— Хорошо?

— Твой голос с ума сводит. Так вовремя сказала, что я не выдержал.

Ее улыбка стала еще шире:

— Я рада!

Он открыл один глаз и внимательно посмотрел на нее.

— Что? — спросила она, прохаживаясь рукой по его мокрой широкой груди. — Мне нравится сводить тебя с ума!

— Поверь, родная, ты в этом преуспела!

Ее улыбка стала еще шире.

— А знаешь, что бы доставило мне еще большее удовольствие?

— М? — он вопросительно приподнял одну бровь. Насторожился.

— Если бы ты себя отпустил и не молчал как партизан на допросе.

— Чего?

— Ну, вот кто сказал, что мужчины должны сдерживаться из последних сил и молчать?! Почему нельзя хоть немного потешить мое самолюбие и постонать?

— Ааа…ооо… ууу — так лучше? — подурачился он.

— Да ну тебя! — притворно обиделась она.

— Ладно-ладно! В следующий раз буду орать, как резанный! Соседи будут довольны! — усмехнулся он.

— Кстати о соседях: я сильно громко орала?

Он рассмеялся.

— Мне ооочень понравилось. Ну а тебе, пожалуй, лучше в ближайшие дни с соседями не пересекаться, — и счастливо потянулся, как большой довольный жизнью лев.

Она в ужасе спрятала лицо в ладонях.

— Мне же тут еще жить, — послышалось приглушенно.

— Иди ко мне, — он попытался утешительно обнять ее, но мазнув локтем по мокрой спине, остановился: — Совсем забыл, — проговорил он, вскакивая с постели. — Не шевелись! Я где-то видел у тебя коробку с салфетками…

— Там, — она неопределенно махнула рукой. — На столике.

В следующую минуту ее уже ласково вытирали мягкими салфетками.

— Все же лучше сходить в душ, — мяукнула она.

— Угу.

— Слушай, а мне кормить тебя нечем… — пробурчала она, все еще довольно потягиваясь.

— Ну чаем напоишь?

— Вот только чаем и напою, — рассмеялась она. — Чур я первая в душ!

Вскочила и побежала в ванную, по дороге вытащив из шкафа летний сарафанчик, в силу течения времени ставший исключительно домашней одеждой.

Когда она вышла из душа с заколотыми наверх «крабиком» волосами, в сарафанчике, одна тонкая бретелька которого все время пыталась соскользнуть в покатого плеча, он аж застонал.

— Дашка, ну так нельзя издеваться!

— Что? — искренне удивилась она.

Он подошел к ней и уткнулся губами в выбившиеся влажные после душа волосы на ее шее.

— Ты меня убиваешь своим восхитительно взъерошиным видом, — простонал он.

— Иди в душ, — мягко толкнула она его, счастливо улыбаясь.

— Это типа «иди в баню»?

— Нет, это в смысле: иди в душ, — рассмеялась она, шлепнув его по голой упругой ягодице, и услышала, как он довольно хохотнул, исчезая в коридоре.

Сама она направилась в кухню включить чайник. Ах, да! Полотенце!

— Алекс, — она робко постучалась в дверь ванной, прислушиваясь к шуму воды.

— Заходи, — послышалась с той стороны.

Она открыла дверь и заглянула внутрь. Он уже переступал край ванной, отодвинув шторку.

— Полотенца, — протянула ему стопочку.

— Ага, спасибо, — улыбнулся он, довольно отфыркиваясь.

С мокрыми волосами, как ни странно, он был еще симпатичнее. Она прямо не могла отвести от него глаз, наблюдая, как он, вытянув одно полотенце их стопки, растер им голову и плечи.

— Слушай, еще в прошлый раз хотел тебя спросить…

— Чего?

— Почему три полотенца? В прошлый раз было тоже три. Одно большое, банное — это понятно. А еще два маленьких зачем?

— Одно для лица, одно потемнее для ног, и большое — для тела, — пробормотала она, зачаровано наблюдая за тем, как он вытирается, подняв руки так, что мышцы на спине напряглись. Ох! Надо срочно уходить на кухню!

— Аааа, значит, лицо и ноги к телу не относятся. Хм, интересная теория.

— Ну если ты кинул на пол полотенце и встал на него ногами, вряд ли ты после этого будешь вытирать им лицо! — критика ее жизненного уклада ее явно не порадовала.

— Не знаю как ты, а я вытираюсь сверху вниз, — усмехнулся он.

— Так давай сейчас не будем вдаваться в дискуссию по поводу железной мужской логики и непонятной никому женской!

Он неожиданно схватил ее и прижал к своему еще влажному телу, заглянул ей в глаза.

— А ты никогда не думала, что мужчинам нравится копаться в женской логике? — и поцеловал, сначала вроде хотел просто чмокнуть в губы, но не оторвал своих, а наоборот приоткрыл, поддев языком ее верхнюю губку, раздвинул ее губы и поцеловал глубоко, лаская языком ее губы, язык.

Глаза закрылись, и она со стоном поплыла, снова соскальзывая в водоворот чувств и ощущений.

— Мы чай пьем? Или уже нет? — спросил он соблазняющим шепотом, целуя ее в кончик носа.

Глаза ее тут же открылись:

— Чай? Да! Пьем!

Выскочила из ванной и услышала его смех. Ну погоди у меня!

— А почему Алекс?

Они удобно расположились на кухне, потягивая горячий чай из больших кружек. Причем он завернулся в полотенце, что сильно отвлекало ее, путая мысли.

— Что?

— Ну ты меня назвала Алекс. Почему Алекс?

— Александр — Алекс.

— Ааа, а простое русское «Саша» уже не в моде?

— Да нет, просто ты скорее на Алекса похож.

— Это еще почему? — удивился он, чуть не поперхнувшись чаем.

— Очками, — расхохоталась она.

Он усмехнулся, а потом продолжил гнуть свою линию:

— Меня немного раздражает наше подражание западу. Причем зачастую в ущерб нашим русским реалиям. Вот почему под Новый год везде звучит «Jingle bells», что у нас нашей родной «Елочки» что ли нет, которая в лесу родилась.

Она улыбнулась, немного виновато:

— Ладно, я поняла, буду называть тебя Шуриком.

— О! Довыступался! Уж лучше был бы Алекс, — нарочито грустно пробормотал он.

— Ну ладно-ладно, не плакай, — она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку, потом замерла на мгновенье, глядя ему в глаза. И совершенно серьезно произнесла, как будто пробуя на язык: — Саша.

Обвела взглядом его брови, высокий лоб, широкие скулы, прямой нос с небольшой горбинкой, мягкие губы, к которым так и хотелось прикоснуться.

— Да, ты действительно Саша, — сделала она, наконец, вывод и уселась на место.

— Ну вот! А то Алекс, Алекс, — подражая интонации Табакова, озвучивающего волка в знаменитом мультике про волка и теленка.

— Хорошо с тобой, — просто сказала она. — Откуда в тебе это все?!

— Наработано долгими годами тяжелой работы, — отшутился он.

— Ой, да ладно! — отмахнулась Даша, с видом, как будто таким людям как он все дается на блюдечке с голубой каемочкой.

— Ха! Поверь, милая! — он закинул руки за голову, облокотившись о спинку стула. — В школе я был долговязым худым очкариком, на которого никто не обращал внимания. Это сейчас очки в моде, а в мое время с очкариками долго не церемонились.

— Ты не на много меня старше, — вклинилась она в рассказ.

— Но все-таки постарше, — улыбнулся он. — Девочки вообще меня не замечали. Надо было что-то делать с внешностью и своим статусом. Я начал качаться. Надо было хоть попытаться приблизиться к кумиру молодежи тех лет — Шварценеггеру.

— Фу, — скривилась она. — Ненавижу качков.

— Тому хлюпику, которым я был в пятнадцать лет, до качка было как балерине — до Монсеррат Кабалье! Но ничего, за год я накачался так, что и девушки стали обращать внимание и среди парней появился авторитет. Как-нибудь покажу тебе мои старые фотки — умрешь со смеху.

— Представляю себе! — кивнула она.

— Да уж, было время! Потом я понял, что качаться — это совсем не мое. Но регулярно ходил в тренажерку для поддержания формы. Девушкам-то все равно надо нравиться, — рассмеялся он.

— Так ты, значит, бабник?

— Скорее гуляка. Был.

— А сейчас?

— Да вырос уже, наверное, из той жизни. Сейчас другие времена, все серьезнее.

— Ну-ну, — скептически протянула она, убирая чашки в раковину.

— Аккуратистка как немка! — прокомментировал он ее порыв срочно вымыть посуду.