Три его сына — Иоганнес, Генрих и Кристоф (дед Иоганна Себастьяна) — вынуждены были скитаться, как и многие другие мирные жители, искавшие убежища то в городах — поскольку деревни оказались беззащитны перед грабителями и мародерами, — то и вовсе в лесах. Но как только жизнь стала налаживаться — они выбрали музыку в качестве основного занятия.

Всю жизнь они прослужили музыкантами в различных городах Тюрингии, хотя многие из этих городов фактически превратились в руины. За долгие годы войны разрушились торговые связи, пришли в запустение поля. Но главное — простой человек каждую секунду мог подвергнуться опасности и совершенно не понимал, откуда ее ждать. По дорогам бродили банды. Города то обкладывались контрибуцией, то взрывались восстаниями. Кто угодно мог ворваться в дом и ограбить жителей под видом борьбы со лжеучениями. Еще страшнее была охота на ведьм, приведшая многих на костер.

Удивительно, что тюрингцы продолжали музицировать в таких ужасных условиях. На Рождество дети ходили от дома к дому, распевая хоралы на немецком языке. Взрослые пели сложные многоголосия на свадьбах и похоронах. До начала войны существовали даже специальные Kantorei (кантораты) — объединения поющих бюргеров, но после резни и эпидемий они сошли на нет. Пение в основном сосредоточилось в церковных стенах.

Лютеранские общины собирались вокруг своих проповедников, проводя не только богослужения, но и встречи, на которых тоже пели. Рядом с пастором всегда сидел органист, импровизирующий на мелодии протестантского хорала. Эти мелодии — простые, душевные, в меру оптимистичные — объединяли людей и ложились в основу нового духовного искусства.

Именно на время Реформации приходится «водораздел», после которого музыка вместе с остальными видами искусства начала все увереннее отходить от древних незыблемых правил. Нового, протестантского канона не получилось, да и не могло — ведь протестантские учения появились в эпоху гуманизма, когда взгляд философов, уйдя от Бога и Космоса, обратился к человеку.

Снова, как когда-то в Античности, человек стал «мерой всех вещей». Оттого католическая (в переводе «вселенская») церковь вдруг перестала устраивать многих. И здесь кажущиеся устаревшими утверждения советских историков об «окостеневших догмах» могут быть ближе к истине, чем более современные объяснения кризиса католической церкви ее «дороговизной» по сравнению с протестантской. А продажа индульгенций, взбесившая Лютера и ставшая началом религиозных войн, скорее говорит о непопадании всей римской идеологии в изменившуюся систему координат, чем о выдающемся корыстолюбии монаха Тецеля и папы Льва X[3].

Три сына Ханса Баха музицировали в Тюрингии, дрейфуя между церковными праздниками и городскими, а также семейными торжествами. Кристоф (дед Иоганна Себастьяна) оказался самым беспокойным из братьев, сменив попеременно Веймар, Эрфурт и Арнштадт. Впрочем, тюрингские города располагались недалеко друг от друга, можно было дойти даже пешком. Далеко же Бахи никогда не разбредались. До поколения детей Иоганна Себастьяна никто из них не покидал Германию, за исключением Якоба, родного брата нашего героя. Тот, заделавшись гобоистом шведского короля Карла, участвовал в знаменитой Полтавской битве, воспетой Пушкиным. Попал в плен к туркам и долго жил в Стамбуле, правда, опять же в чине придворного музыканта. Вернуться на родину ему так и не довелось.

В целом же все Бахи были не то что скромные, а как бы сказали сейчас — непробивные. Они всегда оказывались в стороне от блеска. Даже если достигали придворных должностей — двор оказывался захудалым, не перворазрядным. Но ущемленными себя они не чувствовали. Уважаемые цеховые музыканты, умеющие радоваться малому, они не знали душевных метаний непризнанных гениев и всегда горячо поддерживали друг друга. Знаменитые веселые «общебаховские» музыкальные посиделки говорят об их сплоченности больше любых слов.

Люди отмечали удивительную порядочность Бахов. Во время долгих и страшных военных лет и наступившего затем тяжелого периода восстановления им удалось сохранить доброе имя. Ни один из их многочисленного рода не нарушил заповедей и не совершил ничего постыдного, хотя беды и разорения коснулось их не менее остальных жителей Тюрингии.

…Кристоф Бах умер в 1661 году, в Арнштадте, так и не дождавшись полного восстановления города, которое завершилось только к началу 1670-х. Его сын Иоганн Амброзиус (отец Иоганна Себастьяна) родился в 1645 году в Эрфурте. Он имел брата-близнеца — свою точную копию, по воспоминаниям современников.

Форкель, самый первый биограф Баха, заставший в живых его сыновей, пишет: «Эти братья-близнецы являются, наверное, единственными в своем роде и самыми удивительными близнецами из всех, какие только известны. Они самым трогательным образом любили друг друга; их язык, образ мыслей, характер их музыки, манера исполнения — все было чрезвычайно сходно. Когда болел один, заболевал и другой. И умерли они один вскоре после другого».

В возрасте двадцати шести лет Амброзиус переехал в Айзенах — будущее место рождения самого гениального из Бахов.

Отец Баха пользовался в Айзенахе всеобщим уважением. Все городские «трубачи»[4] служили под его началом. Работал он, как и все Бахи, «во славу Божию, ближнему в поучение». Наверное, не случайно на единственном портрете он запечатлен на фоне Вартбургского замка, культового места для лютеран. Помимо памяти о Лютере, Вартбург являлся важным музыкальным символом. Уже с XII века в нем состязались в сладкоголосии и искусстве игре на лютне «певцы любви» — рыцари-миннезингеры, среди которых был и легендарный Тангейзер, воспетый Вагнером. А вот политической силой и актуальностью замок во времена отца Баха похвастаться не мог — в ходе Тридцатилетней войны он полностью утратил свое значение в качестве военного объекта. Но, по-видимому, Амброзиус, как и все представители его рода, не особенно ценил престижность.

Не стоит, однако, делать из него романтического героя, как и из других Бахов. Лицо на портрете напрочь лишено каких-либо признаков возвышенности. Полноватый усатый человек с хитринкой в глазах — обычный немецкий бюргер или даже крестьянин, крепко стоящий на земле. Так оно, в сущности, и было. Задолго до рождения музыкального булочника Фейта Бахи возделывали землю. Сам Иоганн Себастьян говорил о двух «зовах предков», свойственных всем Бахам: das Musikertum (музыкальный) и das Bauerntum (крестьянский).

Мать Баха, Элизабет Леммерхирт, была на год старше супруга и получила от своего отца «достойного уважения муниципального советника Валентина Леммерхирта» значительное приданое. Не стоит, однако, искать в этом браке какую-то выдающуюся расчетливость, хотя и она наверняка имела место. Просто здоровый прагматизм не мешал Амброзиусу достойно и счастливо жить в браке, как и многим другим людям той эпохи.

Начальник «трубачей» города Айзенаха имел восьмерых детей, из которых выжило четверо. Старший, Иоганн Кристоф, подавал большие надежды, выказывая талант к музыке и твердость характера, необходимую для серьезного владения профессией. Он учился у знаменитого Пахельбеля, постигая мастерство высокой полифонии. Самый же младший — Иоганн Себастьян, родившийся в 1685 году, — ничем порадовать отца не успел. Он старательно учился в латинской школе, которую когда-то посещал сам Лютер. Разумеется, маленький Себастьян знал о своей будущей профессии. Собственно, вариантов и не было. Все мужчины из рода Бахов становились музыкантами.

Их было немало — известных и талантливых. Если бы не Иоганн Себастьян, оказавшийся несоразмерно великим, любители старинной музыки знали бы гораздо больше Бахов. Какой известностью и уважением пользовался в свое время Генрих Бах, по прозванию Слепой Йонас! Он виртуозно играл на скрипке и мог с равной легкостью написать изящный мадригал и теоретический трактат.