церквей на большой высоте метались по узким звонницам два тощих
монаха-звонаря и без устали раскачивали языки колоколов, помогая себе
ступнями, к которым тоже были привязаны веревки. Ордынские стрелки не
единожды пытались сбить их оттуда с помощью окситанских самострелов, установленных на верхних площадках стенобитных машин, но болты раз за разом
пролетали мимо белых колонн колоколен, увенчанных пузатыми куполами с
православными крестами наверху или расшибались наконечниками о стены, сложенные из кирпича на растворе, замешанном на травах и сырых яйцах. И
летели гулы со звонами, заполняя городские улицы и посадские районы, пронизывая пространства за дебрянские леса, соединявшиеся с чащами полонян и
дреговичей. Да некому было на них ответить, как некому было выслать на
подмогу граду Козельску, столице уездного княжества, дружины со смелыми
воями в доспехах с мечами, одинаковыми с ванзейскими. Все вокруг было
погублено мунгальскими ордами, прополовшими северо-восточную Русь полчищами
саранчи, проклюнувшейся в жарких мунгальских и кипчакских степях. Такие же у
них были и повадки.
Вятка только отошел от глухой вежи с лучниками, когда заметил, что с
другой стороны объявился тугарин с саблей и с кривым ножом в зубах, одетый в
чапан с длинными полами и в желтые сапоги, измазанные грязью. Он забегал
раскосыми глазами, соображая, в какую сторону поскакать, чтобы не
встретиться на прясле с урусутскими воями. На полатях раскинул руки ратник в
байдане, поодаль корчились еще два, пораженные дротиками, брошенными снизу, больше никого поблизости не было, если не считать отроков, снующих по
взбегам к другой веже, занятой тоже лучниками. Тем временем к первому
ордынскому гостю прибавился еще один, за ним третий присел на расставленных
ногах, посверкивая саблей в лучах солнца, немного далее над щитным брусом
показалась голова очередного нехристя. Тысяцкий не успел пожалеть о том, что
сразу три воя попали под обстрел, оголив немалый участок стены в момент, когда каждый человек был на счету, он выдернул из ножен меч, а другой рукой
потянул за рукоятку засапожный нож и пошел навстречу врагам. Первый ордынец
развернулся лицом к нему и в ярости разинул рот с гнилыми зубами, но в
расширившихся глазах заплескался животный страх, определивший его судьбу
заранее. Ведь воин, охваченнный паникой, способен только двигать
закоченевшими членами, реагируя на каждый замах руки противника, в том числе
на ложные, тогда как в бою надо вертеться нитью-бегунком на веретене, не
сводя с врага зрачков. Так учил Вятку еще воевода Радыня, когда он достиг
отроческого возраста, и теперь та учеба легла ему на руку. Зато товарищ
воина сумел собраться и приготовиться к встрече с противником, взгляд у него
был уверенный и целенаправленный, толстые ноги будто вцепились в доски
прясла. Тысяцкий на ходу сообразил, что трусливого мунгалина можно сделать
помехой между ним и остальными нехристями, бросившись вперед, он заставил
его отшатнуться назад, чем уменьшил обзор задним ордынцам, затем пригнулся, сделал ложный замах в один бок, а когда противник откачнулся туда, опустил
меч наугад за его спину. И не прогадал, толстый кипчак не успел уклониться
от клинка, из-под малахая на лоб хлынули потоки крови и он упал на товарища, стоявшего впереди, подставляя того под новый удар. Вятка не замедлил этим
воспользоваться, понимая, что количество врагов может возрасти на глазах, он
сунул лезвие в живот мунгалину, подавшемуся к нему, одновременно отскакивая
к стене над пряслом и замахиваясь ножом. Увидел, как присел третий ворог, решивший увернуться от броска, но тысяцкому только этого было и надо, он
резко дернул кистью и острие ножа вошло под надбровный выступ будто в голову
соломенного чучела. Затем поднял меч над плечом и пошел на ордынца, видевшего расправу над соплеменниками, тот развернулся, бросился бежать по
полатям навстречу отрокам, наконец-то обратившим внимание на сечу возле
глухой вежи. Один из них натянул тетиву лука и проткнул нехристя стрелой, заставив его ткнуться лицом себе под ноги. А Вятка выглядывал уже из-за края
защитного бруса, примечая, какой конец лестницы или укрюка надо рубить
первым,чтобы отправить в долгое падение под основание стены следующую живую
гроздь из алчных степных пришельцев за чужим добром. И невольно откачнулся
назад – вертлявыми телами была облеплена вся внешняя сторона стены, она
превратилась в живую, стекающую по гладким бокам вековых дубов как бы вверх.
Вятка проглотил возникший в горле ком и принялся рубить мечом по ребру бруса
наотмаш, не обращая внимания на тучи стрел, завизжавших свистульками возле
висков. К нему на помощь спешили лучники из вежи и княжеские отроки с
саблями и секирами наперевес.
– Занять оборону на прясле! – крикнул тысяцкий, указав на двух лучников
и трех отроков. – Остальным завернуть на свои места, индо оголим весь край.
Он побежал вдоль стены над пряслом, намереваясь прорваться за вторую и
третью вежи, чтобы узнать, какая там обстановка, за ним поспешили несколько
отроков, успевших повзрослеть до молодых мужиков. Впереди и позади втыкались
в доски стрелы и дротики, они проскакивали перед носами ядовитыми жалами, стремясь смертельно ужалить бегущих. Не было от железных роев никакого
спасения, разве что Перун и Сварог изменяли в последний момент их полет, заставляя злобно вгрызаться в дерево и затем долго дрожать черным оперением
на хвосте. Вятка доторопился до второй вежи и поглядел из-за нее за стену, снова по телу покатился колкий холодок, подергивая кожу ознобом, за защитным
брусом открылась та же картина, что и позади. Дубовые плахи, тесно
пригнанные друг к другу, были облеплены шевелящейся черной массой, медленно
ползущей к навершию, на краях бруса не было места из-за крюков, впившихся в
него, с привязанными к ним лестницами и веревками. Несколько ратников не
успевали их обрубать и одновременно загораживаться щитами от стрел и копьев, а мунгалы ползли и ползли, будто разверзлись подземные недра ихнего ада, откуда они были родом. Вятка невольно поднял глаза к небу, пытаясь узнать, сумеют ли защитники продержаться до захода солнца, и увидел бездонный синий
купол, на котором не было ни облачка, а солнце только оторвалось от зубчатой
стены леса. Дальше идти по пряслу не имело смысла, оставалась надежда лишь
на крепость духа козлян да на ратную удачу, не покидавшую их до этого
времени. Тысяцкий воздел меч и с силой опустил на брус, опутанный веревками, слуха коснулся жуткий вой ордынцев, полетевших вниз устилать основание стены
грудами немытых тел. Он шел вдоль бруса до тех пор, перерубая веревки и не
замечая ничего вокруг, пока его громко не окликнули.
– Вятка, к тебе спешит воевода с князем Василием Титычем, – услышал он
голос одного из ратников, стоявшего ближе к взбегам без шлема и с обнаженным
мечом в руках, вокруг него крутилась молодая девка, обматывая лоскутом
полотна верхнюю часть головы.
На полати тяжело поднялся Радыня в золоченых доспехах, за ним скоро
поспешал малолетний князь, за которым неотступно следовали княжьи гридни в
длинных кафтанах с высокими воротниками и замысловатыми петлями на груди. На
боках висели сабли в ножнах, отделанных медными пластинами, а на ногах были
надеты красные сапоги с высокими каблуками наподобие тех, какие были у
заморских послов. Среди гридней скалил зубы младший брат тысяцкого, обрадованный встречей с ним, но сейчас было не до обниманий.
– Угинайте головы, гости дорогие, – крикнул Вятка, стараясь сменить
жесткое выражение на лице на обычную строгость, это ему удалось с трудом. –
Неровен час, какая ордынская стрела залетит прямиком сюда.
