А хозяева между тем пообвыклись с гостем. Настолько, что один из них, – самый главный – Калина, – подошел к пенсионеру и, деловито что-то ворча, принялся разглядывать звенящие застежки карманов преподавателя. И тут еще одну вещь Булыцкий подметил: он сам хоть и не здоровяк какой, но все одно по сравнению с хозяином выглядит весьма внушительно. На четверть головы повыше да в плечах пошире.

А хозяин, между тем увлекшись, настолько вошел в раж, что забыл про все, даже, казалось, про существование самого Николая Сергеевича. Так и сяк отворачивая карманы и пряжки, он то заглядывал вовнутрь, то дергал их, словно проверяя швы на прочность. Углубившись в собственное исследование, тот наткнулся на болтавшийся в одном из карманов электрошокер и, вынув, принялся и так и эдак вертеть его перед носом, словно пытаясь понять, что это.

– Отдай, – потребовал Булыцкий, протянув руку, но тот лишь демонстративно повернулся спиной к хозяину. – Отдай, черт, пока не шарахнуло! – уже настойчивее и громче потребовал Николай Сергеевич.

– Не замай, чужеродец, – отбросил руку тот. – Глянь, диковина, – обратившись к соседям, расплылся в довольной улыбке Калина. – Оно орехи колоть – ладная вещичка, – наконец соизволил ответить мужик.

– Гляди, башку расколю! – огрызнулся в ответ Булыцкий. – Верни, кому сказал. Хуже будет!

– Ты, – оскалился тот, вертя в руках фонарик-шокер, и так и сяк пробуя все кнопки, – харча дармового на тебя сколько извели? Так напраслину не городи, чужеродец! Моя теперь…

Аххрррррр!!! И так и сяк вертя в руках поразившую его вещичку, хозяин таки наткнулся на кнопку, подающую разряд. Синеватая дуга с треском разошлась по выступающим, словно зубцы на крепости, электродам, поражая нагловатого хозяина и отбрасывая его к стене.

Шарахнувшись в сторону, мужик сшиб топчан, на котором покоились манатки пришельца. Рюкзак с припасами с характерным стеклянным звоном грохнулся на пол, и в воздухе разнесся островато-приторный запах рассола. Чертыхнувшись и отвернувшись от обитателей, мужчина поднял баул и деловито заглянул внутрь, чтобы посмотреть, что же там расколошматилось. Как показал беглый осмотр, разбилась одна из банок с солеными на зиму огурцами. Все остальные, неведомо каким чудом, даже и не пострадали. Не заморачиваясь в общем-то нисколько, преподаватель извлек уцелевшие склянки и упакованные в отдельные целлофановые пакеты овощи и жалкие останки запахшего уже окорока (они, похоже, и послужили той самой подушкой безопасности, что уберегла все остальные банки в целости и сохранности), а затем и осколки вперемешку с огурцами.

– Говорил же, худо будет, баранья твоя башка, – проворчал Булыцкий, поднимая грохнувшийся на пол фонарик. Встряхнув «Осу», он нажал на кнопку. В ту же секунду полумрак помещения прорезал сфокусированный луч, ослепивший и окончательно ошеломивший хозяев. Впрочем, преподаватель, занятый изучением последствий падения рюкзака, не обратил внимания. – Накрывай на стол, хозяйка! Солененького давай-ка к бурде твоей, а то зола[13] твоя уже хуже серы горючей! На зубах скрипит! И воды дай побольше, промыть от стекла, – поднял голову и чуть не обомлел. Местные, не мигая, смотрели на не выключенный до сих пор фонарик. С открытыми ртами, кое-кто закрыв глаза руками… Шок. Так, пожалуй, правильнее всего было бы назвать его. – Вы чего? – уставился он в ответ. – Эй, вы чего?! Да что, черт подери, с вами?! – шагнул вперед пенсионер, держа в руках прибор.

– Смилуйся, не губи, Архангеле[14], – ринулся вперед пришедший в себя Калина и тут же бухнулся в ноги пришельцу. – Верой и правдой служить будем! Во славу Божью до Калинового моста самого дойдем! Заступись перед силами небесными только!!! – на раз всю свою стать утратив, завывал тот.

– Да ты чего?! Встань! Да встань ты!!! – прорычал Николай Сергеевич, с силой схватив того за шиворот и попытавшись придать ему более привычное положение.

– Грех великий! Прости! Не ведали, что обернется!!! – ловко вывернувшись, снова бухнулся тот на колени. – Кто же ведал, что меч у тебя в руках огненный?! Ведать кто ведал, что сокровище великое твое побьется?! Смилуйся, Архистратиге!

– Да какой архангел-то?! Какое, на хрен, сокровище?!! – потеряв терпение, проорал тот в ответ. – Да вы что, с ума посходили?! Фонарик это с э-лек-тро-шо-ке-ром! – по слогам выпалил тот. – И банка это обычная! Банка!!! Цена ей – сто рублей! Две пачки сигарет цена! Где вы тут сокровище увидали?! Где?! Это? – схватив первую попавшуюся под руку склянку, он с размаху жахнул ее об пол. Там, где приземлилась она, расползлось черное пятно смородинового варенья. – Или это?! – Новая банка, к неподдельному ужасу обитателей лачуги, врезалась в бревенчатую стену. Во все стороны разлетелись капли компота вперемешку с червонными вишнями. – Или это?!! – в бешенстве схватил тот очередную склянку.

– Ты, чужеродец, не гневись. Не надо. В чужом доме как-никак, – прямо перед буяном, отодвинув в сторону насмерть перепуганного Калину, вдруг вырос Милован. – Ты откуда родом, может, и безделица это… А для нас – сокровище невиданное. Пускай бы и прав ты: не архангел. Пусть чужеродец простой. Пусть. Ну так и чего гневаться тогда? Гнев – грех великий. Так и негоже грех в дом-то чужой нести, – неторопливо и рассудительно увещевал тот, мягко успокаивая разбушевавшегося гостя.

– Ты, поставь, поставь, – аккуратно, но твердо положил тот ладонь на руку Булыцкого. – Поставь. Бог ведает, может, и пригодится где. Ты не искушай. Не надо. – Банка с помидорками, уже приготовившаяся быть отпилотированной вслед за предыдущими, вернулась на исходную позицию. – Ну, будет тебе, – продолжал между тем мужик, давя кашель. – Оно побуянил, и добре. Ну чего ты, чужеродец. Чего? – растерялся тот от того, что не выдержавший напряжения дня Николай Сергеевич вдруг уткнулся носом в пахучий ворот его зипуна и затрясся в плаче. – Ты, чужеродец, водицы попей, полегчает. И полежи. Полежи. Тебе надобно бы отдохнуть, – поддерживая, словно ребенка, безвольно обмякшего преподавателя, Милован подтащил его к топчану и помог сесть на жесткое ложе. – Вот и хорошо, – продолжал увещевать тот. – Побуянил, а теперь поплачь. Оно всяко легче будет.

Остаток дня пенсионер провел один. Хозяева после инцидента старались не подходить, то ли опасаясь повторной вспышки гнева, то ли обуреваемые страхом перед мечом огненным, но всеми силами пытались не беспокоить Николая Сергеевича, а тот, чуть придя в себя, принялся лихорадочно соображать, а где же он все-таки оказался?!

Первоначальная версия, гласившая, что Булыцкий попал в лапы к обычным ворюгам или бомжам, с треском провалилась; стали бы те выхаживать его, да еще и сохранять его вещи? Да и потом, уж слишком искреннее удивление вызывали вещи пенсионера у обитателей землянки, уж слишком чудной говор… А еще реакция на фонарик и побитые банки? Настолько острая, что сыграть такое вряд ли представлялось возможным. Нет. Эту версию пенсионер безжалостно отбросил прочь, вцепившись теперь в вариант с одичавшими в глубинке ролевиками или там какими-нибудь отшельниками.

Впрочем, и это ненадолго. Ровно до тех пор, пока не случился с ним инцидент с солью обычной поваренной… Давно уже поприметил пенсионер, что не пользуются ею здесь. Вместо нее – зола. Оно, конечно, солености добавляла, да вот только скрипела на зубах, зараза. И теперь только, как на ноги поднялся да к рюкзаку своему добрался, подарить решил хозяину брикет каменной соли, приобретенной по пути через поселок дачный; хватился, что дома нет ни грамма, вот и прикупил. Просто чтобы снова не забыть. А теперь уже и не нужен особо стал ком этот соленый. Оно все равно не до того сыновьям будет, когда блудный батя домой вернется. Ведь две недели его уже как черти куда-то унесли, ну если «ценный подарок» не сошел с ума… Его ведь то включал Булыцкий, то, убедившись, что сети как не было, так и нет, выключал, чтобы батарея не сдохла окончательно.