- В окно обзорного вагона, неторопливо едущего по альпийским лугам, горам и акведукам Швейцарии, - мягко поправил его Глеб. Он задумчиво улыбнулся, подумав, что это будет хорошей проверкой для его созерцательности: не заскучает ли он там в отсутствие людей. В городе именно прохожие его интересовали. С другой стороны, в городе и этих ландшафтов не было, а значит… – Неужели это хуже банальных валяний на пляже? Тоже ведь днями напролет ничего не происходит.
- Ну, там хотя бы вода есть, можно поплескаться, - попытался возразить Макар, но получилось вяло. Глеб усмехнулся и спрятал лицо у него в плече. Легко коснувшись губами шеи, он отстранился и сказал:
- Можно и поплескаться. Ну что, спать?
Макар повернулся к нему и замер. Глеб смотрел на него прозрачными понимающими серыми глазами. И они были странно теплыми, эти глаза, и где-то глубоко-глубоко в них искрились смешинки. Макар почувствовал странное чувство облегчения, как будто только что получил индульгенцию лет так на сто пятьдесят. Он снова осмотрел лицо, как будто знакомясь заново после долгой разлуки, изучая спокойные черты лица, и еще какие-то: он попытался подобрать нужное слово и решил, что «непреклонные» подойдет. Макару захотелось провести по нему пальцами, ощутить кожей и ровные линии, и своенравную ямочку на подбородке, но он не решился. Вместо этого он несмело улыбнулся, согласно прикрыл глаза и, не произнося ни слова, забрал чашку из рук Глеба. Тот остался сидеть на диване, следя за Макаром, и на лице его играла добрая и немного грустная усмешка. Макар вышел из гостиной. Глеб опустил голову и перестал улыбаться. Затем он встал и пошел наверх.
Первые дни без Глеба тянулись бесконечно. Квартира была слишком большой для одного Макара. И он с особым рвением носился по супермаркетам и рынкам в поисках нужного белья, штор, присматривая вазы или лампы – в общем, интенсивно отвлекал себя от скуки, тем более Глеб оставил приличную сумму на бытовые расходы, и чуть-чуть сверху на копытные, двусмысленно подмигнув при этом. К вящей радости Макара еще и сменщица ушла на больничный, и работать у Натальи Владимировны приходилось раза в полтора больше, что опять же вытесняло странные горячие и тревожные мысли, связанные с ним. Ясинский больше не появлялся, к облегчению Макара, смешанному с разочарованием. Но и начало третьего семестра приближалось неумолимо, а уж там этого мажора будет более чем достаточно.
В здании университета было шумно, суетливо и радостно. Время было замечательное – еще никаких забот, но уже все вместе. Все-таки малые группы, которые формировались в этих условиях, занимали очень важную нишу в жизнях их членов. Макар, шедший по коридору, имел удовольствие наблюдать неоднократные возгласы приветствия разной степени интенсивности. Некоторые барышни набрасывались друг на друга с таким энтузиазмом, как будто не видели друг друга столько же времени, сколько Робинзон Крузо свою жену. Макар тогда сторонился их и просачивался мимо, надеясь, что не заразился такой радикальной эмоциональностью. Он замечал, что студенты постарше смотрели на этот эксгибиционизм с похожим недоуменно-пренебрежительным выражением на лице.
У родного деканата уже стояли одногруппники. Макар, чувствовавший себя на порядок уверенней в новых джинсах, кедах и вызывающе яркой майке, решительно подошел к ним. Все-таки они не такие и ужасные, мельком подумал он некоторое время спустя, активно участвуя в обсуждении лета и планов на первое сентября. Наверное, убедившись, что жизнь и вне стен университета бьет ключом, существенно расширив свой круг знакомств очень интересными типами – один Илья чего стоит, уверившись, что есть люди, куда более значительные, умные и образованные, и перестав подспудно жаждать одобрения коллег-студентов, Макар успокоился, расслабился и начал воспринимать их как просто хороших знакомых, с которыми совсем не обязательно взращивать замечательные отношения, что не могло не пойти ему на пользу. У него даже начали проскальзывать мысли о том, что некоторые высказывания и особенности поведения одногруппников воспринимаются им как ребячество. Отстраненный взгляд и интенсивный опыт, накопленный за лето, пошли Макару на пользу, как бы там ни было, но идея активно поучаствовать в студенческой жизни нашла яростно-положительный отклик, почти детский в своей яркости, тем более что теперь он мог себе это позволить – он будет с ними на равных. Решение «вечеринке быть» было принято единогласно, осталось выяснить, где ей быть. К единому решению народ не пришел, и решили договориться в понедельник на парах.
Что вечеринка будет проводиться у Ясинского, удивился, похоже, только Макар. По некоторым репликам он понял, что подобные события проводились у того неоднократно с разной степенью наполнения и успешности. Сам Ясинский сидел, развалившись на скамье, и снисходительно смотрел на бурное решение материальных вопросов. На Макара он не обращал никакого внимания, мало того, он чуть ли не демонстративно смотрел в сторону. Макара так и подмывало выстрелить по нему чем-то язвительным, жалящим, но он мужественно сдерживался – это было бы просто глупо. И еще более глупым было бы заявить, что он не сможет прийти, потому что у него резко появились дела: буквально полчаса назад он энергичнее всех участвовал в обсуждении, и подобное дезертирство вызвало бы слишком много недоуменных взглядов, и один презрительный - Ясинского. А этого Макар позволить себе просто не мог.
Квартира, которую Ясинскому подарили родители на совершеннолетие, была небольшой, но удобной. Когда у него собралась вся группа, стало тесно, но даже в этом была своя прелесть, и Макар искренне наслаждался замечательным временем, болтая, смеясь и периодически отхлебывая пиво. Он снова и снова убеждался, что его одногруппники – неплохие ребята, если смотреть на них не сквозь толстые искажающие призмы желания нравиться. Они были не дураки и посмеяться и поговорить на серьезные темы. И Макар рьяно ввязывался в самые разные разговоры, пытаясь отгородиться от дурацкого ощущения, что его давит к земле тяжелый взгляд Ясинского. Попытки убедиться в этом успешными не были: каждый раз, когда Макар бросал на него взгляд, Ясинский либо переговаривался с соседями, либо угрюмо смотрел на свою бутылку. Но как только он отводил глаза, то почти физически ощущал, как темные сумрачные глаза снова приклеиваются к нему. Спокойствия это не добавляло, и Макар сбегал в ванную или на кухню, чтобы подсунуть руки под кран с холодной водой и ополоснуть холодной водой разгоряченное лицо.
Ванная была заперта изнутри, и Макар направился на кухню. Свет включать он не хотел – в комнате было достаточно светло от уличного освещения, и он нагнулся над раковиной, прижимая мокрые ладони к горевшим щекам. Он постоял немного, согнувшись над раковиной, чтобы дать воде стечь с лица, и заметил краем глаза, что кто-то вошел на кухню и начал медленно и неотвратимо приближаться к нему. Макар осторожно втянул воздух и узнал туалетную воду Ясинского. Он повернул голову и посмотрел на него, настороженно и угрожающе.
- Опять нахаляву джакузи принимаешь, Макарушка? – тихим глухим и рокочущим голосом произнес Ясинский. Макар выпрямился и прищурился.
- Так ведь за твой счет, Стасинька, - интимно промурлыкал Макар, замирая и напряженно следя за ним. Ясинский на ощупь дотянулся до рулона с бумажными салфетками, не глядя оторвал квадрат, смял его, чтобы бумага стала мягче, и осторожно промокнул его щеки, лоб и подбородок.
- Конечно, - прошептал Ясинский, - конечно.
Макар приоткрыл рот и затаил дыхание, обуреваемый самыми разными чувствами, но Ясинский отшвырнул салфетку и, постояв безмолвно и посмотрев на него, развернулся и ушел. Макар бессильно прислонился к мойке.
Дело близилось к полуночи, в квартире оставались самые стойкие, но и они постепенно собирались домой. Макар решил помочь самым ответственным одногруппницам и хозяину прибраться в квартире, упорно игнорируя тяжелый и недружелюбный взгляд Ясинского. Когда осталось лишь выбросить мусор, Стас предложил попутно проводить девушек к метро, а затем вернуться и вынести оставшиеся пакеты. Девушками предложение было встречено с облегчением и благодарностью, и они шли впятером, изредка обмениваясь вежливыми фразами, в основном касавшимися учебы – нейтральная и совершенно невинная тема. Путь назад был куда более напряженным. Ясинский стремился домой, как будто за ним по пятам свора волков гналась, Макар едва поспевал за ним. Стас приоткрыл дверь в подъезд и впустил его, упрямо глядя в сторону; Макар просочился внутрь, задержавшись напротив него на долю секунды, но спохватился и рванул к лифту. Кабинка была совсем маленькой и тускло освещенной. Ясинский все так же угрюмо смотрел в сторону от Макара, скрестив ноги в агрессивно-защитной позе. Когда лифт остановился, он устремился к дверям, упрямо не обращая на Макара никакого внимания. Он отпер дверь и вошел в квартиру, оставив дверь распахнутой. Макар поколебался и вошел.
