В ту зиму случилась беда – скоропостижно от инсульта скончался дядя Федя – мамин брат. Вначале этой зимы он еще съездил в гости к тете Луше. Есть фотография, где они вместе. Произошло несчастье, когда он по делам находился на станции. Всей семьей мы ездили на Змейку на похороны. В первый раз тогда я увидела покойника, его застывшее с зеленоватым оттенком лицо, руки, сложенные на груди. Такая ранняя смерть – в 34 года. Это ли не следствие тех мытарств, которые пережил мой дядя, начиная с пятнадцатилетнего возраста, с года высылки всей семьи дедушки? Здоровья хватило менее чем на два десятка лет, а у старшего маминого брата Ивана – и того меньше.

Со смертью дяди Феди закончилась жизнь дедушкиного дома. То было последнее наше посещение его, и самого дедушку мы видели тогда в последний раз. Стариков забрала к себе тетя Луша – их старшая дочь, жившая тогда в городе Балее, Читинской области. Тетя Фрося года через два с дочерьми уехала к своей матери, в Октябрьский район Приморского края. Дом был продан. Со своими двою-

родными сестрами встречались мы теперь уже редко, а с Раисой встретились аж 36 лет спустя, на Украине.

17. Первоклассница Лариса

Летом 1952 года улицу С. Лазо немного подновили: выровняли западины, дорогу засыпали гравием. Моя мама, вышедшая посмотреть, как на глазах преображается наша улица, сказала соседке, что это очень кстати, так как в этом году ее дочка пойдет в школу.

Да, заканчивалась беззаботная детсадовская пора и приближалось очень ответственное в моей жизни время. В июне 1952г. мне исполнилось 7 лет, и меня записали в 1-й «Б» класс Средней школы №13 Железнодорожного района города Хабаровска. Приготовления к школе были недолгими. Темно-синяя школьная форма с белым шелковым воротничком и манжетами, обшитыми мамой синим крестиком, смотрелась торжественно. К форме добавились белый и черный фартуки, новые туфли. Главным же атрибутом школьницы был, конечно, портфель – лакированный тисненый черного цвета, со всем его содержимым: тетрадями – в клетку и в крупную косую линию, пеналом с ручкой и карандашом, учебниками. Теперь мне предстояло расширить и географическое пространство моей повседневной жизни, и мои интеллектуальные возможности, ну и физические, естественно, тоже. Энтузиазма и желания было много.

И вот, коротко подстриженная, в парадной форме, в сопровождении родителей первого сентября я шла к тому самому четырехэтажному зданию, которое находилось в конце улицы Большой. Школьный двор гудел детским разноголосьем, пестрел букетами цветов, переполнялся радостью и волнением. 1 «Б» класс встретила Валентина Кузьминична Клименко – пожилая, а значит, опытная, как я сейчас знаю, учительница. Построившись парами, мы слушали приветственные выступления, в том числе и речь директора школы – Константина Семеновича Харина – человека тоже весьма почтенного возраста.

Так много новизны окружило меня в тот солнечный сентябрьский день: классная комната, пахнущие краской парты, дети, которых я раньше не знала, первые задания. Сложнее всего было научиться писать. Палочки, крючочки, овалы нужно было выводить тонким металлическим пером №11, вставленным в ручку, строго следуя одному правилу: нажим – волосок, нажим – волосок. Перо макалось в чернильницу, стоявшую в специальном углублении по центру ровной поверхности парты. Для ручек справа и слева на ней также имелись вытянутые углубления-канавки. Основная часть поверхности парты имела небольшой наклон, завершавшийся откидной крышкой. Когда ребенку нужно было встать, крышка легко откидывалась. Учебники оборачивал папа, он же подписывал обложки, затачивал карандаши.

Письменные домашние задания я выполняла обычно вечерами под папиным контролем. Он приучал меня делать их не только грамотно, но и аккуратно. Исписанная страница, пестревшая помарками, удалялась. Взамен вставлялась новая, и я переписывала все заново. Изрядно подуставшая за день, вечером я не могла уже написать все абсолютно правильно. Что-то было не так. Тогда мой отец – отличный чертежник, инженер-технолог научил меня аккуратно бритвочкой зачищать неверную линию, а затем подтирать это место еще и простой резинкой. Получалось чистое письмо, исправлений почти не было видно. Чернильная резинка такого эффекта не достигала. Лезвие бритвочки с одной стороны было обвернуто толстым слоем бумаги и обмотано ниткой так, чтобы браться за него было не опасно.

Мне так понравился этот способ исправления ошибок, что я и до сих пор им иногда пользуюсь, наряду с позднее вошедшими в обиход белилами. Однако учительница не приветствовала подтирки, и нужно было все-таки стремиться к главному – учиться писать без ошибок. Этому помогали уроки чистописания в специальных тетрадях – прописях, где в начале строки приводились образцы красивого письма. Все-таки наши с папой усилия увенчались успехом, и мои тетради вскоре стали образцовыми, о чем неоднократно говорилось на родительских собраниях, а почерк был одним из самых красивых в классе. Букварь и арифметика усваивались легко.

Первое время в школу и обратно меня сопровождали. Довольно скоро я стала проходить этот путь самостоятельно, как это делали многие дети, жившие в районе улицы Большой. Сложнее всего это было в дождливую погоду. Дорога здесь тогда была грунтовой. Благо, что по обеим сторонам улицы тянулись все те же деревянные тротуары. В местах, где улица пересекалась с проулками, дощатый настил обрывался, иногда на некоторой высоте над землей, и я спрыгивала с тротуара в жидкую глиняную кашицу, окатывая подол своей формы грязными брызгами. И в таком виде приходила домой, вызывая справедливое мамино негодование. Однако на следующее утро форма была опять сухой, чистой и подглаженной. Когда ее делала такой мама, я не видела. Постепенно все-таки я научилась соблюдать некоторые предосторожности.

Проблема грязной детской обуви в школе решалась просто. У входа в здание стояли деревянные корыта с водой, в которых дети мыли свою обувь. Вода там была мутной и холодной, но нужно было добиваться необходимой чистоты. В противном случае перемыть обувь заставляли дежурные – школьники старших классов. В парадной форме и с красными повязками на руке они стояли обычно при входе в школу, на лестницах, а также следили за порядком в коридорах во время перемен. Всякая беготня, потасовки и прочие эксцессы пресекались.

Дети в нашем классе оказались самые разные: три девочки жили при плодоовощном хозяйстве. Их родители занимались селекцией новых сортов плодовых культур, устойчивых к суровым дальневосточным зимам, о чем мы узнали позже, на уроках ботаники. Кстати, для этих же целей существовал питомник им. Лукашева, расположенный в нашем районе, в другом конце улицы Большой. Были и дети из совсем бедных семей. Знаниями они обычно не блистали, особенно мальчики, бывшие к тому же и хулиганистыми. Но тон в классе задавали не они, а дети сообразительные и старательные.

Меня выбрали санитаркой на своем ряду – самом ближнем к окну. Я носила на рукаве белую с красным крестом повязку и через плечо – маленькую белую, с тем же знаком сумочку, в которой лежали бинт и вата. В мои обязанности входило проверять, чистые ли у детей руки, воротнички, и напоминать мальчишкам, чтобы вовремя стриглись. Мальчикам в наше время полагалось стричь волосы налысо.

На большой перемене мы отправлялись в буфет, где нас ожидали традиционные школьные завтраки: стакан киселя и булочка или стакан чая с пирожком. Если же с буфетом бывали перебои, мама клала мне в портфель бутерброд, обычно хлеб с маслом.

Приближался к концу букварь, освоены бук-венная касса и счетные палочки, и на подходе новый учебник – Родная речь. – Лучше не скажешь. Что может быть понятней, нужнее и доступней ребенку?

18. Новый 1953-й год

Закончилась вторая четверть. В спортивном зале на первом этаже устанавливали елку. Мелкие еловые ветки каким-то образом разносились чуть ли не по всей школе, распространяя аромат хвои, предвку- шение зимнего праздника, новогодних подарков и предстоящих каникул. Школа приходила в невероятное возбуждение. Отступали строгость и неусыпный надзор преподавателей, сокращались уроки. Дети становились просто детьми, кричали, бегали, то и дело заглядывая в зал, где совершалось таинство: затемнялись окна, развешивались украшения, наряжалась елка.