Пистоль, оскорбленный и униженный женщинами из трактира, гневно обзывает их простыми клячами (так называли и проституток) по сравнению с ним, великим воином:

Конечно, в оригинале он все перевирает — например, вместо «Ганнибалы» говорит «каннибалы», а вместо «греки, осаждавшие Трою» — «троянские греки». Наиболее образованная часть публики, знавшая этот монолог наизусть, наверняка хохотала до слез (как делаем мы, когда слышим одну из бесчисленных пародий на знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть»).

Пистоль постоянно хватается за шпагу, называя ее, как средневековый рыцарский меч, собственным именем Ирина. Поскольку он не знает, что Ирина по-гречески означает «мир», и, скорее всего, считает его производным от английского слова «iron» (железо, железный), это производит комический эффект. Однако в конце концов «буяна» удается убедить положить шпагу на стол.

Затем он напыщенно объясняется в любви Фальстафу:

В эпоху, когда приличного уличного освещения не существовало, после захода солнца в трактире оставались куда реже, чем сейчас, а потому по ночам там сидели только настоящие гуляки. Вместе «видеть семь звезд» (то есть Плеяды) означало «засидеться в пьяной компании до глубокой ночи»; таким образом, Пистоль хвастается своей тесной дружбой с Фальстафом.

Но ссора вспыхивает вновь. Разозлившийся Пистоль снова хватает шпагу и кричит:

Сестры-пряхи — это три богини (мойры, или парки), которые руководят судьбой людей. Это руководство изображается в греческих мифах метафорически: сестры прядут нить жизни человека. Прервать нить — значит обречь на смерть. Пистоль призывает Атропос (что буквально означает «не отклоняющаяся в сторону»), именно она в нужный момент обрывает нить человеческой жизни.

Фальстаф вынужден взять свою рапиру и прогнать Пистоля. Это его первый и последний ратный подвиг; отсюда следует, что как вояка Пистоль еще хуже Фальстафа.

Теперь Доль Тершит, благодарная Фальстафу за заступничество, может заняться своим делом; она проявляет максимальную нежность, возможную в таких обстоятельствах. Доль стирает пот с лица Фальстафа и воркует:

Гектор и Агамемнон возглавляли противоборствующие армии в Троянской войне, но объяснить смысл выражения «Девять Достойных» сложнее. Это девять знаменитых воинов, заимствованных из истории и ставших героями средневекового эпоса. В их число входят три язычника (Гектор, Александр Великий и Юлий Цезарь), три иудея (Иисус Навин, Давид и Иуда Маккавей) и три христианина (Артур, Карл Великий (Шарлемань) и Готфрид Бульонский).

Тут входят принц и Пойнс, переодетые трактирными слугами. Вероятно, Доль, увидев, узнает их (либо она была посвящена в заговор и получила плату заранее), потому что сразу начинает спрашивать Фальстафа, что он думает о принце и Пойнсе. Естественно, Фальстаф комически описывает обоих, поливая грязью и того и другого. Тут принц и Пойнс сбрасывают маски, и принц требует объяснений, предупреждая, что на сей раз фокус с «узнаванием» (как было после разбоя в Гедских холмах) не пройдет.

Но использовать одну и ту же уловку дважды ниже достоинства Фальстафа. Он настаивает на том, что сказанное — не оскорбление;

наоборот, его слова продиктованы дружбой и любовью к принцу. Он говорит принцу:

В итоге Фальстаф опять вывернулся.

Гонец приносит новость, что король тоже в Лондоне и что остальное войско должно немедленно выступить на север. Когда в первой части «Генриха IV» приходит весть о восстании Хотспера, принц встречает ее равнодушно и продолжает веселиться. Однако тут он сразу говорит:

Принц готов уйти немедленно.

Это его последнее прощание с Фальстафом как с другом. Принц ненадолго возвращается в прошлое, это нужно только для развития сюжета второй части пьесы.

Король во дворце. Глубокая ночь, Генрих в ночной рубашке, но государственные дела не дают ему покоя, нужно разделаться с восстанием. Он зовет пажа и говорит:

История двух упомянутых вельмож похожа. Граф Суррей — это Томас Фицалан, пятый из рода, носящего этот титул. Его отец, Ричард Фицалан, был четвертым графом Сурреем и правой рукой Томаса Глостера. Когда в 1397 г. Глостера убили по приказу Ричарда II (см. в гл. 6: «…Генри Херфорд»), Ричарда, графа Суррея, также арестовали и казнили, после чего род Фицаланов лишили титула.

Однако, как только Генрих IV сверг Ричарда II и стал королем, молодому Томасу Фицалану титул вернули. Король посылает за пятым графом Сурреем, в ту пору ему двадцать пять лет.

Томас де Бошан, граф Уорик, тоже выступал на стороне Томаса Глостера против Ричарда II. Во время переворота 1397 г. он тоже был арестован Ричардом, но постыдно покаялся и избежал казни. Правда, это не избавило его от тюремного заключения и потери земель. Он умер в 1401 г., через год после свержения Ричарда II.

Ричарду де Бошану, сыну Томаса, также вернули отцовский титул. В данный момент ему двадцать три года; он уже выступал на стороне Генриха IV, приняв участие в войне против Глендаура и в битве при Шрусбери.

Ожидая лордов, Генрих произносит монолог о том, что бедные и несчастные спокойно спят по ночам, а вот он, король, не может уснуть. Конечно, его заставляют бодрствовать государственные дела; король завершает монолог следующими знаменитыми строчками:

Когда графы приходят, король задумчиво говорит о странных поворотах судьбы. когда-то Нортумберленд возглавлял тех, кто старался сместить Ричарда II, а теперь делает вид, что мстит за свергнутого и убитого короля. Генрих цитирует последнюю речь Ричарда, адресованную Нортумберленду, в которой король точно предсказал, какая судьба ожидает Перси.