Шум реки, по мере того как ребята от неё отдалялись, быстро растворился в шелесте дождя. Но вскоре спереди до них опять донёсся звук бурлящей воды. Ивар с удивлением подумал: неужели снова Клеверка? Ещё несколько десятков шагов, и оба они оказались у мутного потока. Он нёсся через лес по не очень широкому, но глубокому рву. В течение долгих лет его прокладывали дождевые воды, которые неудержимо стремились к реке. По обе стороны рва валялись деревья с вывороченными наружу корнями, кучи сучьев, даже вымытые из земли пни. Пенистый поток мчался со скоростью курьерского поезда. О том, чтобы перебраться в этом месте на другую сторону, нечего было и думать. Ребята двинулись дальше по краю рва, опять в том же порядке: Вилис впереди, Ивар чуть сзади.

— Смотри, вон там была когда-то землянка. — Вилис указал на другой берег рва. — Прямо в обрыве, за кустами — если не знаешь, ни за что не найти. В ней прятался Кудис в последнее лето войны.

— Землянка? — У Ивара перехватило дыхание. — Покажи!

— Я ж тебе показал.

— Да, но… Придём сюда днём, а, Вилис? Придём?

— Зачем? От неё всё равно ничего не осталось. Всё давно обвалилось.

— А-а… — разочарованно протянул малыш. Помолчал немного, потом спросил: — А почему он прятался? И его здесь ранили?

— Ранили?! — удивился Вилис. — Нет. С чего ты вдруг взял?

— Ну, я подумал… Он ведь хромой.

— Кто?.. Ах, ты про старого Кудиса? Нет, это не он. Сын его жил здесь, в землянке. Отец Маруты. А старик ему еду таскал. Через брод.

— И тогда его ранили?

— Да нет же! Старого Кудиса ранил браконьер. Очень давно, ещё до войны. Здорово ранил, но он всё равно остался на работе. Потом война. Отца Маруты призвали в фашистскую армию, но он взял и спрятался в лесу. Фашисты его искали-искали — не нашли. А старого Кудиса уволили с работы, да ещё и посадить грозились.

Ивар шёл уже не позади, а рядом с братом.

— Ну вот… В то время он и запил. Отсюда у него и нос такой, понял? С ногой становилось всё хуже и хуже…

Ивар оглянулся, хотя они давно прошли то место, где когда-то была землянка.

— И зимой он тоже там жил?

— Где?

— В землянке.

— Отец Маруты?.. Нет, зимой старик Кудис прятал его в хлеву… А ну-ка, давай отсюда! — Вилис оттащил брата подальше от края рва. — Ещё свалишься ненароком… В хлеву у них был тайник. Всё забито, заделано, чужой человек ни за что не обнаружит. А в одной стене — там, где у них, в Плиенах, курятник, — вынималась доска… В эту дыру отцу Маруты еду подавали. Вот и прожил до самого конца войны… Это на словах просто, а так… На хуторах фрицев полно, шныряют, ищут. Вон отец Риты — ну, той девочки, что к нам приходила, — он тоже удрал от немецкой мобилизации. К партизанам…

— Как? — воскликнул Ивар. — Здесь у вас были партизаны?

— Конечно. А ты разве не знал?

— И они тоже жили в землянках?

— Нет, большей частью не в землянках. Им ведь всё время приходилось менять места — облавы тут, в лесах, шли одна за другой.

— А где же?

— Прямо так. Безо всяких землянок.

— И спали так?

— А как ещё? Когда была возможность, жгли костёр, а нет — и без него обходились.

— И зимой?..

Для Ивара это звучало почти невероятно. Спать зимой под открытым небом и выжить… Он продумывал всё, что услышал от Вилиса. Теперь старый Кудис больше не казался ему ни страшным, ни загадочным. Ивару даже стало его жаль.

— А что случилось с отцом Риты? Фашисты его расстреляли?

— Нет. Хотя им очень хотелось поймать. Арестовали его невесту, ну, ту, которая теперь мать Риты. Ей было тогда девятнадцать. Увезли в город, пытали… — Вилис замолчал, потом добавил мрачно, как бы про себя: — Ах да, ты же её не видел…

Что-то в голосе брата удержало Ивара от того, чтобы спросить: а если бы видел? Но туманная догадка родилась сама — и он вздрогнул.

Вилис между тем продолжал:

— В последнюю зиму перед освобождением погибло много партизан. И их командир тоже. А другим пришлось уйти из нашего леса. Тут войск фашистских понагнали — тьма-тьмущая! А отцу Риты негде было укрыться. Он в город подался, думал пробраться дальше, к нашим. Ну, а его заграбастали. Посадили в тюрьму…

— И там он умер?

— Да нет же, чудак! Как бы он тогда мог стать отцом Риты? Нет, он не умер. Только… Память он потерял, понимаешь? Скитался по разным местам. Лишь много лет после войны снова объявился у нас. И они поженились, мать Риты и он.

— А где он сейчас?

— Нигде. Умер. Болел, болел и умер. Рите тогда было три или четыре года. Она его толком и не помнит.

Он умолк. А у Ивара из головы всё не выходила промокшая насквозь девочка с зеленоватыми спокойными глазами. Если бы он сейчас увидел её, то обязательно сказал бы что-нибудь хорошее…

Удивительно всё-таки! Вилис так много знает о людях округи. Наверное, на селе все знают жизнь своих соседей. Тем более в таком глухом лесном уголке. А вот ему самому почти ничего не известно даже об обитателях Межерманов…

— Дядя Криш тоже прятался от фашистов? — спросил он.

— Нет. Он тогда был… Ну, таким, как я сейчас, может, чуть постарше… Вот здесь перейдём — самое место.

По мере того как они шли, ров становился всё уже и мельче. Через него теперь можно было перебраться.

Гроза удалялась. Молнии вспыхивали реже, гром урчал не так сердито. Только дождь лил по-прежнему, монотонно шурша по хвое.

— Скоро будет вырубка. — Вилис опять взял направление на юго-восток. — Во время войны там был бой, тот самый, во время которого погиб командир партизанского отряда. Тогда ещё вырубки не было — густой лес. Вырубили недавно, после сильной бури. В общем, сам посмотришь… Алвик туда всё экскурсии водит. Мы тоже ходили всем классом.

— А кто он?

— Алвик? Лесник. — В голосе Вилиса прозвучали странные, слегка пренебрежительные нотки. — Строит из себя большого знатока… А вообще — болтун.

— Он тоже партизан?

Вилис пожал плечами:

— Ничего у него не поймёшь! Во всяком случае, в отряде Алвик не был, это точно. Но вроде он им помогал… Ну, еду доставлял, сведения там всякие. Хвалится, что близко знал самого командира, встречался с ним тайком… А вот люди всякое говорят…

— Что? — нетерпеливо поторопил Ивар.

— По-разному… Видишь ли, Алвик постарше Кудиса. Но вот в фашистскую армию не взяли. Якобы по болезни. Арестовали они его, но потом выпустили… Конечно, может, оно и так было, как Алвик рассказывает, кто знает? Командир погиб, его близкие друзья тоже… Алвик считает — обошли его, не оценили по заслугам. Послушаешь его — такой герой, важная шишка, а другим кажется — хвастун да болтун…

Вилис замолк и прибавил шагу.

Рассказал Ивару про лесника Алвика — и сразу вспомнил об Эдгаре. Этого парнишку Вилис, как и многие в школе, не переносил. И вовсе не потому, что проказы Эдгара доставляли немалые хлопоты учителям. С другими ребятами, с Вилисом в том числе, у них тоже хватало забот. Просто Вилис считал, что право на удальство имеет лишь настоящий парень — смелый, ловкий, сообразительный, по-своему честный. Вот такому парню малая толика лихости и озорства даже необходима. С другой стороны, Вилис признавал право на существование и маменькиных сынков, хотя сам он откровенно презирал плаксивых пай-мальчиков. Но Эдгар не принадлежал ни к тем ни к другим. Один из самых больших проказников в школе, он в то же время слюнтяй и белоручка. Трусоватый, шкодливый, мстительный. Он мог стукнуть даже первоклашку, что, по кодексу чести Вилиса, вообще ни в какие ворота не лезло. У Эдгара не было ни единого друга…

А вот почему? То ли сын лесника Алвика стал таким потому, что его не любят? То ли ему самому никто не нужен и плевать ему на всех? Этими вопросами Вилис не задавался. Он ещё не дорос до того возраста, когда начинают ломать себе голову над причиной всяческих явлений и докапываться до корней. Эдгар был ему неприятен — и дело с концом!

И сейчас он тоже не стал долго задумываться. Вспомнил об Эдгаре мимоходом и тут же забыл.