– Я постараюсь навести справки, что он за личность.
– Разумеется, не обнаруживая себя?
– Однако должен вас честно предупредить: я обязан сообщить об этом своему шефу. Я не стану вдаваться в детали и не упомяну отчет Калама. И ему вовсе не надо знать, что я работаю на вас. Если этим делом буду заниматься только я, то я смогу провести расследование вне служебных рамок. Но мне, вне всякого сомнения, понадобятся помощники.
– Они будут знать об отчете?
– Нет, об отчете – ничего, обещаю вам.
– Я уже был готов подать в отставку, но он меня опередил, сказав, что в его распоряжении нет средства, чтобы вывести меня из Кабинета министров, поскольку, если не вскроется истина, это может вызвать по меньшей мере подозрения у всех, кто следит за последними политическими событиями. С этого дня я паршивая овца, и мои коллеги…
– Вы уверены, что документ, который к вам попал, действительно является копией отчета Калама?
Пуан удивленно поднял голову:
– Вы полагаете, это могла быть фальшивка?
– Я ничего не полагаю. Я рассматриваю все гипотезы. Тот, кто показал вам отчет Калама, не важно, подлинный или поддельный, а потом сделал так, чтобы он сразу исчез, бросил тень и на вас, и на все правительство, и вас станут обвинять в том, что это вы его уничтожили.
– В таком случае сплетни поползут уже завтра.
– Ну, необязательно так уж скоро. Хотел бы я знать, где и при каких обстоятельствах отчет был найден.
– И вы думаете, в этом удастся разобраться без шума?
– Постараюсь. Полагаю, господин министр, вы все мне рассказали? И если я позволяю себе излишнюю настойчивость, то в данных обстоятельствах очень важно…
– Я понимаю. Есть одна маленькая деталь, о которой я до сих пор не упомянул. Помните, я говорил об Артюре Нику. Когда мы с ним повстречались, уж не помню, на каком обеде, я еще был просто депутатом и мне даже в голову не приходило, что я стану министром гражданского строительства. Я знал, что он один из компаньонов фирмы «Нику и Совгрен», что на авеню Республики. Артюр Нику вел себя не как делец, а как светский человек. Что бы там ни думали, он не походил ни на нувориша, ни на денежного воротилу. Он человек образованный, культурный, и у него есть вкус к жизни. В Париже он посещал лучшие рестораны, и вокруг него всегда вились красивые женщины, по большей части актрисы театра и кино. Я думаю, все, кто котируется в мире искусства, литературы или политики, хотя бы раз побывали на воскресных приемах в Самуа. Я там встречал многих коллег по палате депутатов, главных редакторов газет, ученых – людей, за порядочность которых я готов поручиться. А сам Нику в загородном доме производил впечатление человека, у которого нет других забот, кроме как угостить приглашенных самыми тонкими и редкими блюдами в самой изысканной обстановке. Моя жена всегда его недолюбливала. Мы ездили к нему раз шесть, всегда с кем-нибудь, и наши отношения никогда не были близкими. Иногда у него по воскресеньям собиралось до тридцати человек гостей. Все обедали за маленькими столиками, а потом перемещались в библиотеку или к бассейну. Случай, о котором я вам не рассказал, произошел, если не ошибаюсь, года два тому назад… Да, точно, два года назад на Рождество моя дочь получила крошечную золотую авторучку с ее инициалами и с визитной карточкой Артюра Нику. Я очень рассердился и собирался вернуть ему подарок. В таком расположении духа я поделился сомнениями с кем-то из коллег, уж не помню с кем. И он мне объяснил, что такой жест Нику ни к чему не обязывает, потому что у него есть такая причуда: в конце года делать подарки женам или дочерям своих гостей. В этом году он дарил авторучки и заказал их множество. А был год, когда он дарил пудреницы, тоже золотые. У него, похоже, страсть к золоту. Дочка эту авторучку сохранила, и думаю, все еще ею пользуется. А теперь, если завтра история с отчетом Калама просочится в прессу, то станет известно, что дочь Огюста Пуана получила и приняла от Артюра Нику подарок…
Мегрэ покачал головой. Он вовсе не считал такую деталь пустяком.
– Это все? А деньгами он вас не ссужал?
Пуан покраснел до корней волос, и Мегрэ понял почему. Вовсе не из-за того, что ему было в чем себя упрекнуть, а из-за того, что теперь каждый был вправе задать ему этот вопрос.
– Никогда! Клянусь вам…
– Я вам верю. А есть у вас акции компании «Нику и Совгрен»?
– Нет, – с горькой улыбкой ответил министр.
– Завтра утром я постараюсь сделать все, что в моих силах, – пообещал Мегрэ. – Но вы должны отдавать себе отчет, что я знаю гораздо меньше вашего и почти не имею контактов в политических кругах. Сомневаюсь, что мы сможем найти отчет раньше, чем тот, в чьих руках он находится, успеет им воспользоваться. Ну, вот вы сами могли бы его уничтожить, чтобы спасти ваших коллег, которых отчет компрометирует?
– Конечно нет.
– Даже если бы вас попросил лидер вашей партии?
– Даже если бы премьер-министр дал мне такое указание.
– Я был в этом почти уверен. Простите, что задал такой вопрос. А теперь мне пора, господин министр.
Оба встали, и Пуан протянул комиссару свою огромную волосатую руку.
– Это я прошу у вас прощения за то, что впутал вас в эту историю. Но я был настолько растерян, настолько выбит из колеи…
Теперь он передал свою судьбу в чьи-то руки, и у него полегчало на душе. Он заговорил обычным голосом, зажег люстру, открыл дверь.
– Вам нельзя появляться у меня в министерстве: это вызовет кучу вопросов, вы ведь человек известный. И звонить мне не получится. Я уже говорил вам, что опасаюсь прослушки. Эта квартира тоже ни для кого не секрет. Как мы с вами будем связываться?
– Я найду способ связаться с вами, когда возникнет надобность. А вы в любое время можете звонить мне по вечерам из автомата, как позвонили сегодня. Если меня не застанете, можете все передать жене.
Им обоим в один и тот же момент пришла одна и та же мысль, и оба не смогли удержаться от улыбки. Уж больно они походили на двух стоящих перед дверью заговорщиков.
– Доброй ночи, господин министр.
– Спасибо, Мегрэ. Доброй ночи.
Комиссар не стал вызывать лифт. Спустившись с пятого этажа, он попросил консьержку открыть дверь и сразу окунулся в уличный туман, который стал еще гуще и холоднее. Чтобы поймать такси, надо было дойти до бульвара Монпарнас. Он свернул направо, держа в зубах трубку и засунув руки в карманы, но не успел пройти и двадцати метров, как прямо перед ним загорелись фары какого-то автомобиля и заработал включенный кем-то мотор.
Туман искажал все расстояния. На миг Мегрэ показалось, что машина движется прямо на него, но она проехала мимо, осветив его на несколько секунд рассеянным светом фар.
Он не успел поднять руку, чтобы прикрыть лицо. Впрочем, это наверняка было бесполезно.
Возможно, кому-то во что бы то ни стало надо было выяснить, кто засиделся у министра на квартире, где так поздно горел свет.
Мегрэ пожал плечами и пошел дальше. По дороге на него чуть не налетела какая-то парочка влюбленных, которые шли под ручку, целуясь на ходу.
В конце концов он поймал такси. У него на бульваре Ришар-Ленуар тоже светились окна. Он, как всегда, достал ключи, а его жена, как обычно, открыла дверь раньше, чем он вставил ключ в замок. Она была в ночной сорочке, босиком, с припухшими от сна глазами и поспешила снова улечься в теплую ямку, которую оставила в постели.
– Который час? – послышался из спальни ее голос.
– Десять минут второго.
Он улыбнулся, подумав, что в этот момент в другой квартире, богатой и безликой, происходит примерно такой же диалог.
Пуан и его жена не чувствовали себя дома в казенной квартире. Чужая спальня, чужая постель… Да и сами они были чужими этому огромному зданию, где они жили и где им повсюду чудились ловушки.
– Что хотел от тебя министр?
– По правде говоря, я и сам не понял.
Она еще не совсем проснулась и, пока он раздевался, силилась проснуться окончательно.
