Дойдя до пристани, Шухов остановился. Бакинский порт лежал перед ним. Множество мелких суденышек теснилось у низких, далеко в море уходящих деревянных причалов. Маслянистая зеленоватая вода была почти неподвижна. На берегу грудами стояли бочки, ящики, тюки, На Таможенном причале возле полосатой будки сидел офицер в белом кителе, лениво поглядывая вокруг.

— Владимир Григорьевич!

Шухов оглянулся. Господин в легком костюме вежливо коснулся шляпы с изогнутыми полями. Дмитрий Артемьев, совладелец фирмы. Брат его Николай, бородач, на одежду мало обращает внимания. А этот щеголь.

— Я слышал, Владимир Григорьевич, вы уезжать собрались?

— Да, — кивнул Шухов. — Здоровье мое поправилось, теперь могу и в Москве жить.

— Ай-ай-ай! А мы так к вам привыкли. Знаем: коли что не ладится у нас, обязательно к вам придем, в ножки поклонимся. Вы нас и выручите.

Шухов поглядел на своего собеседника пристально. Хитрит? Но ведь действительно нефтепроводы строятся, и резервуары на промыслах воздвигнуты уже возле многих вышек.

Надо, чтоб усвоили; многие инженеры могут делать то же самое, если поймут, какими законами математики определяется движение нефти в трубопроводе, ее давление. Впрочем, теперь и этого не потребуется.

— Не так уж я незаменим. Я разработал формулы, пользуясь которыми любой инженер сможет построить и трубопровод, и резервуар.

— Да, но вы все же были первым. А ведь обязательно возникнет еще какое-нибудь дело, где без ваших способностей не обойтись. Хотя, конечно, и мы что-то пытаемся…

В голосе Дмитрия Артемьева появились нотки торжества.

— Вот видите? Бочки грузят.

По расползающимся под ногами доскам амбалы — портовые грузчики — катили к бревнам, спущенным с кораблей на берег, огромные железные бочки.

— Таким способом здесь нефть возят, — горестно вздохнул Дмитрий Артемьев, — наподобие огурцов или же селедки. А в каждой бочке двадцать пудиков — попробуй-ка налей, да закупорь, да потаскай. А в дороге они текут. Сколько денег стоит от Баку до Нижнего нефть или керосин в бочках перевезти — это сказать страшно. Мы же с братом вот что придумали: взяли судно «Александр», внутри него поместили деревянный ларь, в ларь тот нефть ручным насосом накачали — и пошел наш голубчик до самого Нижнего Новгорода. Скоро будем баржу для перевозки керосина строить. Жаль, в плавание ушел наш «Александр», а то показал бы я его вам.

— Я видел это судно. Не годятся деревянные корабли для перевозки нефти: она просачивается, уходит сквозь щели, пропитывается водой.

— Да? — обиделся Артемьев. — А вот так лучше?

Он обвел рукой панораму порта, как бы единым движением показав и небольшие суда, и босоногих, по пояс голых грузчиков, с трудом катящих огромные бочки.

— Ну пусть мы сделали плохо, но скажите мне, кто сделал лучше? Нет лучших? А? Вот то-то и оно!

— А ведь можно сделать. — Шухов вдруг как бы перестал видеть и своего разгоряченного собеседника, и порт, и город, по которому решил прогуляться в последний раз. Он будто даже забыл и о предстоящем отъезде. В его голове возникла картина качающегося на волнах корабля. Это было совсем не то, что мог бы вообразить себе художник, — огромные волны, испуганные лица, чайки, пена. Шухов видел математическую модель движения корабля. Волны бьют в борта — куда направлена сила их удара? Судно повисло на двух волнах — где окажется его центр тяжести? Если принять корабль за балку, а волны — за упругое основание, то…

Шухов знал, что очень немногие способны столь отчетливо представлять себе математическую модель реальных процессов. Ты можешь — значит должен решить и эту задачу. Но ведь ты не просто математик, ты инженер. Следовательно, надо думать об особенностях конструкции. Корабль, наполненный нефтью, — это спичка, готовая вспыхнуть. Нужно тщательно продумать противопожарные устройства. И еще — добиться как можно большей вместимости. Внутри жидкость, снаружи жидкость — это множество сложнейших проблем…

— Что вы говорите? — переспросил Артемьев.

— Ничего. — Шухов как бы очнулся, покачал головой. — Я думаю о том, что можно строить железные корабли для перевозки нефти — важно лишь научиться правильно их рассчитывать.

— И вы займетесь этим?

— По приезде в Москву обязательно.

— Эх, Владимир Григорьевич! — сказал Артемьев. — Бари-то ваш курицу нашел, которая ему золотые яйца несет. Он ведь вашими идеями живет. Вы тут нефтепроводы построили, резервуары, форсунку[2] изобрели. Мазут попробуй зажги — дым и копоть получишь. С вашей форсункой для мазута дело пошло. А прибыль кому? Фирме Бари. Почему здесь резервуаров раньше не строили? Считали, огромные фундаменты надо копать. Вы проверили, говорите: не нужно. И в самом деле не нужно. Мы думали, шаблон для дыр под заклепки никогда не сделать нам. Вы показали — и пошло. Верное дело вам советую — свою контору открывайте. Миллион сразу заработаете. Я с родным братом делиться собираюсь, а уж вам-то…

— То вы, — усмехнулся Шухов. — А я не капиталист. Допустим, я нажил миллион — так ведь не я буду его хозяином, а он моим, Я потеряю интерес к новым конструкциям; мысли мои будут заняты выгодным размещением капитала, я стану думать только о том, как бы его не потерять. До расчетов ли мне будет, до конструкций ли? Я перестану быть самим собой. А право быть самим собой дороже любых денег. Я делаю все, чтоб облегчить труд людей, научить их лучше, красивее работать. Когда мне удается это, я счастлив.

Дмитрий Артемьев с сожалением посмотрел на Шухова.

Чтоб попасть к пароходной пристани, нужно было спуститься с обрыва. На крутых, изрытых оврагами, густо поросших полынью склонах сидели мужики. Из разных мест России приезжали в богатый хлебом Саратов на летние работы. Богатеи из окрестных сел медленно прогуливались, шаря взглядами по расположившимся на земле людям, выбирая самых крепких на вид косарей и жнецов. Вдоль песчаной отмели, отделяющей спуск от воды, тянулись бесконечные поленницы дров — имущество пароходных компаний. Со страшной быстротой исчезали леса по обеим сторонам Волги в топках котлов. Пыль лежала на траве, на листьях невысоких акаций. Наверху, на самом коаю обрыва, едва ли не сползая в него, виднелись покосившиеся заборы, бревенчатые домишки, такие черные и убогие на фоне чистого голубого неба, в свете летнего солнца. Порывы свежего ветра с Волги смягчали зной. Владимир Григорьевич прибавил шаг.

Он с трудом нашел время на поездку сюда. Каждый день, прямо с почтамта — вот только перейти узкий Кривоколенный переулок — почтальон входил в контору Бари, вручал конверты из тонкой бумаги с четко выведенной, на всех одинаковой надписью: «Москва, Мясницкая, дом Промышленного музея рядом с почтамтом. Контора Бари». А обратные адреса были самые разные. По всей России возводились шуховские резервуары. Шли заказы на нефтепроводы и промышленные здания, на баржи и котлы, установки для перегонки нефти. Надвигалось строительство московского водопровода, а уже и Тамбовская городская управе прислала письмо с покорнейшей просьбой и для их города разработать проект. Шухову верили. Репутация его в деловых кругах поднималась все выше. Знали: если он возьмется, то сделает такой проект, что материала потребуется очень мало, а сооружение будет наипрочнейшим.

В десять часов утра, обсудив за завтраком новости, Шухов уходил к себе в кабинет. Все постороннее — мысли, темы, разговоры — оставалось там, за порогом. Здесь же был только инженер Шухов, его противник — задача, которую нужно решить, союзники — математика, инженерный опыт, модельки из дерева или бумаги. Математика подсказала очертания судна. Он почти не писал слов. Цифры, формулы и цифры… Они не мертвы и не сухи — надо только уметь видеть за ними тысячи пудов железа, квадратные метры листов, столкновения противодействующих сил. Чтоб привести это хаотическое многообразие к гармонии линий, чтоб заставить все силы работать только в одном, требуемом направлении, нужно уметь симфонически мыслить. Как композитор из разрозненных звуков складывает прекрасную мелодию, так инженер, пользуясь немногими цифрами, должен предложить наилучший вариант машины или сооружения. Цифры — это его ноты, надо только уметь пользоваться ими. И тогда получится симфония — хорошая, прочная вещь.