лишь в 1092 г., при сыне Вильгельма Завоевателя Вильгельме II Рыжем, спустя полвека после смерти Дункана. Ранее оно находилось под относительно крепкой властью шотландцев.
Титул принца Камберлендского принадлежал наследнику шотландского престола (так же, как наследнику английского принадлежал титул принца Уэльского). Действительно, говоря о «наследстве», Дункан имеет в виду то, что следовало бы прямо назвать жестким порядком престолонаследия.
Для Макбета это звучит как гром среди ясного неба. Желание предыдущего короля (возможно, любимого народом) оказывало сильное влияние не только на общественное мнение, но и на отношение знати. Если бы все привыкли считать Малькольма наследником престола, то после смерти Дункана он стал бы королем автоматически.
Внезапно становится ясно, что Судьба не коронует Макбета без его собственных усилий. Если Макбет хочет стать королем, ему придется что-то предпринять. Он размышляет:
Принц Комберленд мне преграждает путь.
Я должен пасть или перешагнуть.
Акт I, сцена 4, строки 48–50
«…В Инвернес»
Но пока наступает время для праздника и ликования. Король собирается посетить замок Макбета, чтобы устроить совместный пир со своим великим полководцем и любимым родственником и укрепить дружеские связи с ним. Он говорит Макбету:
Мы едем в Инвернес к тебе
В залог скрепленья нашей тесной дружбы.
Акт I, сцена 4, строки 42–43
Инвернесс находится в 50 милях (80 км) к западу от Форреса. Именно там находится замок Макбета, в котором живет его жена, леди Макбет.
«…Пусть женщина умрет во мне»
Макбет посылает жене письмо; в следующей сцене леди Макбет читает его. Это ее первый выход. Мы знаем эту женщину только как леди Макбет, что, может быть, и неплохо, потому что жена исторического Макбета носила не слишком благозвучное имя Груох.
Леди Макбет реагирует на рассказ о роковых сестрах совсем не так, как ее муж. Без малейшего промедления она тут же приходит к выводу, что необходимо расчистить путь к трону как можно скорее. Женщина размышляет вслух:
Сюда, ко мне, злодейские наитья,
В меня вселитесь, бесы, духи тьмы!
Пусть женщина умрет во мне. Пусть буду
Я лютою жестокостью полна.
Акт I, сцена 5, строки 41–44
После этого пассажа можно подумать, что леди Макбет воплощение злодейства в женском облике. Но Шекспир был к ней несправедлив.
