- Ладно, мне работать пора, - отступая на шаг назад, сказал он нормальным голосом, глядя, как брови Ясинского – выразительные такие брови – сдвинулись к переносице и снова взлетели. На лице проступило знакомое уже высокомерно-пресыщенное выражение. А глаза по-прежнему горели.

- Иди, иди, - покровительственно отозвался Ясинский, отворачиваясь к окну.

Макар почувствовал себя задетым, и руки прямо зачесались приложить поднос к этой бедовой голове. На счастье Ясинского, в кафе вошли еще посетители, и Макар рванул к ним с удвоенным рвением. А Ясинский смотрел в окно. Макар нагло флиртовал с парочкой помоложе, с парой постарше, срывал комплименты благодарных посетителей, стараясь при этом находиться неподалеку от Ясинского. А он упрямо глядел в окно, практически забыв о кофе. А окно было большое, и за ним темнело. За ним ходили по улице люди, ездили машины, и другой человек получил бы немалое удовольствие от созерцания. Но за окном темнело, и то, что творилось в кафе, было видно очень неплохо, и нужды пялиться в зал не было. Макар был все тем же тощим недокормышем, и на голове у него творился все тот же бардак, который задевал нежную артистичную душу Ясинского. Но он не был больше зашуганным и недоверчивым недокормышем: и плечи у него были красноречиво расправлены, и подбородок многоговоряще вздернут, и улыбка – довольного жизнью человека. И вихры не вызывали больше ассоциаций с драной рогожей. Ясинский дернулся было поскандалить с Макаром из-за чего-нибудь, изготовился и откинулся на спинку стула. Он достал купюру, бросил ее на стол, резко встал и вышел. Как Макар остановился посреди зала, дернулся было нестись за ним, в бешенстве сжал поднос, а затем раздраженно убирал столик, за которым Ясинский сидел, он не видел. Он шел по улице, все быстрее, не особо замечая, куда идет, злобно хмурясь и глядя вниз. А перед глазами стоял этот проклятый Самсонов, тонкий, гибкий, проворный, подвижный, многоликий, язвительный Самсонов, бодрый, радостный, агрессивный, снисходительный, настороженный, внимательный, веселый урод, с сильными руками, с гибкими пальцами, с уверенно распрямленными плечами и с таким аппетитным румянцем на щеках. И глаза эти дурацкие – настороженные и оценивающие, прикидывающие, изучающие, примеряющиеся. И губы эти многообещающие. Стас смотрел перед собой, стоя на перекрестке, и осматривался. Он шел совсем в другую сторону, не замечая этого, и отмахал изрядно. Теперь возвращаться, да еще и мимо этого кафе. Он оглянулся и посмотрел назад. Категорично покачав головой, что, наверное, немало удивило прохожих, он решил заложить крюк, лишь бы не поддаться в очередной раз искушению и не заглянуть в окно кафе и не прилипнуть к нему на долгие, долгие минуты.

Смена закончилась, Макар собирался домой, но медлил, с каким-то жестоким удовольствием теша в себе иррациональную надежду, что Ясинский вернется или, например, будет ждать его на улице. Хотя их пикировка и так выглядела глупо. Приходилось делать вид, что они просто ужас какие враги. А девчонки чуть ли не телефон того офигенного парня требовали, что Макару симпатии к ним не добавляло. Он зло огрызнулся на одну, угрюмо осмотрел другую и сбежал домой, чтобы по дороге остановиться от неожиданной мысли: там же Глеб может быть! До дома Макар долетел, наверх поднимался, чередуя пролеты, которые он одолевал в три прыжка, с пролетами, по которым тянулся как морж по гравию. А перед дверью он замер в таком раздрае эмоций, что даже за ручку взяться не решался. И казалось бы: ну почему его должно дергать, что Ясинский повадился в их кафе? Какая разница, где этот хлыщ пьет кофе, так нет, Макар чуть на Алену не вызверился, потому что она вечером в смену становилась, и вдруг он придет, а Макара там нет? Еще и Глеб в отпуск уезжает. По большому счету можно было бы его куда-нибудь вытащить или просто на хороший секс раскрутить, чтобы хотя бы немного успокоиться, так и он дезертирует.

Покрутившись по комнате, механически открыв ящик комода и сунув туда нос, больше для того, чтобы чем-то заняться, чем из любопытства, Макар посмотрел на фотоальбомы, закатил глаза и решительно закрыл его. Пометавшись еще немного, он решил погрузиться чем-то более осмысленным. Но ни интернет, ни телевидение не прельстили, и Макар поплелся за молоком.

Приятно расслабленный после неторопливой прогулки Глеб медленно подходил ко двери квартиры. Он усмехнулся своему предвкушению: Макар должен быть дома, скорее всего выскочит навстречу, возмутится, что он поздно, и вывалит все происшествия одним махом на бедную Глебову голову. И он будет вслушиваться в треп Макара и наслаждаться ровным и ласковым теплом, которое так настойчиво распространяется в груди, когда Макар рядом.

Он открыл дверь и вслушался в звуки: в гостиной работал телевизор, на кухне было темно. Глеб разулся и пошел в гостиную, рассчитывая на несколько минут блаженного ничегонеделанья и тишины рядом с Макаром, прежде чем тот спохватится и начнет бурно интересоваться всем и вся.

Макар надувшись смотрел сквозь телевизор. В руке он держал стакан молока, который был наполовину пуст. Глеб не смог не подумать, что у него что-то случилось, что особого восторга у обычно жизнерадостного Макара не вызвало. И зная его характер и немного изучив его поведение, Глеб был почти уверен, что виноват сам Макар, хотя он и отказывается признавать это. Макар повернулся к нему, хмуро оглядел его и снова отвернулся к телевизору.

- Привет, - негромко сказал Глеб, усаживаясь рядом и кладя ноги на столик.

- Привет, - недовольно отозвался Макар.

Глеб притянул его к себе и чмокнул в щеку.

- Ты такой суровый сегодня, - попробовал начать с шутливого замечания он. Макар покосился на него и устроился поудобней в объятьях.

- Да.., - Макар пожевал губы. – Забегался. Иногда такие посетители чокнутые бывают, просто ничем им не угодить.

Глеб тихо засмеялся.

- Иногда и начальство бывает чокнутым, и ему угодить чуть сложнее, чем нельзя, - заметил он в тон своим мыслям.

Макар шмыгнул, покосился на него, отпил молока и отставил стакан. Пристраивая ноги рядом с Глебовыми, он бросил пульт ему на колени.

- На, выбери что-нибудь. А то мне вечно какая-то хрень попадается, - буркнул он.

- В таком случае требую оплаты услуг по грамотному выбору медийных юнитов, - Глеб улыбнулся, заглядывая ему в лицо, и легко проводя рукой по плечу. Макар отстранился в притворном возмущении.

- Ну ты посмотри, какое корыстолюбие! Куда мир катится, - обреченно вздохнул он, вставая. – Чай, кофе, что погорячее?

- Жаркие объятья? – Глеб раскинул руки на спинке дивана и широко улыбался, глядя на Макара. Тот смотрел на него снисходительно, многозначительно приподняв брови.

- Что-то ты сильно благодушный, - подозрительно заметил он. – Такое ощущение, что тебе на работе премию выписали.

- Не без этого. Так я дождусь чего-нибудь погорячее?

Макар покачал головой, усмехнулся и поплелся на кухню. Там он наконец смог перевести дух: с одной стороны, Макару было очень неловко находиться рядом с Глебом, было боязно увидеть то ли осуждение, то ли обреченное понимание на его лице, а с другой, именно рядом с Глебом ему и хотелось находиться. Как будто одно его присутствие вселяло в Макара уверенность в себе. Он взял чашку с кофе и пошел в гостиную. И перед тем, как войти туда, Макар осторожно заглянул туда, чтобы убедиться, что Глеб не изменился и по-прежнему готов принять его к себе, терпеть рядом, обнимать и трепать по голове. Он подошел ко Глебу, протянул чашку и требовательно уставился на него.

- Ну так что за люлей тебе там выписали? – категорично спросил Макар. Глеб призывно улыбнулся и многозначительно похлопал по дивану рядом с собой. Макар резво устроился рядом.

- И что, это должно быть интересно? – разочарованно спросил Макар немного погодя, изучив проспект, рассмотрев железнодорожный билет и повернувшись наконец ко Глебу. Тот флегматично пожал плечами.

- Пока не проверю, не узнаю.

- Семь часов тупо сидеть и пялиться в окно? – скептически произнес Макар, бросая билет на стол.