В канун Нового года первый раз в доме у нас была установлена елка. Настоящее лесное деревце с темно-зелеными хвоинками, пахнущими смолой. Одеть елку сверкающими разноцветными огнями папе-связисту особого труда не составляло. Игрушек поначалу было не так много, и мы с братом принялись изготавливать различные самоделки. Красили акварельными красками бумагу, вырезали, клеили гирлянды, снежинки, хлопушки. Развешивали на елку конфеты, грецкие орехи, завернутые в блестящую фольгу. И потом любовались, разглядывали игрушки и радовались тому, что новогодняя красавица есть и в нашем доме.

Теперь уже на каникулах дома мы были вдвоем с братом, и скучно нам не было: смотрели диафильмы, играли, катались на санках, строили снежную крепость во дворе, ходили на новогодние утренники, вместе читали. Помню, как довольно объемистую книгу французского писателя Гектора Мало «Без семьи» я читала брату сама. Это был наш маленький ритуал. Я любила читать на диване, поджав ноги и облокотившись на диванный валик. Брат устраивался рядом, и вдвоем мы с волнением следили за приключениями и скитаниями мальчика, нашедшего, наконец, друзей среди артистов бродячего цирка. Главу за главой, изо дня в день читала я брату, пока не закончили книгу. Позже читали мы уже по отдельности.

Зимой погостить из г. Балея, Читинской области приезжала тетя Луша – мамина сестра. Помню ее, тепло одетую, с пушистым пуховым платком на голове. Наш дом наполнялся особенным окающим говором. Нам с братом привозила она гостинцы. Запомнились кофеты-батончики – светлые и темные, которые всегда мне очень нравились. Мама в счет отпуска брала на работе отгулы, чтобы побольше побыть с сестрой. Взрослые подолгу разговаривали, пили чай, пели, и я слышала, как своим густым низковатым голосом моя тетя красиво выводила:

Под окном черемуха колышется,

Распуская лепестки свои…

За рекой знакомый голос слышится,

И поют всю ночку соловьи.

Сердце девичье забилось радостно…

Как свежо, как хорошо в саду!

Жди меня, мой ласковый, мой сладостный,

Я в заветный час к тебе приду.

Ах, зачем тобою сердце вынуто?

Для кого теперь твой блещет взгляд?

Мне не жаль, что я тобой покинута,

Жаль, что люди много говорят…

Меня тетя Луша по-родственному журила за непослушание, убеждала больше жалеть маму, помогать ей. Вскоре уезжала она в свое Забайкалье, где ждала ее семья и наша дорогая бабушка Акулина.

Снег снегом, а наши валенки – главный предмет зимнего снаряжения – время от времени изнашивались. В ближайший воскресный день папа усаживался на кухне поближе к окну и принимался подшивать валенки. Раскладывал заранее приготовленные для этого предметы: шило, просмоленные нитки, именуемые дратвой, куски войлока, из которого специальным ножом на фанерной доске вырезались заготовки нужного размера. Само подшивание требовало точности, терпения и сноровки и отнимало немало времени. Но папа упорно трудился, пока вся обувь не приводилась им в порядок. Мы тем временем делали свои дела, мама хлопотала у плиты. Потом все вместе обедали.

44. Трава у дома

Заканчивался пятый класс. Теперь я уже стала твердой хорошисткой, хотя пятерок в процессе учебы и четвертных по разным предметам было много. Наступало лето, припекало солнце. Ярко зеленела трава, застилавшая широкое днище оврага, ведущего к озеру. В мягких муравах этих приятно было ходить босиком. Зацветали одуванчики, из которых плели мы обычно венки. Над Шалохманкой кружили стрекозы, а на прибрежных камнях пристраивались дети с сачками, ловцы дафний – маленьких рачков, которыми, наряду с сухим кормом, питались аквариумные рыбки.

В это лето в пионерлагерь поехали мы вместе с братом. Детям военнослужащих выделялись путевки в лагеря, расположенные на берегу Японского моря, под Владивостоком. Но в этот раз и на Второй Воронеж с нами ехала моя подруга – дочка военного – Лариса Рыбальченко, бывшая на два года младше меня. Отец Ларисы был фотографом-любителем и частенько фотографировал нас – детей – и у дома, и в лагере во время родительских визитов. И у меня в альбоме есть эти фотографии.

Наши соседские мальчики, наверное, соскучившись за время нашего отсутствия по своим подругам по совместным играм, или, может быть, немного ревнуя, после нашего прибытия домой дотошно старались выяснить у меня, например, кто из новых лагерных друзей мне понравился. Я, пытаясь запутать любопытных, называла буквы имени и фамилии нового знакомого в обратном порядке. Некоторое время мальчишки были в замешательстве, но потом все-таки догадывались прочитать имя засекреченного фаворита справа налево. И тут они принимались бегать вокруг меня, злорадно выкрикивая разгаданное имя и досаждать своими дразнилками. Особенно бойкими ребятами были братья Жарких: Валера – года на два меня постарше, и Гриша – мой одноклассник.

В это же лето маме на работе дали для меня еще одну путевку, на третью смену. Тоже на Второй Воронеж, но в лагерь работников Коммунального хозяйства. Лагерь находился недалеко от нашего лагеря Связи и носил имя Олега Кошевого. Отдыхалось, как обычно, хорошо, но один инцидент вспоминаю с горчинкой. Девочкам из нашего отряда не давал покоя в моей прическе – косы на прямой пробор – локон, прядь вьющихся волос у виска с левой стороны. Мне нравилось поправлять эту прядь, прижимая руками к голове. Им же казалось, что я ее чем-то завиваю. Да, все мы – девочки того времени – воспитаны были строго: никаких кудрей, никаких локонов! Как-то в нашей девчоночьей палате мне устроили проработку, а затем заставили при всех долго, долго расчесывать этот локон, желая убедиться, что после этого прядь волос станет совсем прямой. И я расчесывала…, но потом не выдержала и выбежала из палаты. Мое лицо горело от негодования, и на душе было очень противно. Спрятавшись в укромное место, старалась успокоить себя.

45. Начало большого пути

Как-то незаметно в нашем доме появился аккордеон. Папа принес его на время с работы, где в нем пока никакой потребности не было. Аккордеон был средних размеров, перламутровый, ярко-зеленого цвета. Он лежал у нас на сундуке клавиатурой вверх, накрытый салфеткой. Ни брат, ни я – поначалу особо-то на него не реагировали. Имитировать игру на пианино не получалось, так как в лежачем состоянии инструмент никаких звуков не издавал. Но папа в свои сорок с лишним лет начал сам осваивать игру на этом инструменте. Купил «Самоучитель игры на аккордеоне»; как сейчас помню авторов этого пособия – Кудрявцев и Полуянов, нотные тетради. И даже консультанта себе нашел – среди друзей Коли – тети Наташиного приемного сына, которые вместе с Колей играли в молодежном духовом оркестре. Как-то летом этот консультант, молодой парень даже приходил к нам домой и долго объяснял папе музыкальную грамоту. Ну а практику папа осваивал самостоятельно, и довольно скоро начал играть что-то простое, причем уже и двумя руками.

Меня за инструмент никто не усаживал, не говорил: «Попробуй». Толчком взять его в руки, возможно, послужило желание подбирать на слух мелодии песен, которые нам нравились в то время и которые мы пели. Пока лишь правой рукой. И я села-таки за инструмент, сначала держа его на коленях не строго вертикально, а наклонно, чтобы хорошо было видно правую клавиатуру. Не сразу, по частям, но стали получаться те самые мелодии. Одной из них была песня из кинофильма «Девушка без адреса», вышедшего тогда на экраны:

Я, девчоночка, жила забот не знала,

Словно ласточка, свободною была.

На беду свою тебя я повстречала

А забыть, как ни старалась, не смогла…