– Ты не знал, что мама беременна?
– Нет. Более того, Зои, о твоем существовании я узнал относительно недавно!
Не знаю, что испытывать, не знаю, что ощущать. Прошлое сто́ит оставлять в прошлом. Но гордость и обида – два слишком сильных чувства. Они жгут изнутри, заставляют давиться собственными мыслями. И сейчас, как бы упрямо я ни старалась держать себя в руках, меня тянет кричать во все горло.
– Зои, ешь.
– Не хочу.
– Почему? Тебе не нравится?
– Мне просто… – запинаюсь и покачиваю головой, – просто не хочется.
– Зои, – Константин устало потирает заросший подбородок, – я знаю, тебе сложно. И мне сложно, поверь! Однако надо же как-то пережить это время, перетерпеть его. Мы ведь с тобой взрослые люди. Мы должны принимать взрослые решения. Обижаться – не выход.
– Я не обижаюсь. Мне просто неприятно.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. – Хватаю салфетку и начинаю свирепо мять ее, будто именно в ней эпицентр проблем, корень зла. Прикусываю губу и еле слышно спрашиваю: – Ты хотя бы иногда думал о ней? Думал о маме?
– Конечно, Зои. Я любил ее.
– И оставил.
– Да, оставил. Не всегда мы делаем то, что хотим. У нас у всех есть обязанности. И моим долгом было вернуться в семью. Но, пожалуй, главное заключается в том, что сейчас я ни о чем не жалею. У меня есть сын, жена. Теперь есть и дочь.
– Но у меня больше нет матери.
– Это не моя вина.
– Кто знает. – Понятия не имею, зачем говорю такое. Константин ни при чем – и идиоту ясно, – но мне хочется сделать ему больно, хочется заставить его сомневаться и думать, думать, думать, ломать голову, сожалеть! Не знаю, что на меня находит. Я поднимаюсь из-за стола и говорю: – Пойду на улицу.
– Сейчас?
– Да.
– Зои. Успокойся, прошу тебя, и не устраивай сцен. Не убегай. Пойдем вместе и обсудим все вопросы, которые тебя волнуют.
Понимаю, что он не отстанет, и потому коротко киваю. Правда, истины в моих глазах столько же, сколько денег в дырявом кошельке. И пока Константин поднимается за плащом и подзывает официанта, я пулей выбегаю из кафе. Ветер тут же ударяет в лицо, смазанная пелена раннего вечера опускается на плечи, и я, изнемогая от безумного желания сбежать как можно дальше от отца, от его денег, от воспоминаний, подхожу к краю дороги и вытягиваю руку.
Будь что будет. Пусть судьба решит, что дальше.
Рядом со мной тормозит огромный, стальной байк как раз в тот момент, когда я слышу обеспокоенный голос отца.
– Зои!
Не обращаю внимания. Смотрю на толстое лицо водителя и спрашиваю:
– Подвезешь?
– Тебя? – Он криво ухмыляется. – Да куда угодно, детка! Запрыгивай!
И, да, я запрыгиваю. Незнакомец ударяет по газам, папина рука хватается за мое плечо, но слишком поздно. Мы срываемся с места, взрываем тихие улицы диким рыком и несемся вперед навстречу чему-то неизведанному. Я крепко прижимаюсь к огромной спине водителя, зажимаю глаза и чувствую себя так отвратительно, что тошнит. Что я делаю? Что творю?
– Это твой папаша? – орет мужик. Чую, как от него ужасно разит, но все же отвечаю.
– Нет.
– Куда подвезти-то, детка?
Интересный вопрос. Я оглядываюсь, вижу, как молниеносно проскальзывают то с одной, то с другой стороны фонари, дома, машины и неожиданно понимаю, что не хочу принимать решения. Больше ничего не хочу. Куда уж больше размышлений на сегодня? Я и так успела вынести себе мозг, так пусть за меня отвечает нечто нематериальное, невидимое. Пусть со мной случится то, что должно случиться.
– Я туда же, куда и ты.
– Что?
– Что слышал.
К счастью, незнакомца я подхватила себе сговорчивого. Вместо того чтобы хорошенько мне врезать за навязчивость, он усмехается и лишь прибавляет газу. Я чувствую, как переднее колесо открывается от земли, как моя спина нависает над асфальтом и верещу что есть мочи. А мужик смеется. Выравнивает байк обратно и кричит:
– Пристегните ремни, леди!
И мы едим так быстро, что я даже кричать не могу из-за буйного, прохладного ветра. Все тело сковывает судорога, я принимаю смерть, представляю, как падаю на очередном, крутом повороте и трусь лицом об асфальт, и мне от этих мыслей становится так паршиво, что живот скручивает в сотни гигантских узлов. Что я делаю? Боже, что я творю? В голове все вертятся мысли о том, как быстро несется байк, как молниеносно проскальзывают по бокам машины, как незаметно и ненавязчиво на Санкт-Петербург опускается мрачный вечер и как истошно от боли кричат все затекшие конечности. Мне кажется, я уже никогда не сойду на землю, никогда уже не смогу стоять ровно, дышать ровно, говорить ровно, как вдруг байк тормозит и я неуклюже ударяюсь лбом о толстое плечо незнакомца.
– Приехали, – говорит он, заглушая двигатель, и оборачивается. Лицо у него удивительно отвратительное. – Что-то еще, детка?
Говорить сложно, поэтому я лишь несколько раз дергано покачиваю головой. Спрыгиваю с сиденья, разминаю ноги и оглядываюсь: где же я? Впереди узкий, грязный переулок, по бокам – огромное скопление дорогих машин, байков. А позади яркая, мигающая вывеска: «Сатурн».
– Ооо, – тяну я и не могу сдержать ядовитой усмешки. Черт подери, я доверилась судьбе, а она привела меня к порогу бара? Да еще и с таким нелепым названием. – Дьявол.
Повсюду незнакомые люди, в основном мужчины. Они курят, говорят о чем-то, смотрят в мою сторону и лыбятся, словно я новенькое пополнение в отряде молодых стриптизерш. Блеск. Протираю пальцами ледяное лицо. В конце концов, где я и могу чувствовать себя спокойно, так это в подобных заведениях. Что лгать. Мне пришлось сделать слишком много домашних заданий не в квартире, а за барной стойкой «Золотых куколок».
Иду в бар. Распахиваю металлические двери и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с тяжелым, знакомым запахом пота, алкоголя, сигарет, тут же слышу привычную оглушающую музыку, этот треск колонок, чьи-то стоны, вижу этих глупых девиц, ласкающих пальцами блестящие пилоны. Ничего не меняется. Никогда. Толпа кидает меня из стороны в сторону, но я прорываюсь к барной стойке. Сажусь, лениво облокачиваюсь локтями о деревянную панель и неосознанно втягиваю глубоко-глубоко в самое сердце такие знакомые и одновременно такие чужие воспоминания. В голове тут же что-то щелкает. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, ищу маму. Правда ищу! Секунды три! Но вскоре порыв проходит. Реальность падает ко мне на плечи, и внутри что-то ломается. Я смахиваю с глаз пелену, выпрямляюсь, говорю себе: успокойся, все хорошо, все в порядке! Но сгораю от мерзкого, ноющего чувства одиночества.
Облизываю губы и неохотно отодвигаюсь чуть в сторону. Все жутко толкаются, а мне необходимо пространство. Я будто задыхаюсь! Внезапно я чувствую на себе чей-то взгляд. Не двигаясь, сканирую зал, изучаю полуголых танцовщиц, мужчин, размахивающих пачками денег прямо перед их лицами, официанток в откровенных, кружевных костюмах, и вдруг вижу его. Парня. Да, именно он испепеляет меня своим тяжелым взглядом так открыто и бесцеремонно, будто имеет на это полное право. Однако я тоже не отвожу глаз. Увлеченно рассматриваю его темные волосы, яркие глаза, широкие плечи и круглый стакан с какой-то выпивкой. Несколько девушек пытаются привлечь его внимание, улыбаются, вытягивают и скрещивают худощавые, кривые ноги на широком, белоснежном диване, но незнакомец почему-то смотрит только на меня. У него удивительные глаза. Очень красивые.
Я смущенно отворачиваюсь и подзываю к себе бармена.
– Мне водку с соком.
– Тебе? – Он скептически выгибает выкрашенные в красный цвет брови. – Алкоголь после восемнадцати.
– Мы же можем решить эту проблему. – Вокруг так шумно, что я не сомневаюсь в легальности сделки. Достаю последние четыре сотни и кладу на стол. – Идет?
К моему огромному удивлению, женоподобный парень качает головой.
– Нет. Сначала паспорт, потом выпивка.
– Что? – Я ошеломленно раскрываю рот. Что за черт? Я пью до постыдного редко, во всех клубах действует данная система, так почему же именно сегодня, именно в эту минуту, когда мне так захотелось напиться, я встретила правильного бармена? Недовольно запихиваю деньги обратно в сумку. Теперь-то здесь точно нечего делать.