— Вероятно — я не вижу следов борьбы. Заключение прислать вам, господин Мегрэ?
— Да, пожалуйста.
Премиленькая комнатка ничуть не напоминала обиталище танцовщицы из кабаре. Как и в гостиной, кругом порядок, только искусственная шубка брошена на кровать, а сумочка — на кресло.
Мегрэ пояснил:
— С набережной Орфевр она ушла около половины десятого. Если взяла такси, то уже к десяти могла добраться до дома. На автобусе или метро, без сомнения, позже. И сразу на нее напали.
Он подошел к шкафу, внимательно осмотрел пол.
— Ее ждали — здесь кто-то прятался — и схватили за горло, едва она сняла шубку. Это произошло совсем недавно. Так быстро прибыть на место преступления удается редко.
— Я вам больше не нужен? — осведомился врач. Он ушел. В свою очередь полицейский комиссар, поинтересовавшись, надо ли ему оставаться до прибытия прокуратуры, не замедлил вернуться в участок, находившийся рядом. И только Лоньон, стоя в углу с недовольным видом, ждал, когда ему скажут, что он тоже не нужен.
— Ничего не нашли? — спросил его Мегрэ, набивая трубку.
— Я посмотрел ящики. Загляните в тот, что слева, в комоде.
Ящик был полон фотографий Арлетты. Некоторые, вроде тех, что на фасаде «Пикреттс», предназначались для рекламы. На снимках она была в черном шелковом платье, не в простом, как сейчас, а в вечернем, облегающем фигуру.
— Вы, Лоньон, — ведь это ваш квартал — видели ее номер в кабаре?
— Нет, но знаю, что он собой представляет. Можете судить по фотографиям сверху. Во время танца она вертелась, более или менее в такт, медленно снимая платье, под которым ничего не было. И в конце концов раздевалась догола.
Казалось, что длинный, шишковатый нос Лоньона шевелится и краснеет.
— По-моему, это проделывают девицы в американском бурлеске. Когда она оставалась в чем мать родила, свет тушили.
И Лоньон нерешительно добавил:
— Вы посмотрели бы ей под платье.
Удивленный, Мегрэ ждал.
— Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.
Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.
— Конверта не найдется? — спросил он.
Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.
В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.
В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы — значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор — яйца, масло, сельдерей и две отбивные.
Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.
Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.
Много обуви, почти вся новая и на очень высоком каблуке: Арлетта или питала страсть к обуви, или не могла подобрать ничего подходящего для своих чувствительных ног.
В сумочке — пудреница, ключи, губная помада, удостоверение личности и носовой платок без инициалов. Удостоверение личности Мегрэ положил к себе в карман. В тесных, жарко натопленных комнатах ему было не по себе. Он повернулся к Жанвье.
— Дождись прокуратуру. Возможно, я скоро вернусь. Антропометрическая служба прибудет с минуты на минуту.
Не найдя конверта, он сунул фотографии в карман пальто, улыбнулся Лоньону, прозванному коллегами Невезучим, и вышел на лестницу.
Работа в доме предстоит долгая и кропотливая: опросить всех жильцов, в том числе полную женщину в бигуди, которая, видимо, проявляет интерес к происходящему на лестнице и, возможно, видела убийцу, когда он поднимался или спускался.
Мегрэ заглянул в привратницкую и с разрешения г-жи Буэ воспользовался телефоном, стоявшим возле кровати под фотографией сержанта Буэ в форме.
— Люка не вернулся? — осведомился он, набрав номер уголовной полиции.
Комиссар по удостоверению личности продиктовал дежурному установочные данные жертвы.
— Позвони в Мулен. Постарайся выяснить, есть ли у нее родственники. Пусть разыщут людей, которые могли ее знать, сообщат родителям. Если они живы, наверняка приедут.
Он уже шел по тротуару, направляясь к улице Пигаль, когда сзади остановилась машина. Прокуратура. Сейчас подъедут и антропометристы. Ему не хотелось быть там, где в двух маленьких комнатках толкутся двадцать человек и все еще лежит труп.
Слева — булочная, справа — желтый фасад винной лавки. Из-за неоновой рекламы, резко выделявшейся на фоне темных зданий, «Пикреттс» ночью выглядел чем-то внушительным. Днем же пройдешь и не заметишь.
Узенький фасад — дверь да окно; под дождем, в сине-зеленой подсветке, вывешенные фотографии казались пошлыми и сомнительными.
Перевалило за полдень. Мегрэ удивился, увидев, что дверь открыта. Внутри горела одна лампочка, между столиками подметала пол женщина.
— Хозяин здесь? — спросил комиссар.
Женщина с метлой в руке спокойно взглянула на него.
— Зачем он вам?
— Хотелось бы переговорить.
— Он спит. Я его жена.
Ей было далеко за пятьдесят, скорее даже под шестьдесят. Дородная, но очень подвижная, с прекрасными каштановыми глазами на одутловатом лице.
— Комиссар Мегрэ. Уголовная полиция.
Она и глазом не моргнула.
— Присядьте, пожалуйста.
В полутьме зала красный цвет стен и мебельной обивки казался почти черным. Лишь у самого входа сквозь раскрытую дверь в помещение проникал дневной свет, освещал бутылки в баре.
Зал с низким потолком был какой-то вытянутый; на узенькой эстраде — пианино и аккордеон в футляре; полутораметровые перегородки вокруг танцплощадки образовывали нечто вроде кабинетов, где посетители могли чувствовать себя более или менее изолированно.
— Фреда будить обязательно?
Она была в тапочках, старом платье и сером переднике, еще не умыта и не причесана.
— Вы были здесь ночью?
Она ответила просто:
— Я слежу за туалетом и при необходимости, когда посетители хотят есть, готовлю.
— Живете здесь же?
— Наверху. Из кухни в квартиру ведет лестница. Но у нас дом в Буживале, мы ездим туда по выходным.
Она не проявляла и тени беспокойства, наоборот, казалась явно заинтригованной тем, что видит перед собой столь важную шишку из полиции. Однако, привычная ко всему, терпеливо ждала.
— Давно содержите кабаре?
— В следующем месяце отметим одиннадцатилетие.
— Много у вас посетителей?
— Когда как.
Он заметил небольшую картонку. Надпись печатными буквами гласила: Finish the night at «Picratt»'s, The hottest spot in Paris.
Скромные познания в английском тем не менее помогли Мегрэ понять написанное:
Проводите ночи в «Пикреттс», Самом волнующем уголке Парижа.
Перевод «волнующем» был не совсем точен. Английский вариант звучал выразительнее. Скорее, самый «тепленький» уголок Парижа, если слово «тепленький» употребить в определенном смысле.
Хозяйка смотрела на комиссара все так же спокойно.
— Чего-нибудь выпьете?
Она не сомневалась, что он откажется.
— Где вы распространяете свои проспекты?
— Раздаем портье в крупных отелях, а уж они, незаметно, — клиентам, в основном американцам. Ночью, поздно ночью, когда иностранцам начинают надоедать шумные заведения, но они не знают, куда пойти. Кузнечик — он обычно бродит поблизости — сует карточку в руки или подбрасывает в автобус, в такси. Таким образом, когда другие уже закрываются, мы только приступаем к работе. Понимаете?
