– Рядом с ней в самолете, – продолжила Ирина, – сидел француз, а поскольку моя клиентка болтает по-французски и вообще она весьма общительна, то они разговорились. И он ей рассказал такое, такое…

– Какое?!

– Такое, что работает он скрытым кулинарным экспертом и является одним из тех, кто распоряжается присвоением Мишленовских звезд. И летит он в Москву, с другими такими же инкогнито, проверять несколько ресторанов.

– Ну и что? Мало ли в Москве ресторанов? – удивился Борис, но тут же все понял, и сердце у него екнуло.

Ирка держала эффектную паузу, Генка тоже помалкивал, но потом не выдержал, попросил жену: «Дожимай!» И она дожала:

– А самым интересным и многообещающим ему представляется визит в «Ла Винью», потому что этот ресторан ему рекомендовали многие знакомые. Так что, как только группа соберется, – она перешла на победный шепот, – а соберется она к семнадцатому числу, они приступят к дегустации. И еще он сказал, что две группы экспертов уже побывали в этом заведении и дали ему самую положительную оценку.

– Да ладно? – Борис уже понимал, что это правда, но не мог поверить своей удаче. Конечно, он знал, что ресторан его хорош. Конечно, понимал, что он – отменный повар и команда у него замечательная, но если он и мечтал о «Мишлене», то только в самых смелых и самых тайных своих мечтах.

– Быть того не может, – все-таки сказал он вслух.

– Еще как может! – весело рассмеялась Ирка. – Готовься к приему, Джейми![1]

– Значит, как только явится француз, быть на стреме.

– Не так все просто. Клиентка сказала, что он прекрасно говорит по-русски и внешность у него, к сожалению, ничем не примечательна. Ни тебе шрама через все лицо, ни горба, ни родинки на носу…

– Может, он хотя бы хромает? – не удержался от иронии Борис.

– Ой, вот этого она не сказала. Они же сидели.

Иришка засмеялась и добавила:

– Ладно, не дрейфь. Даже если бы не эта случайность, твоя звезда, Борька, тебя бы нашла.

– Спасибо.

– А, не за что. Ладно, не дергайся, все будет хорошо. Пойду, а то твой дружок уже страшные рожи корчит. Не может и десяти минут один с охломонами побыть.

Ирка отключилась, а Борис, простояв несколько секунд в полном оцепенении, немного отошел и закричал на всю квартиру:

– Машка!

– Чего ты? – Жена с недовольным видом высунулась из ванной. Она не любила панибратства даже во внутрисемейных отношениях. Вот Манюня – это другое дело. А «Машка»: «Ну что это такое? Кошка какая-то…»

– Слушай, Ирка звонила, такое сказала… – Борис даже стал похожим на Иришку: интригующий голос, таинственный вид.

– Борь, – так Манюня обращалась к мужу, будучи в крайней степени нервного напряжения, – ну что такого могла сказать Ира? Я, между прочим, собираюсь. Рискую забыть что-нибудь важное, а тут ты со своим криком!

Жена закрыла дверь, из-за которой тут же послышались хлопки ящиков – Манюня собирала косметику.

– Черт! – послышалось через несколько секунд ее отчаянное восклицание. – Я так и знала!

Забывший обиду Борис тут же заглянул в ванную:

– Что стряслось?

– Желатина мало.

– Давай схожу куплю.

– Сходишь? – Манюня игриво сморщила нос, обвила шею мужа тонкими руками, шепнула в ухо:

– Борюня, ты золото!

И Борюня отправился за желатином, которым синхронистки обрабатывают волосы, чтобы прическа в воде выглядела идеально гладкой. Когда он вернулся, чемодан был уже собран, а осознавшая свою резкость Манюня пребывала в благодушном состоянии духа.

– Так что такого интересного сообщила Ирина? – поинтересовалась она, сунув желатин в косметичку.

– Она…

– Только рассказывай быстрей, а то мне на самолет в пять утра вставать.

Борис мысленно выругался, потом так же про себя тяжело вздохнул, снова выругался и произнес очень спокойным тоном:

– Знаешь, ты лучше поспи. Я потом как-нибудь расскажу.

– Как это – спать? А любовь?

– Я что-то устал, Манюнь.

– Как хочешь. – Жена обиженно надула губки и предупредила: – Я уезжаю на две недели.

– Я помню.

Борис лег в кровать и отвернулся от жены.

Утром Манюня уехала, а Бориса подхватил вихрь подготовки к визиту важных гостей. Было не до раздумий об отсутствии душевной близости с женой. Если такие мысли все-таки мелькали, он отгонял их, объясняя все Манюниным возрастом. Он даже решил, что слишком многого от нее хочет и зря выражает недовольство. Разве они плохо живут? Да замечательно! Не собачатся, ладят прекрасно. И телик смотрят, и в кино ходят, и даже в театры, случается. Да и с сексом, за исключением последнего раза, у них все в порядке. Еще бы – посмотрел бы Борис на того мужчину, который в его возрасте отказался бы лечь в постель с такой девушкой, как Маня. Нет, в физическом плане жена его привлекала так же сильно. И что на него нашло в прошлый раз, в самом-то деле?! Человек готовится к чемпионату, а он лезет со своими проблемами. Потом, значит, потом…

Но времени для «потом» у Манюни все не находилось.

Не нашлось и сегодня. И Борис впервые за три года брака наконец ясно ответил себе на вопрос, как чувствует себя в семейной жизни со своей женой.

Он чувствовал себя бесконечно одиноким.

Борис надел элегантное пальто, брызнул на шею любимый парфюм от Кристиана Диора и отправился навстречу своей звезде.

Вика приехала в офис в паршивом настроении. Причин для этого было достаточно. Во-первых, Сергей всю неделю упорно не желал выходить на связь, словно специально заставлял жену чувствовать то, что чувствовал он, когда она не отвечала на его звонки. Хотя если бы знал, зачем она звонит, то наверняка ответил бы. Вика могла бы отправить сообщение, но этот способ связи она всегда терпеть не могла. В конце концов она не выдержала, позвонила с Лялькиного мобильного и с ходу сообщила:

– Я звонила только для того, чтобы сказать, что квартира куплена во время брака и ты имеешь полное право…

– Мне ничего от тебя не надо, – ответил муж и отсоединился.

Это было и благородно, и одновременно почему-то очень унизительно.

Вика теперь не имела ни малейшего повода к нему придраться или оправдать его уход хоть какой-то долей меркантильности. Разговор случился вчерашним вечером, и после него Вика два часа просидела в ванне, пытаясь заплакать, но глаза оставались сухими, а мысли злыми. «Не нравятся ему, видите ли, самодостаточные женщины! Ему подавай серую мышь, которая смотрит в рот и лебезит, и в глаза заглядывает, и говорит с придыханием: «Конечно, дорогой. Как скажешь, милый». Тьфу, противно даже». И хотя она понятия не имела, как выглядит новая избранница мужа (она запретила дочери об этом рассказывать, хоть ее и распирало от любопытства), ей было приятно считать эту неизвестную девушку особой малоприметной и не выдерживающей никакого сравнения с ней – Викторией Струновой.

В общем-то у Вики были все основания утешать себя подобным образом. К сорока годам она могла дать фору любой двадцатипятилетней красотке. А если к ухоженному лицу и стройной фигуре прилагается еще и острый ум, и чувство юмора – то что еще мужчине надо, непонятно! Если слепое обожание и пренебрежение ради него важными рабочими моментами, то ей с таким мужчиной не по пути. Так что, по большому счету, Сергей принял правильное решение. И спасибо ему за это. Но Вика тут же одергивала сама себя: «Вот еще! Благодарить его, что ли? Этого еще не хватало! Может, еще и ножкой шаркнуть? Сволочь он! Вот и все! Она, между прочим, ему не изменяла, шашней на стороне не заводила, так что сомнений в том, кто виноват в очередном ее семейном крахе, быть не может…»

В полном соответствии с мыслями о прошлых неудавшихся попытках создать семью, утром на пороге нарисовался Лялькин папаша и стал второй причиной отвратительного Викиного настроения. Всегда неприятно смотреть на то, как человек, когда-то бывший на коне и считавший себя баловнем судьбы, унижается, клянчит и к тому же врет. А Лаврик, лет десять назад именовавшийся исключительно Лавром Петровичем, именно так себя и вел на нескольких последних встречах, потому и был переименован в Лаврика. Причем встречался он именно с Викой, предварительно выжидая, когда Лялька уйдет из дома. Естественно, он не хотел показываться дочери в таком виде! И вот за это Вика была ему даже благодарна. Уж лучше пусть считает, что папочка очень сильно занят, чем видит перед собой практически бомжа. Звонит по телефону, врет, что живет во Флориде, обещает свозить в Диснейленд – и нормально. Лялька, конечно, мечтает о поездке, но в данном случае лучше мечтать, чем видеть правду. А в Диснейленд ее и Вика отправить может. А там – «Ах, какая жалость!» – у папочки как раз случится внеплановая командировка, аккурат во время дочкиного визита. Он же у нас крупный банкир, финансовый воротила, дела, дела. Отложить нельзя. Лялька к этому привыкшая. У нее и мама такая же. Это она переживет. А переживет ли бомжа – еще неизвестно. Она с ним по скайпу общается – на заднем фоне меняются картинки: Лаврик то океан за собой повесит, то камин, то дешевую репродукцию Ван Гога («Гляди, доча, что я вчера на «Сотбисе» отхватил! Тебе в наследство достанется»). Вот такая вот красивая сказка. Конечно, в будущем, и даже, наверное, в ближайшем, придется открыть Ляльке правду, но только не сейчас, не в этом сумасшедшем пубертате! Ходит себе человек в школу, не догадывается ни о чем, вот и прекрасно…