Но, как всегда, пророческим оказалось впечатление Белинского. «Вы и сами не знаете, что такое «Хорь и Калиныч», — писал критик Тургеневу. — Судя по «Хорю», Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род…» (В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, изд. АН СССР, М. 1956, стр. 336). И хотя сам Тургенев утверждал, что успех «Хоря и Калиныча» «побудил… написать другие», создание всего цикла совсем не было случайностью, так сказать, счастливой неожиданностью, а, наоборот, явилось закономерностью, творческой и нравственной необходимостью. Весь предшествующий путь молодого Тургенева, воспитанника Московского университета, близкого в 40-е годы передовым и талантливым людям России — Белинскому, Грановскому, Станкевичу, Герцену и Огареву, старому декабристу Н. И. Тургеневу, — неотвратимо подводил писателя к созданию большого антикрепостнического произведения, эпического полотна, своего рода «русской Илиады».
В 1846 г. еще до появления первого рассказа о русском крестьянине, Тургенев выступил в качестве негласного сотрудника французского журнала «Revue Independant», органа утопических социалистов. Как теперь стало известным, основная часть статьи «Об освобождении крепостных в России», напечатанной в журнале за подписью Луи Виардо, одного из прогрессивных деятелей Франции, принадлежала Тургеневу и представляла собой переработанный и значительно более острый вариант его раннего политико-экономического исследования 1842 г. «Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянине». В редакции 1846 г. Тургенев в самой категорической форме говорит о необходимости немедленного освобождения крестьян от крепостной зависимости. Тургенев, по словам Виардо, «стал, вопреки интересам своего класса, вопреки собственным интересам, таким смелым и открытым сторонником освобождения крепостных, словно сам родился в этом бедственном состоянии и требовал свободы для себя во имя страждущего человечества и попранной справедливости» («Тург. сб.», вып. IV, Л. 1968, стр. 108).
Для истории возникновения цикла безусловный интерес представляет рассказ «О происхождении «Записок охотника», приведенный в воспоминаниях современницы Тургенева, М. П. С — ой со слов писателя. Речь идет о трагической гибели на охоте поздней осенью 1846 г. любимого доезжачего Тургенева, который на всем скаку вместе с лошадью провалился в глубокую яму-западню и был затоптан. Случай этот, усугубивший и без того обостренное чувство невольной вины, причастности к злу русской жизни, по убеждению мемуаристки, в какой-то мере повлиял «демократически на литературное направление Тургенева в «Записках охотника». «Иван Сергеевич несколько раз принимался описать гибель своего любимого доезжего, — рассказывает мемуаристка, — но у него никогда не хватало твердости довести до конца этот очерк: как только он начинал вспоминать обо всех подробностях этого трагического случая, он испытывал такое сильное душевное волнение, такую сердечную тоску, такое умственное смятение, что его силы слабели и перо вываливалось из его рук… Тем не менее те идеи, те чувства, которые Тургенев никогда не мог изложить в рассказе о смерти Игнатия, он блестяще и могуче разлил по другим своим произведениям, собранным в знаменитых «Записках охотника», этом вечном памятнике русского литературного гения» (Сочинения, IV, 485–486).
Успех «Хоря и Калиныча», естественно, окрылил Тургенева, давно захваченного идеей борьбы с крепостничеством. Вне всякого сомнения, что Тургенев передал в «Современник» рассказ, написанный до случайно возникшего предложения Панаева.
Один за другим печатаются рассказы Тургенева в «Современнике». В течение только 1847 г. появилось восемь рассказов: «Хорь и Калиныч» (№ 1), «Петр Петрович Каратаев» (№ 2), «Ермолай и мельничиха», «Мой сосед Радилов», «Однодворец Овсяников», «Льгов» (№ 5), «Бурмистр», «Контора» (№ 10); в 1848 г. были опубликованы: «Малиновая вода», «Уездный лекарь», «Бирюк», «Лебедянь», «Татьяна Борисовна и ее племянник», «Смерть» («№ 2); в 1849 г. публикуются: «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин», «Лес и степь» (№ 2); в 1850 г. — «Певцы» и «Свидание» (№ 11); в 1851 г. — «Бежин луг» (№ 2) и «Касьян с Красивой Мечи» (№ 3) — последний рассказ из «Записок охотника», опубликованный на страницах «Современника». Примечательно, что второй рассказ цикла, «Петр Петрович Каратаев», был напечатан без подзаголовка «Из записок охотника», и только начиная с третьего, «Ермолай и мельничиха», — этот подзаголовок, ставший затем названием всей книги, окончательно укрепился.
Почти все рассказы были написаны Тургеневым в отдалении от России, за границей, куда он уехал во второй половине января 1847 г., то есть сразу же после появления в «Современнике» «Хоря и Калиныча». Отъезд на столь длительное время (писатель вернулся на родину лишь в 1850 г.) был вызван не только обстоятельствами личной жизни Тургенева — любовью к великой певице и актрисе Полине Виардо, но прежде всего соображениями гражданского и творческого характера: «Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него… враг этот был крепостное право», — так писал Тургенев в своих «Литературных н житейских воспоминаниях».
История создания «Записок охотника» нерасторжимо связана с именем Белинского. Самые социально-острые антикрепостнические рассказы из «Записок охотника» — «Бурмистр», «Контора», «Два помещика» — создавались летом 1847 г. в маленьком курортном городке Зальцбрунне, где Тургенев жил вместе с тяжело больным Белинским. Символично, что рассказ «Бурмистр» помечен знаменательной для Тургенева датой: «Зальцбрунн в Силезии, июль 1847 г.». Этим же месяцем помечено и знаменитое «Письмо» Белинского к Гоголю, о котором Тургенев, по словам современников, говорил: «Белинский и его письмо, это — вся моя религия» («Дневник В. С. Аксаковой», СПб. 1913, стр. 42).
Уже в июне 1847 г. Тургенев задумал объединить рассказы из «Записок охотника» в отдельную книгу. А несколько позже, в октябре 4847 г., Некрасов сообщал писателю о своей идее издания серии «Библиотека русских романов, повестей, записок и путешествий». По мысли Некрасова, серия должна была открываться романом Герцена «Кто виноват?», во втором томе предполагалось напечатать «Обыкновенную историю» Гончарова, а третий том составили бы рассказы Тургенева. Замысел этот не осуществился. После революционных событий 1848 г. в Западной Европе, и прежде всего во Франции, русская цензура стала крайне осторожной и придирчивой, и это незамедлительно сказалось на тургеневских рассказах из «Записок охотника». Особенно «пощипала» цензура «Гамлета Щигровского уезда» (1849), изъяв из текста целые страницы.
Возможно, что цензурные мытарства заставили Тургенева в ту пору отказаться не только от издания отдельной книги, но и предупредить читателя в обращенных к нему словах из очерка «Лес и степь» о своем намерении завершить на этом публикацию «Записок охотника» в «Современнике». Но с большей уверенностью можно предположить другое: слова о прекращении «Записок охотника» связаны с тем, что сам очерк был задуман как своеобразный эпилог цикла и во всех '«программах», составлявшихся Тургеневым на протяжения трех лет (1847–1850), обозначался в конце. Это предположение тем более вероятно, что публикация в «Современнике» рассказов из «Записок охотника» продолжалась н после очерка «Лес и степь», вплоть до 1851 г.
Мысль об отдельном издании «Записок охотника» не оставляла Тургенева. Писатель долго и упорно работал над его «проспектом», о чем красноречиво говорят многочисленные программы. Последняя, десятая программа была набросана в августе — сентябре 1850 г. на полях чернового автографа рассказа «Притынный кабачок» («Певцы»).
После публикации в «Современнике» рассказов «Свидание» и «Певцы» Тургенев писал Полине Виардо в ноябре 1850 г.: «Я не оставляю мысли собрать все эти рассказы и издать их в Москве». В этом же письме он говорил и о своем желании посвятить ей свою будущую книгу («Письма», I, 409). Интересно, что в цензурной рукописи сохранился титульный лист с зашифрованным посвящением (три звездочки), но в печати оно не появилось.
