Первый семестр
Итак, Хабаровский Государственный педагоги-ческий институт на целых пять лет стал моим вторым домом. Химико-биологический факультет базировался в главном корпусе института, расположенном по улице Карла Маркса: химические лаборатории – на первом этаже, биологические – на четвертом. В дальнем конце первого этажа находилась лекционная аудитория №29, где проходили также организацион-ные мероприятия факультета. Здесь-то и получили мы боевое крещение, здесь прошла первая лекция. Предметы читались узкоспециальные: неорганическая химия, ботаника (анатомия и морфология растений), зоология беспозвоночных, гистология с эмбриологией, физика, психология, история КПСС и др. – А где же литература, – недоумевала я поначалу, и жалела о том, что всестороннее школьное обучение уже закончилось.
Лекции, лабораторные занятия – в день по три, по четыре пары. Пара – это 45 мин + еще 45, между которыми короткий перерыв. После пары можно было отдохнуть минут 15 – 20. Купить что-нибудь в буфете: пирожки, булочки, чай, кофе. И снова – за длинную студенческую парту. Лекции полагалось записывать. Писали в толстых общих тетрадях автоматическими ручками, которые заправлялись чернилами. Старались записать все, что говорил преподаватель. Это было трудно, но я постепенно приучилась сокращать слова, оставлять место и на перемене записывать то, что пропустила, посмотрев у кого-то, кто успел записать этот фрагмент. Опытные преподаватели излагали материал не быстро, что-то записывая на доске, и предмет усваивался лучше.
Самой сложной была тогда неорганическая химия. Читались общие разделы. Но вскоре должен был приехатьглавный специалист – доктор химических наук Надиров Надир Каримович. И вот он прибыл. Смуглый темноволосый красивый; быстрый и порывистый в движениях. Все знали, что он курд по национальности. Эта малочисленная нация в Совет-ском Союзе населяла районы, расположенные рядом с Арменией. Тематика наших лекций по химии резко поменялась. Надир Каримович преподавал нам строение атома, общие разделы дочитывались потом.
Преподавателем гистологии (науки о тканях) была декан факультета Иоганна Эмильевна Эпова. Это с ее легкой руки я была принята в институт. Я чувствовала ее расположение ко мне. Но бывшим кандидатам она сказала, что вопрос о зачислении окончательно решится по результатам І-ой сессии. Моего расставания с косой она не одобрила и неоднократно журила меня по этому поводу. На занятиях по гистологии мы работали с микроскопом, разглядывая готовые анатомические препараты различных тканей человеческого организма и зарисовывая их строение. На лабораторные и практические занятия и преподаватели, и студенты в обязательном порядке надевали белые халаты. Учебные лаборатории были небольшими и занимались мы там подгруппами, то есть человек по 12-13. Всего на курсе было три группы и соответственно – шесть подгрупп.
Осенью обычно проходили перевыборные ком-сомольские конференции – институтская, районная, городская, и меня выбрали делегатом на них. Конференции проходили в учебное время, приходилось пропускать занятия. Пропуски были чреваты плохими последствиями, так как по каждой лабораторной работе надо было сдавать зачет. Переписывала у одногруппников и сдавала работу вовремя, но для себя сделала вывод, что пропускать ничего нельзя. Выбрали меня и в бюро комсомола факультета. Вдвоем с третьекурсницей Оксаной мы были ответственными за культмассовую работу на факультете.
Самым тяжким испытанием оказались откровенно-биологические предметы. Зоология беспозвоночных началась с изучения мелких животных. Кольчатых червей, например, на лабораторных занятиях надо было препарировать, то есть делать продольный разрез скальпелем, и, разглядывая под микроскопом, зарисовывать строение их внутренних органов. Чувство брезгливости – я долго не могла побороть в себе. Подстать зоологии была и анатомия человека, которую преподавали нам на І-ом курсе по программе военной медицинской подготовки. Да, в течение двух первых лет обучения в институте мы должны были пройти курсы медсестер. Начинались эти курсы изучением анатомии человека. Кабинет анатомии расположен был изолированно, в цокольном помещении института, имевшем вход со двора. Это и понятно: там находились анатомические препараты, хранившиеся в растворе формалина – дезинфицирующего вещества с острым запахом. А в небольшом коридорчике, через который мы проходили в кабинет, стояла наполненная формалином чугунная ванна, в которой в качестве наглядного пособия покоился настоящий человеческий труп, приводивший нас в ужас. Хорошо, что ванна эта обычно была накрытой. Вскоре мы начали посещать и больницы, где также проходили занятия школы медсестер, ставшие настоящим пробным камнем моей пригодности к профессии медработника. Таким образом, с медициной, еще недавно столь желанной, я столкнулась в живую, учась в Пединституте, и никакого вдохновения и отклика на нее в своей душе не обнаружила, несмотря на всю необходимость и гуманность этой области знаний. Я поняла, что ни в какие врачи не гожусь. Медиком я хотела быть чисто умозрительно, практика не подтвердила моих амбиций, и я больше не сожалела о том, что не поступила в Мединститут.
86. Ботанику нужен восторг
Ботаника к числу пугающих биологических дисциплин не относилась. Начальный курс – анатомию и морфологию растений – читал у нас доцент кафедры ботаники, кандидат биологических наук А.П. Вашкулат. Этот опытный пожилой преподаватель просто пленял точностью и скрупулезностью изложения материала. Здесь я успевала записывать все. Его лекции, несколько суховатые по форме, но богатые по содержанию, подводили к пониманию того совершенства и той гармонии, которыми мы всегда восхищаемся, соприкасаясь с растениями. Не отрицая удивительной сложности строения и животных организмов, признаюсь, что растительные вызывали у меня радостные чувства, наверное потому, что отличительным их свойством была красота! А красота, как известно, покоряет, доставляет эстетическое и нравственное наслаждение. Путь к этому лежал через познание. Строение клетки, растительных тканей, листовой пластинки, стебля, корня, цветка, плода – все это было интересно познавать в таких подробностях, которые предусматривались нашей программой. Кстати, программа по всем предметам была обширной, и учебниками мы пользовались большей частью университетскими. – Зачем нам – будущим учителям – дают так много дополнительной информа-ции, которая может и не понадобиться в работе, – спрашивали некоторые студенты. И преподаватели отвечали, что учитель должен знать больше. Я бы сейчас к этому добавила, что столь содержательный лекционный материал нужен был и для развития интеллекта каждого в отдельности студента, его способности мыслить, анализировать, сопоставлять, выделять главное. Ну и для расширения кругозора, конечно, тоже.
Кабинет ботаники был густо уставлен всевозможными комнатными растениями. Практичес-кие занятия по ботанике вела молодая, внешне эффектная преподавательница – Нина Сергеевна Пробатова, недавно закончившая Ростовский государ-ственный университет. Нина Сергеевна была строгой и требовательной. Ботанические препараты – анатомические срезы той или иной части растений – на занятиях мы часто делали сами: на предметное стекло клали тонкий срез, накрывали его покровным стеклом, рассматривали под микроскопом, зарисовывали в тетради и подписывали рисунки. Лабораторные работы по ботанике я выполняла также как и другие задания, никакого предпочтения этому предмету не отдавая. Прошел месяц занятий или полтора, и Нина Сергеевна взяла наши тетради на проверку, после которой возвратила их нам с разгромными комментариями, сказав, что рисунки и подписи всеми делаются кое-как и что единственная толковая тетрадь – у Мамонтовой! Получив похвалу, я ожила. Вот она – моя тропинка во всех этих дебрях химических и биологических наук! Публичное одобрение меня окрылило, оно добавило мне энтузиазма и старания, и продолжала я теперь учебу с повышенным усердием, особенно по ботанике.
