— Да.

— Почему он не признался в этом?

— Наверно, для форсу.

— У него есть привычка форсить?

— Он старается.

— Вы знаете его мать?

— Нет.

— Просто он пришел однажды, и вы завязали знакомство?

— Да.

— В половине четвертого ваш муж обычно ходит в ресторан играть на бильярде?

— Чаще всего.

— Вы считаете, что Антуан случайно выбирает это время для визитов к вам?

— Я не думала об этом.

Мегрэ сознавал явную нелепость вопроса, который собирался задать.

— Он ухаживает за вами?

— Смотря по тому, что вы под этим понимаете.

— Влюблен?

— Думаю, что он меня любит.

— Вы делаете ему подарки?

— Иной раз сую ему бумажку, которую беру в кассе.

— Ваш муж это знает?

— Нет.

— Он не догадывался об этом?

— Бывало.

— Сердился?

— Да.

— Он подозревал Антуана?

— Не думаю.

Лапуэнт все еще был в кабине и разговаривал с вокзалом Монпарнас.

— Скажите, госпожа Калас, могу я задать вам более личный вопрос?

— Вы же все равно сделаете как захотите.

— Антуан ваш любовник?

Она не дрогнула.

— Бывало, — проронила она.

— Вы хотите сказать, что находитесь с ним в связи?

— Вы все равно это узнали бы. Уверена, что скоро об этом заговорят.

— Часто это случалось?

— Нередко.

— Где?

Мегрэ было важно это знать. Когда Омер Калас отсутствовал, посетителей должна была обслуживать его жена. Комиссар взглянул вверх. Могла ли она слышать из комнаты на втором этаже, как отворяется и затворяется дверь?

Все с тем же безразличием она показала глазами на полуоткрытую дверь в глубине зала.

— Там?

— Да.

— Вас никогда не заставали врасплох?

— Не Омер.

— А кто?

— Один посетитель, у которого были ботинки на каучуке. Он не увидел никого в зале и пошел на кухню.

— Он сказал что-либо?

— Он засмеялся.

— Он не говорил об этом Омеру?

— Нет.

— Он приходил снова?

Этот вопрос возник интуитивно.

— Он часто приходил еще? — настаивал он.

— Раза два-три.

— Когда здесь был Антуан?

— Нет.

Было легко узнать, в кафе ли Антуан: ранее пяти часов он должен был оставлять перед дверью свой велосипед.

— Вы были одна?

— Да.

— Вам приходилось ходить с ним на кухню?

У Мегрэ было впечатление, что в ее глазах пробежала искра еле уловимой иронии. Не ошибся ли он?

— К чему меня спрашивать, раз вы поняли?

Она тоже поняла комиссара. Оба они, казалось, мыслили одинаково, точнее говоря, имели одинаковый жизненный опыт.

Это произошло так мгновенно, что секунду спустя комиссар поклялся бы, что это игра его воображения.

— Много было других? — спросил он тихо, словно по секрету.

— Несколько.

Тогда, не меняя позы, не наклоняясь к ней, он задал последний вопрос:

— Почему?

На этот вопрос она ответила только неопределенным жестом. Она не принимала романтических поз, не создавала загадок вокруг своей особы. Мегрэ спросил у нее — почему, и если сам этого не понимал, ей нечего было ему объяснять. Будет ли она так же откровенно отвечать на вопросы о своем прошлом?

Он не мог это проверить теперь же: вернулся Лапуэнт. Отхлебнув глоток вина, инспектор начал:

— Есть один поезд на Пуатье по будним дням, в четыре сорок восемь. Комиссар вокзальной полиции уже опросил двух служащих, но они не видели никого, кто соответствовал бы названным приметам. Он будет продолжать поиски и сообщит вам результат. Однако считает, что надежнее было бы позвонить в Пуатье. Так как поезд делает по дороге несколько остановок и далее следует на юг, в Пуатье выходит меньше пассажиров, чем садится на вокзале Монпарнас.

— Передай это Люкасу. Пусть позвонит в Сент-Обен и ближайшие деревни. Там где-то должен быть полицейский пост. Есть также постоялые дворы.

Лапуэнт попросил еще несколько жетонов, и г-жа Калас равнодушно протянула их. Она ни о чем не спрашивала и, кажется, находила естественным, что ее расспрашивают о поездке мужа. Ей, однако, было известно о находке в канале Сен-Мартен и о поисках, которые целый день продолжались почти под ее окнами.

— Вы видели Антуана в последнюю пятницу?

— Он никогда не приходит по пятницам.

— Почему?

— Потому что у него другой маршрут.

— Но после пяти часов?

— Мой муж почти всегда уже дома.

— Он не приходил ни после обеда, ни вечером?

— Нет.

— Вы двадцать четыре года замужем за Омером Каласом?

— Я живу с ним двадцать четыре года.

— Вы не состоите с ним в браке?

— Состою. Мы зарегистрировались в мэрии Десятого округа, но только шестнадцать или семнадцать лет назад. Мне нужно сосчитать.

— У вас есть дети?

— Дочь.

— Она живет здесь?

— Нет.

— В Париже?

— Да.

— Сколько ей лет?

— Только что исполнилось двадцать четыре. Она родилась, когда мне было семнадцать.

— Это дочь Омера?

— Да.

— Без всякого сомнения?

— Без всякого.

— Она замужем?

— Нет.

— Живет одна?

— У нее квартира на острове Сен-Луи.

— Работает?

— Она ассистентка профессора Лаво, одного из хирургов больницы Отель-Дье.

В первый раз она ответила больше, чем это было строго необходимо. Уж не сохраняла ли она, несмотря ни на что, некоторые общие всем людям чувства, например гордость за дочь?

— Вы видели ее в прошлую пятницу?

— Нет.

— Она навещает вас?

— Иногда.

— Когда она была в последний раз?

— Недели три назад, быть может, месяц.

— Ваш муж был здесь?

— Как будто.

— Ваша дочь с ним ладит?

— Она старается как можно меньше общаться с нами.

— Она что, стыдится?

— Наверное.

— В каком возрасте она оставила дом?

Теперь ее щеки чуть порозовели:

— В пятнадцать лет.

Голос ее звучал суше.

— Не предупредив вас?

Она утвердительно кивнула.

— С мужчиной?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Это ничего не меняет.

В зале остались теперь только игроки в домино, которые укладывали фишки в коробку и стучали монетой по столу. Г-жа Калас поняла и пошла налить их стаканы.

— Это не Мегрэ? — спросил вполголоса один из них.

— Да.

— Что ему от вас нужно?

— Он не сказал.

Точно так же, как и она его об этом не спросила. Она направилась на кухню, вернулась в бар и объявила:

— Когда вы кончите, я пойду поем.

— Где вы обычно едите?

Она указала на один из столиков в глубине зала.

— Я сейчас кончаю. У вашего мужа не было приступа аппендицита несколько лет назад?

— Тому лет пять-шесть? Ему делали операцию.

— Кто?

— Сейчас вспомню. Доктор Гран… Гранвале. Ну да! Он жил на бульваре Вольтер.

— Он там больше не живет?

— Умер. Во всяком случае, так нам сказал один посетитель, которому он тоже делал операцию.

Если бы Гранвале был жив, он мог бы сообщить, был или не был на животе у Омера Каласа дугообразный след дроби. Надо будет завтра разузнать у ассистентов и сиделок. Если только, разумеется, в одной из деревень возле Пуатье не обнаружится живой Калас.

— Не попадал ли в вашего мужа когда-то, много лет назад, заряд охотничьей дроби?

— С тех пор как я его знаю, нет.

— Он не был охотником?

— Может, ему и случалось охотиться, когда он жил в деревне.

— Вы никогда не видели у него на животе не очень заметные шрамы, расположенные в виде дуги?

Она старалась вспомнить, нахмурила брови и наконец отрицательно покачала головой.

— Вы уверены?

— Я уже давно не видела его так близко.

— Вы любили его?

— Не знаю.

— Сколько времени он был вашим единственным мужчиной?

— Годы.

Она вложила в это слово особый оттенок.

— Вы познакомились очень молодыми?

— Мы из одной деревни.

— Откуда?

— Деревушка на полпути между Монтаржи и Жьеном, она называлась Буассанкур.