Есть только стадо.

Раз от разу одинокий зверь покидает стадо. Никогда в группе или даже в паре. Там, где больше одного, там уже стадо. Они уходят только по одному. И куда они уходят? За границы стада, конечно. Куда же ещё? Есть только два варианта: в стаде и за его пределами.

Есть только стадо.

И стада нет.

***

Я уже говорил, что будучи молодым, я никогда не знал кого-то, на кого хотел бы быть похожим. Я не просто не знал никого, я не знал ни о ком. Не было успеха, который казался бы мне успехом, не было свершения, которое бы стоило хлопот. Единственное, помнится, о чём я думал, что хорошо было бы провести жизнь как неудавшийся поэт – типа деревенского идиота, но без гражданских обязанностей. Идея быть успешным поэтом привлекательной не казалась, но быть поэтом-неудачником грело мне душу. Революция одиночки: неудача предопределена, но по хорошей причине. Так или иначе, представляя себе это сейчас, я думаю, мне нравится, что сделали Фрэнк и Бёкк – или почти сделали, или пытались сделать, или думали сделать – со своими жизнями и своими мудрыми, безрассудными, невозможными мечтами. Они были поэтами-неудачниками, в том смысле, который я имел в виду, и если бы моя жизнь повернулась иначе, полагаю, я был бы рад быть на них похожим.

Вечное небытие: пост-апокалиптическое светопредставление*

–-----------

*в оригинале lightmare

–----------

Три минуты размышлений хватило бы, чтобы выяснить это; но размышление утомительно, поэтому три минуты слишком много.

– А.Е. Хаусмен –

Хотя моё первое озарение можно было бы обобщить как "Истина есть", на самом деле оно было гораздо сложнее. Обратной стороной "Истина есть" было "Это не истина".

Первое озарение взорвалось в моём уме подобно бомбе с лазерной наводкой, и оставило меня в полном одиночестве на пустынной планете, которая только этим утром кишела людьми, проблемами, эмоциями, историей, драмой и миллионом других вещей, мгновенно уменьшившихся до мелкой пыли духовным апокалипсисом, испепелившим мой мир в яркой вспышке света.

После взрыва я обнаружил себя контуженным, ковыляющим на ощупь по пост-апокалиптическому ландшафту, который не снился даже писателям фантастам. Цивилизации уменьшились до безветренных пустынь. Города мне виделись тёмными кратерами, а люди – туманными тенями. То, что некогда было Землёй, Домом, Человечеством, Семьёй, Жизнью, теперь наиболее подходяще можно было назвать Вечным Небытием.

Как я сюда попал? Сюда куда? Здесь что? Это не может быть тем, чем кажется (хотя я знаю, что это так). Это не может реально быть Вечным Небытием (хотя я знаю, что не может не быть). Должно же что-то где-то быть (хотя я знаю, что нет ничего). Я должен понять. Я должен посмотреть сам.

Что такое люди? Города? Церкви? Что такое статуи и иконы? Что такое великие философии и системы верований? Они непременно должны были уцелеть. Кто я такой, чтобы быть здесь единственным? Где все умные люди? Люди, которые казались такими серьёзными, такими устойчивыми, глубоко укоренёнными, неприступными? Где те с сильными убеждениями и сложными философиями? Почему их здесь нет? Где герои? В этом месте должны находиться героические мужи и жёны. Лучшие из лучших должны быть здесь, самые умные, самые смелые, преданные, искренние. Где они все? Где признаки того, что они здесь были? Не может быть, чтобы это был только я. Должны быть другие. Я не мог поверить, что оказался совершенно один на этой заброшенной планете, поэтому вышел оглядеться вокруг.

***

Я пошёл в философию. Это были целые библиотеки собраний человеческой мудрости, включая всех этих древних греков и европейцев последних нескольких столетий с их чудовищными мозгами и гигантскими мыслями. Где всё это теперь? Исчезло, будто никогда и не было. Смыто волнами, подобно песочным замкам на пляже. Там, где я ожидал найти Великие Умы и Великие Идеи, остался лишь проект бомбы, похожей на ту, которая взорвала мой мир – Cogito ergo sum.

И я вопрошал, где же Рене Декарт? Его должно быть больше, чем эти три слова. Но нет. Я обнаружил, что даже человек, придумавший подобную бомбу, сам не знал, что это такое, и на что оно в реальности способно – он создал бомбу, но так и не запустил её в своей жизни.

Я обратился к религии. Любая религия, вероисповедание, культ или секта могла бы создать нечто, что оставалось бы стоять посреди этого плоского мира, что радовало и поражало бы глаз, но ничего такого не было. Все книги, статуи, причудливая одежда и прекрасные здания испарились. Камня на камне не осталось. Я был ошеломлён, но не удивлён.

Я обратился к оккультизму и Нью-Эйдж, духовности и западной мысли. К тому времени мои глаза хорошо привыкли к яркому свету этого нового мира и я мог мгновенно впитать то, на что когда-то уходили годы. Были и другие подобные мне, увидел я, но немного. Теперь легче было различить, что все претенденты испарились. Однако, я был здесь вовсе не для того, чтобы чему-то научиться, чего-то достигнуть или чем-то овладеть. У меня не было желания становится учеником. Это не было учёным или теологическим поиском. Мне не нужен был посредник. Мне не были любопытны учения, философии, верования за пределами начальной оценки – пережили ли они взрыв или нет. Я просто высматривал, осталось ли что-нибудь стоять, и осталось немного. Не ничего, но немного.

Будучи поблизости, я заглянул в буддизм, но всё, что от него осталось, это бриллиант дзен под горой пыли фальшивого дзен. Мне было интересно наконец получше его рассмотреть, но реальный дзен это просто другое название бомбы, и больше ничего не оставалось, что нужно было бы взорвать.

***

Все эти скитания по выжженной земле были лишь началом. Мне ещё предстояло выполнить собственную деконструкцию, за чем я и провёл следующие почти два года, пока не достиг места под названием "готов".

Внешний поиск это лишь одна часть истории. Другая часть – внутренняя – медленное, болезненное отшелушивание "я", слой за слоем, кусок за куском. Само-санация. Некоторые слои самости просто отваливались, некоторые отрывались длинными полосками или отвислыми ломтями, а иные приходилось тщательно, кропотливо хирургически удалять. Я должен был перестать быть всем, чем стал за десятки лет жизни. В действительности всё, чем я был, было верой, поэтому я должен был перестать верить во всё. Мой новый мир был ярким, холодным и честным, но мой старый ум был всё ещё полон накопленных за всю жизнь убеждений, мнений, ложных знаний и эмоциональных привязанностей – этих ядовитых обломков и мусора, образующих эго – и всё это должно было уйти. Это процесс, и он занимает время. Мир может быть уничтожен в мгновенье ока, но "я" сгорает немного дольше. Такой бомбы нет. Не существует красивой латинской фразы или санскритской мантры, истребляющей "я" быстро или безболезненно. Нет осознания, прозрения или озарения, которое сметает ложное "я" за секунду. Те, кто заявляет, что пробудились за один миг, самые заблуждающиеся из всех.

Затем настало время горе снова стать горой. Я провёл следующие десять лет, пытаясь постичь этот новый мир – не-мир, в котором не-я, тем не менее, обитал. Осознанный сон. Как будто мир превратился из устойчиво твёрдого в мерцающий мираж. Я по-прежнему мог видеть тот мир, который всегда знал, но я не мог обнаружить его вещественности. К чему бы я ни притрагивался, моя рука проходила насквозь. О чём бы я ни подумал, это растворялось в моём уме. На кого бы я ни посмотрел, я видел его насквозь, словно пар, включая себя. Я смотрел на собственный персонаж, и это было похоже на лицо, которое секунду видишь в облаке, прежде чем оно исчезнет.

***

Сейчас моя реальность это пробуждённое, свободное от лжи состояние, и оно такое же, как для любого, кто приходит сюда. Здесь нет ни специалистов, ни новичков. Здесь нет ни учений, ни верований; нет индусов, буддистов, джняни или адвайтистов; нет мастеров, йогов или свами; нет бестелесных духов, энергий высшего уровня, высших существ. Пробуждён, значит пробуждён. Всё остальное это всё остальное.