Вятка с силой метнул сулицу в переднего конного, а Звяга пустил стрелу в

стелющегося за ним, оба ратника не сговариваясь упали на доски пола, не

думая о результатах атаки. В проем заборола ворвались несколько ордынских

стрел, они вошли в бревна прясла на другой его стороне едва не наполовину, задрожав оперенными хвостами будто трещетки у ночных сторожей.

– Славно мы их подцепили, – оскалился Звяга, лежа на полу. Сотник поднял голову и посмотрел на края проема: – Вставай, – приказал он. – Мунгалы сейчас начнут закидывать к нам свои

крючья с лестницами.

– А мы их тут как раз и встретим, – не замедлил с ответом Звяга, он

развернулся к входу в забороло и крикнул. – Паланья, несите с Данейкой

смоляной отвар, надо полечить смалявых огарян.

Сначала послышалось мелкое шарканье по полатям маленьких лапотков, а

потом из-за бревенчатого угла выглянуло девичье лицо с яркими голубыми

глазами, пунцовыми щеками и красными пухлыми губами: – Вота, Звяга, у нас такой отвар готов завсегда, – сказала молодая

девка в мужской фофудье и в длинном льняном платье до пят. – Кого там надо

полечить, мунгал ентих?

– А ни то, лезут и лезут из всех щелей, как тараканы, – зацвел лицом и

Звяга.

– А не надо было их приваживать, – девка крутнулась на месте и

очутилась в забороле с дымящимся горшком с толстыми ручками по бокам.

Подождав, пока в проем влетит очередная стая стрел, она ловко перегнулась

через край и выплеснула кипящую смолу на головы нападавших, стараясь полить

ордынских всадников как рассаду на своем огороде. – Нате-ка, нехристи, целебного отварцу, – запричитала она. – Он бы-ыстро избавит вас от разбойной

болезни...

Снизу поднялась наверх неистовая волна яростного воя от боли и

бессилия, она отхлынула от стен, докатилась до рва и там начала стихать, заглушаемая мощными звуками боя.

– Все сгибнут, кочевряжьи морды, смола-от она до печенок прожигает, –

Паланья, хлопнув густыми ресницами, махнула рукой и завиляла круглым задом к

выходу из заборола. – Кличьте, когда ваши тараканы начнут итить купно, отварец у меня на них заведен отменный.

– Ругай их, Паланья, почем свет, – Звяга дурашливо насмурил брови, видно, ладная девка ему нравилась. – У нас с Вяткой тоже от этих мунгал ржа

душу ест.

– А ни то, – полуобернулась девка на ходу. – Лучше их со стены

обварить, нежели попасть самим под поганых.

Вятка, слушая ихний брех, только ухмыльнулся в усы, выдергивая из тула

новую стрелу.

В княжьей гриднице собрались отцы городка, тут были несколько столбовых

бояр в высоких шапках и в медвежьих и бобровых шубах с “т” – образными

посохами в руках, символами их власти, еще митрополит в фелони, с

аксамитовой камилавкой на голове и с посохом в руках из сандалового дерева, он пришел вместе с другими монашествующими в черных клобуках и куколях.

Купцы в куньих и собольих шапках и в таких же шубах, подбитых китайской

материей, ратные военачальники в доспехах во главе с воеводой Радыней, огнищане – крупные землевладельцы, представители ремесленного люда в

лопотье – одежде, помеченной ремеслом, по одному от лучников, мечников, копейщиков и прочих мастеровых. Выборные от Подола, Заречья, Нижнего Луга, и

других районов, где проживали простые граждане, и даже от посадских, укрывшихся с семействами за стенами городка. Не было только выборных от

сбегов и от иностранных купцов, захваченных осадой врасплох, их интересы

представлял теперь воевода Федор Савельевич Радыня На стенах гридницы висели

светильники с фитилями из шерстяных ниток продетых в отверстия медных

пластин, концы которых были опущены в растительное масло. Света от них было

недостаточно, поэтому по углам горели еще лучины, вставленные в железные

рожки. Вдоль стен стояли дубовые лавки, занятые присутствующими, а в глубине

возвышалось дубовое стольце – кресло с резным верхом и с гладкими

подлокотниками, на котором после пропажи на охоте козельского князя Тита

Ольговича давно никто не сидел. Наследник Василий Титыч был еще мал, он

только готовился переступить отроческий порог, а его мать Мария Дмитриевна

позволяла себе примять подушки сидения лишь в исключительных случаях. По

бокам стольца стояли два дружинника в шеломах, при мечах и с секирами на

плечах, они были облачены в куяки – пластинчатые доспехи, на ногах у них

были красные сапоги. В переднем углу темнел ликами святых небольшой

иконостас, составленный из икон греческого письма с зажженными перед ним

серебряными лампадами из разноцветного венецианского стекла, подвешенными на

серебряных цепях. В просторной комнате с невысокими потолками не смолкал

негромкий говор, в котором звучала только одна тема, волновавшая теперь

всех, закончится ли осада города с начавшимся весенним половодьем и как

подвезти припасы из Серенска, маленького городка, спутника Козельска, представлявшего для уездной столицы склад, забитый продовольствием и

оружием, заготовленными козлянами на все случаи жизни. Но ответа на эти

вопросы и на другие, не менее важные, пока ни у кого не находилось.

Дверь, ведущая в покои княгини с ее сыном, открылась, порог переступили

малолетний князь Василий Титыч и его мать Мария Дмитриевна. За ними

торопилась нянька с длинной косой с вплетенной лентой, на конце которой

посверкивал камнями треугольный косник – украшение. Князь был одет в синий

кафтан со стоячим воротником с золотыми по нему позументами, а так-же по

груди и по обшлагам рукавов, на нем были красные сапожки, а на голове

соболья шапка с драгоценным камнем посередине. Его мать накинула поверх

шабура из шерстяной ткани китайскую шелковую накидку с золотыми застежками, на голове у нее был повязан под горло черный платок в знак вечной скорби по

пропавшему мужу, высокий лоб делила надвое золотая коруна, усыпанная

драгоценными камнями, самым крупным из которых был темно-красный рубин, вставленный посередине. Собравшиеся в гриднице поднялись с лавок, склонились

перед княжьей семьей в глубоком поклоне, было видно, что достойные люди

города относились к ней с почтением и с нескрываемым уважением. Княгиня с

сыном ответили подданным не менее почтительно, они прошли к стольцу, мать

села в него, а сын встал по правую от нее руку, положив ладонь на рукоятку

небольшого меча. Нянька затаилась за стражниками, не желая покидать

гридницу, молодая девка перекинула тяжелую косу на полные груди и принялась

переставлять на ней косник вверх и вниз, не спуская глаз с подопечного. Но

ее никто не думал гнать. Княгиня сделала знак рукой, чтобы собравшиеся

расселись на лавках, и уперлась взглядом не в столбового боярина Матвея

Мечника, сидевшего к ней ближе всех и бывшего в мирное время городским

головой, а в воеводу Радыню, пестуна малолетнего ее сына: – Свет ясный Федор Савельевич, что нам ждать от тугаров Батыги, обложивших Козельск несметными ордами, и какие действия ты надумал

предпринять, чтобы освободить нас от них? – спросила она мелодичным голосом, в котором не чувствовалось властных нот, а одна только забота о горожанах. –

Много ли они будут стоять под нашими стенами?

Воевода поднялся с места, загремев оружием, он огладил усы и бороду и

нарезал свой лоб глубокими морщинами:

– Матушка княгиня Мария Дмитриевна, вряд ли ты найдешь человека в этой

гриднице, который ответил бы на твои вопросы без запинки, – раздумчиво

сказал он. – Полки Батыги покорили главные города Руси за три месяца, из них

лишь Торжок продержался две седмицы, остальные пали за несколько ден. Когда

князь Роман Ингваревич Рязанский разослал гонцов с просьбой ко всем удельным

князьям собраться в единый кулак и дать отпор поганым степнякам, как это