Мог ли Шателар объяснить, почему он выехал из Порта со скоростью меньше тридцати километров в час? Он не отдавал себе в этом отчета. Он прислушивался к шуму мотора, который ему не нравился, задавался вопросом, хватит ли ему света до конца пути, и эти мелкие заботы, добавляющиеся к целой куче других забот, привели его в ярость, несмотря на одиночество.

Он разминулся с двухколесной повозкой, возвращающейся в город. Городская стена, вдоль которой он ехал, закончилась, и он покатил среди полей, затем внезапно, повинуясь инстинкту, остановил машину.

Что-то хлопнуло по ветровому стеклу. Несколько мгновений ему казалось, что это мелкий камешек, но затем он четко увидел в стекле круглую дырочку, окруженную звездой тонких трещин, и понял, что ее оставила пуля.

Не размышляя, он распахнул дверцу. Он не был вооружен, но не думал об этом. Ожесточенно стиснув челюсти, сжав кулаки, он огляделся вокруг, пытаясь различить человеческую фигуру сквозь вату тумана, окружавшего его.

— Мерзость!.. — повторял Шателар сквозь зубы.

Неожиданно он отпрыгнул, потому что скорее почувствовал, чем услышал какое-то движение недалеко от себя. Он встретился с живым существом, рванулся вперед и с кем-то покатился по земле, ругаясь и лупя что было силы, в то время как под ним послышались приглушенные стоны.

Он больше не думал о пуле, не осознавал, что бьет стрелявшего в него, и его совсем не интересовало, кто это. Он просто мстил за все сразу и ни за что конкретно, не только за сегодняшний день, оставивший отвратительное ощущение, но и за все предыдущие дни, за постыдную сцену накануне, когда девчонка вывела его из себя, и, вообще говоря, оскорбила его мужское достоинство.

В какой-то момент он схватил своего противника за руку, державшую пистолет, и тогда, не размышляя, принялся ее выкручивать изо всех сил, как будто хотел согнуть железный прут.

Он услышал — он был уверен, что услышал — треск, неприятный треск кости, а потом едва слышный стон, что-то вроде:

— О-о!..

И больше ничего. Его противник внезапно обмяк. В его руках под ним лежало лишь обмякшее тело. Он перестал лупить. Откинулся назад и перевел дыхание, спрашивая себя, не убил ли он своего противника.

Это было странное ощущение. Фонари города находились в километре отсюда, и их не было видно. Слышался только приглушенный рев сирены. Проходящая автомашина, возвращающаяся из Байо, едва не стукнулась о машину Шателара и замедлила ход; чей-то голос с сальным нормандским акцентом прокричал:

— Идиот, не можешь, что ли, ее правильно поставить?

Шателар подождал, пока машина уедет, и вытащил из кармана спички. Когда пламя осветило бледное лицо подростка, он не удивился, хотя во время борьбы и не пытался установить, кто же его противник.

Это был Марсель! Вот до чего додумался мальчишка! Шателар не стал поднимать упавший в траву большой армейский револьвер, который Вио привез с войны.

Шателар тряс неподвижного, безжизненного юношу и шептал:

— Эй!.. Скажи что-нибудь, черт возьми!.. Да пошевелись же хоть чуть-чуть…

Он не был испуган, поскольку знал, что не сжимал ему горло или, скажем, не сдавливал грудную клетку, но он был взволнован, и у него возникло тягостное ощущение, когда, приподняв руку юноши, почувствовал, как она изгибается в ненормальном направлении.

Он больше ни секунды не колебался, взвалил тело себе на плечо, перенес на заднее сиденье в машину и взялся за руль.

Если бы его спросили, что он собирается делать, то вряд ли он толком смог бы объяснить. Он ехал; миновал Байо и ехал дальше. Время от времени он протягивал руку к своему спутнику, дотрагивался до него, но каждый раз натыкался на обмякшее тело. Шателар был уже далеко, прошло, должно быть, полчаса, как он ехал, когда ему показалось, что дыхание Марселя стало более ровным, затем раздался стон.

— Эй, там, сзади, поспокойней! — скомандовал Шагелар.

Он не смотрел на раненого, но чувствовал, что шевеление продолжается. Он прикинул, что осталось еще минут двадцать до Шербура, и прибавил газу.

— Ты сам напросился! Вот до чего ты додумался! А как бы ты, интересно, хотел, чтобы я поступил?

Он громким голосом говорил скорее самому себе:

— Да к тому же, не промахнись ты в меня, попал бы еще в лучший переплет… И все это из-за глупой соплячки!..

Позади него мальчишка постоянно коротко стонал. Иногда раздавались более сильные и долгие стоны, и наконец послышался шепот:

— Мне больно!

— Тем лучше для тебя… Это тебе урок… Что, по-твоему, я теперь должен рассказать в полиции?

Он не ждал ответа, делая крутые повороты, и едва не врезался в грузовик, не заметив его задние огни.

Когда машина остановилась в Шербуре на набережной напротив кафе, он уже успокоился и позабыл о своей одежде, о перепачкавшей ее смоле, желтой краске.

— Шевелись, недоумок…

Он подбежал к стойке, подозвал своего управляющего и одного из гарсонов.

— Одаль дома?

— Должно быть, наверху…

— Вы оба, помогите-ка мне…

Вид прибывших никого не смутил. Они вошли через Маленькую дверь и вскарабкались по неосвещенной лестнице, которая вела прямо в квартиру Шателара. Когда он открыл дверь, то увидел Одиль, сидящую напротив девиды с жирными волосами, которая раскладывала карты на столе.

— А эта-то что еще здесь делает? — заорал он.

И Шателар толкнул ногой дверь в свою комнату.

У него вызывали омерзение гадалки, и в особенности эта лоснящаяся сирийка, которая каждую неделю приходила навестить Одиль.

— Убирайтесь!.. Ну же!.. Вы разве не видите, что у нас в без вас хватает дел?

— Ты попал в аварию, Шателар?.. Кто это?..

— Заткнись!.. Отправляйся за доктором Бенуа…

Я сказал, отправляйся, а не звони по телефону… Так ты пойдешь, наконец?.. Вы же можете убираться… Я сейчас приду… Кстати, афиши принесли?

Он шагнул из одного полумрака в другой, потому что его комната была слабо освещена, а Одиль завешивала лампу оранжевым шелком, чем-то вроде шейного платка, с какими-то деревянными желудями на уголках.

— Поднимись-ка, я сниму с тебя куртку… Да поднимись же, идиот…

Он с отвращением ощущал на себе испуганный взгляд подростка, но еще противней было видеть его лицо, Перепачканное грязью и кровью.

Кровь-то на нем была. Шателар не знал, откуда она течет. Крови натекло достаточно, чтобы преобразить физиономию Марселя, который действительно выглядел жертвой с блуждающим взором, как у людей, попавших в аварию.

— Ты не можешь говорить, а?

— Мне больно…

— Тем лучше! Можешь хоть на потолок лезть…

— Что вы собираетесь делать?

Он пожал плечами. Большинство людей имеют какой-то опыт общения с детьми, поскольку у них есть родные или двоюродные братья или сестры, либо они сами являются отцами семейств. Шателар же никогда не жил в семье, и ему не приходилось общаться с подростками. Он смотрел на Марселя, не понимая его и постоянно ворча:

— Ну ты и ловкач!.. Эта рука?

Марсель вскрикнул. Черт возьми! У него была сломана рука, и здорово сломана. Не переусердствовал ли Шателар, выкручивая ее, как будто вырывал тюремную решетку? Он же слышал, что хрустнула кость!

— А, это ты… — сказал он входящему врачу, своему другу. — Входи…

Закрой дверь!.. Ты тоже можешь войти, Одиль… Только сделай одолжение, сиди молча и не делай такого трагического вида.

Взволнованная, Одиль пробормотала:

— Что я должна делать?

— Сейчас ничего… Поди сюда, Бенуа… Этот маленький паршивец собирался мне устроить пакость… Ладно, не важно… Мне пришлось сбить его с ног, и, право слово, я не очень представляю, что я ему тут сломал. Если это возможно, для него самого было бы лучше, чтобы это не стало известно…

Понимаешь?

— Так это же младший Вио! — вскричала Оциль, узнав наконец раненого.

Слова были самыми обычными. Однако она произнесла имя Вио с таким недоумением, что доктор посмотрел на молодую женщину с изумлением, а Шателар не сумел удержаться от нервного смешка.