– Сколько человек живет в этой квартире?

– Постоянно не очень много… Ну, конечно, жена и я…

– У вас у каждого свои комнаты?

– Как вы угадали?

– Не знаю… Я задал вопрос, не думая…

– Мы действительно живем в разных комнатах. Моя жена любит поздно ложиться и утром долго валяется в постели, а я птаха ранняя. Впрочем, если хотите, можете осмотреть всю квартиру… Должен вам сказать, что я ее не выбирал и оставил все как было. Когда мой тесть, – он снова взглянул на портрет председателя кассационного суда, – вышел в отставку и поселился в Вандее, дочери устроили нечто вроде семейного совета. Их четыре, и все замужем… Был произведен предварительный дележ наследства, и моей жене досталась эта квартира со всем содержимым, включая отцовский портрет и бюсты.

Он не смеялся, даже не улыбался, но при этом чувствовалась ирония.

– Одна из сестер получит усадьбу в Вандее, в Буванском лесу. Две другие разделят ценные бумаги… Гассены де Болье унаследовали от предков значительное состояние, так что на всех хватит… Итак, я живу не совсем у себя, а скорее у тестя, и лично мне принадлежат только книги, мебель в моей спальне да еще этот письменный стол…

– Ваш отец ведь жив, не так ли?

– Да, он живет совсем рядом, на улице Миромениль, в квартире, где решил провести остаток своих дней. Вот уже тридцать лет, как он вдовец. Отец был хирургом…

– Знаменитым хирургом…

– Вон что! Вы и это знаете? Следовательно, вам также известно, что он испытывал страсть не к шестьдесят четвертой статье, а к женщинам… Наша прежняя квартира была такой же просторной, как эта, но намного современнее… На улице Агессо… Теперь там живет мой брат, невропатолог, с женой… Так вот, возвращаясь к нашей семье… Я вам уже говорил о моей дочери Полетте и сыне Жаке… Заметьте себе, если хотите заслужить ее расположение, что Полетта заставляет всех называть ее Бэмби, а брата своего упорно называет Гюсом…[2] Думаю, что это пройдет… Впрочем, большого значения это не имеет…

Перейдем теперь к людям, как сказала бы моя жена. Вы уже видели Фердинанда, дворецкого. Фамилия его – Фошуа… Родом он из Берри, откуда и моя семья… Старый холостяк… Комната его в глубине двора, над гаражом… Лиза, горничная, живет у нас постоянно, а мадам Маршан приходит каждое утро убирать квартиру… Да, я еще не назвал мадам Вокен, кухарку. Муж у нее кондитер, она живет своим домом. И каждый вечер после работы торопится… Вы не записываете?

Мегрэ только улыбнулся, потом встал и подошел к пепельнице, достаточно большой, чтобы можно было выколотить трубку.

– Теперь перейдем, если можно так выразиться, к моему штату, – продолжал Парандон. – Вы видели мадемуазель Ваг… Это ее настоящая фамилия, и ей она не кажется смешной[3]. Я всегда называю секретарей по фамилии… Она никогда ничего не рассказывает о своей личной жизни, и если бы понадобился ее адрес, пришлось бы заглянуть в досье… Я знаю только, что домой она ездит на метро и никогда не возражает, если я ее задерживаю до вечера на работе… Лет ей, должно быть, двадцать четыре или двадцать пять, и она почти не бывает в дурном настроении… Есть у меня помощник, стажер, очень честолюбивый молодой человек по имени Рене Тортю. Его кабинет в конце коридора. Остается еще наш писец, так мы его называем, молодой человек лет двадцати. Он недавно приехал из Швейцарии, мечтает о поприще драматурга, а пока выполняет различные мелкие поручения… Нечто вроде рассыльного.

Когда мне поручают какое-нибудь дело – а я занимаюсь делами только очень крупными, где на карту ставятся миллионы, если не сотни миллионов, – мне приходится работать неделю, а то и несколько недель сутками напролет… После этого все входит в обычную колею, и у меня появляется досуг, чтобы…

Он покраснел и улыбнулся.

– …чтобы заняться, как вы догадываетесь, нашей шестьдесят четвертой статьей… Надеюсь, вы мне когда-нибудь изложите ваши соображения на этот счет, а пока я распоряжусь, чтобы вам разрешили бывать в нашем доме, сколько вам будет угодно, и отвечали бы откровенно на все ваши вопросы…

Мегрэ с недоумением смотрел на Парандона, стараясь понять, кто же он в действительности: изощренный актер или, напротив того, несчастный человек, находящий утешение в тонком юморе.

– Я приду скорее всего завтра утром, но вас не потревожу.

– В таком случае, вероятно, вас побеспокою я.

Они попрощались, и комиссару показалось, будто он пожал руку ребенка.

– Спасибо за прием, месье Парандон.

– Благодарю вас за визит, месье Мегрэ.

Адвокат семенящей походкой проводил его до самого лифта.

Мегрэ снова увидел солнце и почувствовал аромат первых весенних дней, хотя уже пахло пылью. Ангелы-хранители Елисейского дворца по-прежнему прогуливались с равнодушным видом, легким кивком давая понять, что узнали комиссара.

На углу старуха продавала сирень, пахнувшую загородными садами, и Мегрэ едва удержался, чтобы не купить несколько веток. Хорош бы он был, явившись с букетом на набережную Орфевр.

Комиссар испытывал удивительное облегчение. Он вырвался из чуждого ему мира. Двигаясь в потоке прохожих по тротуару, он все еще видел себя в роскошной квартире, где витала тень важного чиновника, который когда-то устраивал там чопорные приемы.

Недаром же Парандон, словно для того, чтобы Мегрэ не чувствовал себя стесненным, выразительно подмигнул ему, давая этим понять: «Не принимайте всерьез. Это все декорация. Даже морское право – баловство, одно притворство…»

И он заговорил о своей шестьдесят четвертой статье, которая-де интересует его больше всего на свете. Тоже, видимо, игра.

Если только Парандон не плут. Во всяком случае Мегрэ проникся симпатией к этому гному-попрыгунчику, который пожирал его глазами, будто никогда в жизни не видел комиссара сыскной полиции.

Он воспользовался хорошей погодой, чтобы спуститься по Елисейским Полям до площади Согласия, где наконец сел в автобус. Открытой площадки в автобусе не оказалось, поэтому пришлось погасить трубку, пройти внутрь и сесть на скамейку.

Мегрэ вернулся в сыскную полицию как раз в тот час, когда обычно подписывались бумаги, и за каких-нибудь двадцать минут справился с этой обязанностью. Жена очень удивилась, когда в шесть часов вечера он уже вернулся домой, да к тому же в отличном настроении.

– Что сегодня на обед?

– Я думала приготовить…

– Ничего не нужно. Пообедаем в городе.

Где угодно, только не дома. День выдался необычный, и хотелось так же необычно провести вечер.

Темнело теперь позже. День заметно прибавился. Они нашли в Латинском квартале ресторан с застекленной верандой, где от жаровни приятно веяло теплом. Ресторан славился дарами моря, и Мегрэ попробовал всего понемножку, даже морских ежей, доставленных несколько часов назад самолетом с юга.

Жена поглядела на него с улыбкой:

– Можно подумать, что ты доволен сегодняшним днем.

– Так оно и есть. Я познакомился со странным субъектом. Странный дом… Странные люди…

– Преступление?

– Неизвестно… Пока оно еще не произошло, но может произойти не сегодня завтра… И если это случится, я окажусь в идиотском положении.

Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Чаще она узнавала подробности из газет и по радио, чем от мужа. Но на этот раз он не устоял перед желанием показать ей письмо.

Они ели жареную барабульку, запивая выдержанным «Пуйи», аромат которого разносился вокруг. Затем им подали десерт.

– На, прочитай!

Возвращая листок, мадам Мегрэ с удивлением взглянула на мужа:

– Это писал мальчик?

– В доме действительно есть мальчик. Я его еще не видел… Но там есть мальчики и постарше, мальчики под сорок и под пятьдесят.

– Ты веришь тому, что здесь написано?

– Кому-то понадобилось, чтобы я проник в дом. Иначе бы не воспользовались почтовой бумагой, которую можно во всем Париже найти только в двух магазинах.