Но вернемся к началу поездки. Ехать в поезде предстояло около трех суток. Помню, родители взяли в дорогу продукты, которые шли к чаю: сгущенное молоко, сливочное масло, повидло, хлеб, печенье, ну а кипятком и свежими овощами можно было запастись почти на каждой станции. Мама с папой не раз приглашали к столу соседей по вагону, у которых не было с собой ни еды, ни денег. То были молодые люди, ехавшие к родственникам.

Ехать в поезде мне нравилось: стук колес, быстро сменяющие одна другую картины за окном. Вот уже вдали на горизонте появились горы, и вскоре отвесные скалы подступили вплотную к железной дороге. Въезжаем в тоннель; казалось, поезд попал в длинный каменный мешок. Снова свет, и долго, долго безжизненные, застывшие рыжевато-коричневые громады не выпускают нас из своих лабиринтов.

Долгожданная встреча с родственниками, и я снова вижу свою бабушку Акулину, ее мило улыбаю-щееся широкое доброе лицо. Как мало в ее жизни было радостей; уж два года, как нет с ними деда Григория. Но вот теперь пришла радость – радость встречи с дочкой – младшенькой – Валюшей, с мужем ее – Федором, с внуками – Лорочкой и Вовочкой. И бабушкины глаза светились счастьем, досказывая то, что не могла она выразить словами…

Вижу и свою тетю, сестру моей мамы. Все спорилось в ее быстрых умелых руках. А забот хватало: дом, огород, уход за матерью, а еще муж, сын, а еще и работа – вышивание на дому. Ажурной вышивкой – ришелье. Заказов всегда хватало, да и свой дом увешан кружевами белоснежными. Тогда я сама увидела тетю Лушу за рукодельем. На белой ситцевой ткани с нанесенным через копировальную бумагу рисунком, на ножной швейной машинке быстро обметывала она контуры рисунка, затем маленькими ножничками с закругленными концами вырезала кусочки ткани, оказавшиеся внутри контура. Это было волшебство, сравнить которое можно было разве что с тем, как «рисует узоры мороз на оконном стекле». Выбитые моей тетей ажурные воротнички до последнего класса школы были украшением моей школьной формы. А изготовленные ее руками салфетки, занавески, дорожки, портьеры и другие вещи были непременным дополнением убранства нашего дома.

Говор тети Луши был необычным для слуха – окающим, с частым добавлением к словам частицы – «то», что по моим предположениям походит на север-новеликорусские окающие говоры.

Муж тети Луши – дядя Кузя – Кузьма Терентьевич был человеком рабочей специальности. Их сын – Валерий, наш двоюродный брат, был старше меня на два года. В Балее жили еще и дальние наши родственники, которые собирались все вместе по случаю нашего приезда. Обеденный стол накрывали обычно во дворе, у дома, и уж было взрослым о чем поговорить. Ну а мы – дети в сопровождении соседских ребятишек и под предводительством Валеры направлялись к водоему – карьеру, образовавшемуся в результате открытой горной разработки и заполненному водой. Таких карьеров на территории города с его золотодобывающей промышленностью было много. Карьер имел крутой спуск к воде, и мы с Володей заходить в воду побаивались. Местные дети, в том числе и наш Валерий, плавали свободно.

С соседским девочками мы увлеченно моде-лировали бумажную одежду для маленьких картонных кукол, разрисовывая ее цветными карандашами. Одежда закреплялась на куклах с помощью вырезанных над плечами специальных лямочек, отгибавшихся на спину. Переодевать таким образом кукол было легко, и фантазия наша в этом деле была неограниченной.

Подошел день отъезда. Тяжело нам было прощаться с родными, особенно с бабушкой. И она, уже почти не ходившая, в последний момент как-то вышла все-таки на крыльцо дома и помахала нам рукой.

В начале нового учебного года учительница нашего теперь уже 4 « Б » класса задала нам задание – написать сочинение на тему: «Как я провел лето». Свое сочинение я озаглавила «Поездка в Забайкалье».

33. Первые конфликты

Осенью 1955 года я шла в четвертый класс. Как всегда, к началу учебного года мы с родителями ходили на школьный базар, покупали учебники, тетради, карандаши, ручки и другие школьные принадлежности. Обычно, в начале учебного года папа обворачивал мои учебники плотной бумагой, подписывал их своим каллиграфическим почерком.

Школьная программа усложнялась, появились новые предметы: история СССР, география, естествознание, ручной труд. В конце 4-го класса нам предстояло сдать письменные экзамены: по русскому языку и арифметике. Состав класса, как я уже говорила, каждый год менялся: уезжали наши одногодки, прибывали же чаще второгодники. Были они на голову выше остальных детей, учились и вели себя неважно. Как-то не поладили мы с одной рослой и довольно дерзкой второгодницей – Ниной Лысенко. Произошла ссора в школе, но отомстить мне девочка решила не на виду у всех, а по дороге домой. После уроков, когда мы с попутчицей из нашего класса Аллой Галенко уже отошли недалеко от школы, Нина, догнав нас, быстро подошла ко мне, надавала пощечин и убежала прочь. Я заплакала. Дома рассказала об этом родителям. На следующий день мой папа пришел в школу. Срочно состоялось классное собрание, на котором о случившемся попросили рассказать мою попутчицу. Нину публично пристыдили, и больше никто не смел обижать меня. Думаю, что решающую роль в этом сыграло появление в классе моего папы.

Был у меня как-то инцидент – серьезное столкновение и с самой учительницей. Что-то я сделала не так, и она, наказав меня, в сердцах сказала: «Иди, зови своего папу», но тут же, немного подумав, отменила свое распоряжение. Однако оценку по поведению во второй четверти мне снизила, поставив не пять, как обычно, а пять с минусом.

Конфликтовала я и с родителями. Тот факт, что сейчас, спустя много лет, я восхищаюсь своей семьей, не означает, что не было у нас разногласий, стычек, вспышек негодования со стороны родителей. Все это время от времени случалось, и мама с папой не всегда были мною довольны. Но это закономерно. Разве может ребенок всегда поступать правильно? Он ведь только учится жизни, он пробует, ошибается, опять пробует.

Папа, ходивший обычно на родительские собрания сам, слышал в мой адрес похвалу, особенно за чистоту в тетрадях. Замечания же были примерно одни и те же: Лариса вертится на уроках, разговаривает с соседями по парте. – Что делать, если я была тогда очень общительным и живым ребенком?

Если случались проступки посерьезнее, серьезным был и разговор со мной. Не второпях, не на ходу, не между делом. Вечером, когда никто никуда не спешил, папа усаживал меня перед собой, излагал суть провинности и, глядя в упор, очень строго спрашивал: «В чем дело?». Надо было держать ответ, попросить прощения и обещать исправиться. Более жестокое наказание старалась предотвратить мама. Папина проработка действовала безотказно, я была понятливой. «Грозовые тучи» рассеивались. В доме воцарялись привычное спокойствие и умиротворение.

И опять я вижу много совпадений с постулатами Лууле Виилмы – автора учения о духовном развитии, – касающимися воспитания детей.

Если в семье на ссорятся, то копят горечь в душе.

Ребенок хочет быть хорошим. Дайте ему эту возможность с детства, и Вы никогда не пожалеете.

Жизнь человека есть учеба, приобретение жизненного опыта, и учится человек через плохое, на ошибках учится. Человек сам желает таких испытаний, которые он получит через своих родите-лей. Мать является первым учителем, и учить можно по-разному – посредством хорошего и плохого. По-хорошему – словом, по плохому – через физическое страдание.

Очень трудно заставить человека увидеть плохое в нем самом. Ведь он хочет, чтобы все было хорошо.

Детей учат познавать жизнь – развивать мысль, исходя из опыта. Рассудительно поступают те родители, которые дают ребенку возможность испы-тать трудности в пределах его сил. Учат детей сурово, но справедливо с тем, чтобы жизнь не обошлась с ним еще суровее. Они не подгоняют и без того добросовестного ребенка. Не станут баловать его, так как ими не движет жажда наживы.