— И что это «все»?

— Раскололась насчет своей интимной связи с Аленом Верну и поведения последнего, который впадал в приступы слепой ярости, в результате чего нещадно избивал ее.

— Она провела ночь в камере предварительного заключения?

— Сегодня утром я освободил ее. Это пошло Сабати на пользу.

— Подписала ли она свои показания?

— Я бы ее не отпустил без этого.

Шабо укоризненно взглянул на друга.

— Я ведь совершенно не в курсе событий, — еле слышно произнес он.

Должно быть, он уже заявлял это своим коллегам.

Мегрэ и вправду не рассказывал ему о своем посещении квартала казарм, и в данный момент следователь, наверное, расценивал его умолчание, в результате которого Шабо оказался в затруднительной ситуации, как предательство с его стороны.

Внешне Мегрэ оставался спокойным. Его взгляд задумчиво бродил по фигуре этого скверно сложенного недомерка-комиссара, который, судя по самодовольному виду, ожидал похвалы в свой адрес.

— Предполагаю, вы сделали какие-то выводы из этой истории?

— В любом случае она показывает нам доктора Верну в новом свете. Сегодня утром я опросил соседок Сабати, и они подтвердили, что почти каждый его визит к любовнице сопровождался громкими скандалами в ее квартире, причем настолько бурными, что они неоднократно подумывали, не вызвать ли полицию.

— Так почему же они этого не сделали?

— Вероятно, считали, что это не их дело.

Нет! Если соседки не подняли тревогу, то лишь потому, что считали побои расплатой Сабати за то, что она целыми днями била баклуши. Не исключено, что, чем сильнее ее поколачивал Ален, тем большее удовлетворение они испытывали.

По духу и поступкам они могли бы быть сестрами этого мелкого комиссара Ферона.

— Что с ней стало?

— Я приказал ей возвращаться домой и находиться отныне в распоряжении следователя.

Тот откашлялся в свою очередь.

— Теперь очевидно, что оба открывшихся сегодня утром обстоятельства ставят Алена Верну в трудное положение.

— Что он делал вчера после того, как мы расстались?

Ответил Ферон:

— Вернулся к себе. Я поддерживаю контакт с комитетом бдительности. Не в силах помешать его формированию, предпочел заручиться его поддержкой. Верну направился прямиком в особняк на улице Рабле.

— Ходит ли он, как обычно, на мессу в половине одиннадцатого?

На этот раз слово взял Шабо:

— Он вообще их не посещает. Единственный из всей семьи.

— А выходил ли он сегодня утром из дому?

Ферон сделал неопределенный жест:

— Не думаю. В девять тридцать мне еще ни о чем не сообщали.

Наконец-то с видом человека, которому все это начало основательно надоедать, заговорил прокурор:

— Все разговоры на эту тему не ведут нас ни к чему конкретному. Вопрос стоит так: достаточно ли в нашем распоряжении улик против Алена Верну, чтобы задержать его? — Он пристально взглянул на следователя: — И это ваша епархия, Шабо. Ваше поле ответственности.

Шабо в свою очередь посмотрел на Мегрэ, чье лицо продолжало оставаться бесстрастным и серьезным.

И тогда следователь вместо ответа произнес целую речь:

— Ситуация выглядит следующим образом. По той или иной причине, но общественное мнение уже после первого убийства, то есть убийства Робера де Курсона, указало на его племянника как на главного подозреваемого. Я до сих пор недоумеваю, на чем основывались эти люди, выдвигая подобное обвинение. Ален Верну непопулярен. Его семью в большей или меньшей степени ненавидят. Я получил уже порядка двадцати анонимок с утверждениями, что искать виновного надо в доме по улице Рабле, и обвинениями в мой адрес в том, что я щажу толстосумов, поскольку поддерживаю с ними светские отношения. Оба последовавших затем преступления не только не уменьшили, но, наоборот, усилили эти настроения. Уже давно Ален Верну выглядит в глазах некоторых жителей как «человек, не такой как все остальные».

Ферон перебил его:

— Признания девицы Сабати…

— …Являются тяжким для него свидетельством, равно как и показания Шалю после найденного сегодня орудия убийства. Три преступления за одну неделю — это много. Естественно, население встревожено и стремится как-то обезопасить себя. До сего времени я колебался с принятием решения, считая собранные улики недостаточными. Это, как только что справедливо заметил прокурор, большая ответственность, выпавшая на мою долю.

Неожиданно он подметил промелькнувшую — не без иронии и горечи — на устах Мегрэ улыбку, покраснел, потерял нить своих рассуждений.

— Речь идет о том, что лучше: задержать его уже сейчас или же выждать, пока…

Мегрэ не смог удержаться, чтобы не проворчать сквозь зубы:

— Зато девушку Сабати запросто сцапали и продержали в кутузке целую ночь!

Шабо услышал эти слова, открыл было рот, чтобы ответить, бросить реплику, скорее всего насчет того, что это, мол, разные вещи, но в последнюю секунду передумал.

— Сегодня с учетом солнечной погоды и мессы наступило своего рода затишье. Но уже в этот час, собираясь в кафе на аперитив, люди, по всей видимости, снова начинают бурлить. Наверняка некоторых потянет нарочно пройти мимо особняка Верну. Всем известно, что я играл там вчера в бридж и что комиссар меня сопровождал. Трудно заставить понять…

— Вы арестуете его или нет? — ребром поставил вопрос прокурор, поднимаясь с места, очевидно сочтя, что всякого рода увиливаниям пора бы уже положить конец.

— Боюсь, что к вечеру может произойти инцидент с далеко идущими последствиями. Для этого достаточно будет пустяка, типа какого-нибудь мальчишки, запустившего камнем в стекла особняка, или пьянчужки, который начнет изрыгать проклятья и ругательства в адрес Верну перед их домом. При нынешнем умонастроении жителей города…

— Так арестовываете или нет?

Прокурор начал искать шляпу, но никак не мог ее обнаружить. Комиссар-недомерок подобострастно хихикнул.

— Вы оставили ее в своем кабинете. Я сейчас принесу.

А Шабо, уставившись на Мегрэ, тихо промолвил:

— Что ты об этом думаешь?

— Ничего.

— Что бы ты сделал на моем месте?..

— Я не на твоем месте.