– Подписывай. Много не дадут, а с учетом того, что в первый раз, вообще отделаешься условным сроком.

– Но, я же ни в чем не виноват.

– Челюсть сломал?

– Да, но я же защищался, и девушку защищал.

– Превысил степень защиты. Тебе же ничего не сломали.

– У них был нож, вот и руку мне разрезали.

– У кого был нож, мы не знаем, и доказать ты ничего не сможешь. Может, он твой? Да и не найдено никаких ножей на месте преступления. Стеклом где-нибудь порезался, а выдаешь за нож.

– Но их же трое было, а я один.

– Ну и что, у тебя подготовка вон какая, за несколько секунд всех уложил. Какую школу единоборств закончил?

– Не заканчивал я никакой школы.

– Ну, это мы проверим. Обычный гражданин, без подготовки, на такое не способен. И потом, о каких таких троих ты говоришь? Потерпевший один был. Ну, поглядел не так на твою девчонку, ну, сказал что-то не так, это же не повод челюсти ломать. Ладно, подписывай, не тяни время, и отправляйся домой. На суд вызовут повесткой. И вот подписку о невыезде получи.

– Какой суд? Над кем суд? Подонки насилуют девчонку, я вступаюсь, и меня под суд?

– Какую девчонку? Кто насилует? Что ты мелешь?

– А вы поинтересуйтесь, может, найдете заявление о нападении в районном отделении?

– Ну что же, сиди, раз не хочешь подписывать. А я поинтересуюсь. Не сегодня, конечно. Сегодня и без тебя дел много. Но на днях обязательно.

– А я что же, все это время в каталажке проведу?

– А что поделаешь? В интересах следствия необходимо. Дурак ты. Не знаешь, с кем связался. У этого мальчика такие предки, таких адвокатов найдут, не отмажешься.

– И что же делать?

– Что делать? Подпиши, получишь свой год условно, и домой.

– Но это же нечестно, несправедливо, так не должно быть.

– Наивный… Да сейчас везде и всюду так. Ты думаешь, что-нибудь можно доказать по этому сопляку, которого ты отделал? Да ни фига подобного. Он сейчас тысячу свидетелей приведет, что ты девчонку изнасиловать пытался, а он вступился. Купят и прокурора, и суд, и всех, кого захотят. У них бабок немерено. Так что, подпишешь?

– Нет. Это нечестно.

– Ну, сиди.

– Можно мне хоть на работу позвонить, а то выгонят?

– Звони. А выгнать все равно выгонят. Фирма ведь частная, хозяевам тоже жить охота.

Следователь ушел. Звонить Алеша не стал. И так все узнают. Больше всего страдал Алексей от бессилия и невозможности побеседовать с отцом. На следующий день его привели к другому следователю. Этот не был похож на милиционера. Что-то подсказывало, что он имеет отношение к спецслужбам. Это не прибавило оптимизма, но заставило собраться. Сначала разговор шел ни о чем конкретном. Спрашивали о родителях, родственниках, об учебе в школе, институте. О том, кто устроил на работу. Где научился обращаться с компьютером. Как начал программировать. Какие программы писал. С кем общался по Интернету. Как защищается информация. Вот тут Алексей и порадовался, что забыл дискету с кодами у Светланы. Забыл совершенно случайно, но, как выяснилось, очень вовремя. Он уже понял, что его прощупывают насчет связи с отцом. Все-таки они что-то засекли, но не смогли разобраться. Разговор у следователя не клеился. Но он не собирался отступать, и пошел ва-банк.

– Твое положение почти безнадежно. Но мы бы могли тебе помочь, если бы ты помог нам.

– Чем я могу вам помочь?

– Мы знаем, что ты связываешься по ICQ с неизвестным абонентом. Мы его не можем вычислить. Но, судя по всему, это мощный хакер. Есть подозрение, что он взломал секретную сеть. Поможешь поймать его – мы поможем тебе.

– Но я не знаю никаких хакеров.

– А зачем тогда кодируешь некоторые письма?

– По просьбе моих знакомых, чтобы на работе не обвинили в безделии и занятии посторонними делами. А есть и такие, что скрываются от родни и знакомых. Да и о ком вы вообще говорите? У меня в сети масса знакомых.

– Мы о Масчере. Думаю, ты и сам догадался.

– Да ни о чем я не догадался. Был недавно один контакт с подобным абонентом, но я на связь не выходил, он ведь не представился, и обратный адрес скрывал. Он что-то натворил, а я за него отвечать должен? Что мне теперь, за каждого отвечать, кто на связь выйдет?

Алексей врал, краснея при этом, как кумач. Если бы не условия, в которых он находился, его, наверное, сразу бы раскусили, а так все сошло за злость невинно осужденного.

– Ну что ж, может вы и правы, – сказал следователь, помолчав, – но все же подумайте, может, сможете чем-нибудь помочь. Надумаете, дайте знать. А там и мы вам постараемся помочь.

Алеша знал, что лучше сядет в тюрьму, чем выдаст отца. А в сущности, что он мог выдать? Коды кодировки? Ну, прочтут они письма, так ведь они уже все переправлены по другому адресу, чтобы не вызывать подозрений. И, тем не менее, совесть подсказывала, что надо молчать. Он еще не понимал почему, но решил стоять на своем. Пусть будет хуже, хотя каким-то непонятным для себя образом он чувствовал, что все кончится хорошо. На чем основывалась эта уверенность, откуда она взялась, Алексей понять не мог, но она была. Абсолютная уверенность, не вызывающая ни тени сомнения. Вся логика доказывала, что уверенности быть не может, но вот она, с ним, в нем, и никуда от нее не деться. Ни чем себя не переубедить. Что это? И еще он чувствовал, что хочет что-то записать. Тоже ничем не объяснимое желание. Никакая логика этого объяснить не могла. Он попросил в камеру бумагу и карандаш. Сел, и как будто отключился на короткое время. Когда сознание вернулось, он увидел, что на бумаге написано: «Сынок, не удивляйся, это я. Как это получилось, я не понимаю, но я могу слышать твои мысли. Стоит тебе подумать словами, как я воспринимаю их, словно написанный текст, только не с экрана, а с того нового источника, про который я тебе говорил. И знаешь, такое ощущение, что в этом замешана твоя мама. Я не понимаю, но ощущение ее присутствия сейчас особенно отчетливое. И еще это как-то связано с твоими действиями в моменты отключения сознания. Я не все понимаю, но ты сейчас пишешь мои мысли на бумаге. Похоже, нам больше не понадобится компьютер для общения. Если бы ты еще мог понимать меня напрямую, без посредства бумаги!»

– Ничего, папа, я всегда могу выдать эти записи за попытки писать фантастические рассказы, – подумал Алексей.

Снова короткая отключка, и снова текст на бумаге: «Да, это логично, но ведь ты никогда не умел врать».

– Да, и сейчас не умею. Краснею, как девчонка, но ведь и это можно принять за стеснительность.

«Хорошо, тогда продолжим. Я кое-что сделал, больше родители этого подонка не смогут никого подкупить. У них больше нет таких денег. А перевел я их одному хакеру, так что если даже засекут, то обвинят его, и поделом. А пока будут разбираться, думаю, и твои проблемы решатся».

– Хорошо ли это, папа? Это ведь обман.

«Да, обман. А разве тебя обвиняют честным путем? Разве мы не вправе пользоваться их же оружием, чтобы восстановить справедливость?»

– Спасибо. Хотя я совсем запутался. Я и вправду разговариваю с тобой? Это не бред, не галлюцинации? И этот необычный способ связи не плод моего больного воображения?

«Нет, не галлюцинации. Я сам не все понимаю, но это как-то связано с полями».

– Это невозможно, я ничего не понимаю.

«Ничего, со временем и в этом разберемся, а пока будем пользоваться. А тому, что это не бред, думаю, завтра ты получишь веские доказательства. Отдохни, подожди до завтра».

Алёша машинально порвал написанное на мелкие кусочки и сам не заметил, как уснул. Последней его мыслью было: «Все будет хорошо, все будет…» Алексей спал.

Сон был красочным и на удивление запоминающимся. Сначала было нечто радужное и светлое, манящее. Алексей летел, мчался к этому нечто, и вот-вот должен был его достичь, но оно все ускользало. Потом он увидел маму. Она неожиданно оказалась прямо перед ним. Несмотря на скорость, с которой Алексей летел (а она была огромной, он это ощущал), мама все время была перед ним. Она не открыла рта, не двинула рукой, а только улыбалась, но, несмотря на это, он слышал ее голос. Она радовалась его приходу, говорила, что это большой шаг в его развитии, просила его запомнить ощущения, чтобы он мог повторить свой путь. И ещё она подготавливала его к встрече с кем-то или с чем-то, Алексей так и не понял, но догадался, что это очень важно не только для него. И ещё он с удивлением обнаружил, что не может говорить. Алеша попытался произнести какие-то слова, но ничего не вышло. Он даже не смог открыть рта. Мама, видимо, поняла его и успокоила – не все сразу, всему свое время, пока достаточно слышать. А потом она пропала. То, к чему Алексей стремился, оказалось совсем рядом, и даже приобрело некоторое подобие формы. Правда, форму эту невозможно было ни с чем сравнить, и внутри зазвучал голос. Это был ни с чем несравнимый голос, подобных Алёша никогда не слышал. Глубина его захватывала, а каждое слово укладывалось с такой поразительной ясностью, что невозможно было не понять.