— Я отвезу вас в больницу, где вами будут заниматься куда лучше, чем это мог бы сделать здесь я.

— Умоляю вас, не отвозите меня в больницу. Они поймут, что это попытка самоубийства, и известят полицию.

— Вы боитесь полиции?

— Полицейские сообщат моим родителям. А я ни за что не хочу возвращаться домой.

— Сядьте. Вы, наверное, еще не слишком крепко держитесь на ногах.

— Странно. Не помню, чтобы мне было больно.

— Вам и не было больно. Вы испугались, вскрикнули и выпустили из рук лезвие.

Казалось, он колеблется.

— Вы живете в Париже?

— Нет. Я из Лозанны.

— У вас есть здесь родные?

— Только мамина тетка, которую я не видела по меньшей мере лет десять. Я не хочу возвращаться домой. Если вы хотите поговорить с кем-нибудь, кто меня знает, то я могу позвонить брату, который почти что наверняка остановился в одной гостинице на улице Гей-Люссака.

— Письмо предназначалось ему?

— Да.

— Он приехал в Париж, чтобы отыскать вас?

— Да. Я написала ему, что навсегда покидаю дом и больше обо мне никто не услышит.

У него на губах появилась чуть горькая улыбка.

— Весело!..

Она посмотрела на то место, где сидела, когда писала письмо, затем взглянула на часы. С того момента, когда она заклеила конверт, прошло меньше двадцати минут.

— Когда я смогу увидеться с вашим братом?

— Как только од вернется в гостиницу. Вы можете позвонить уже сейчас.

Узнаете, там ли он.

— У меня есть более срочная работа. Вы сейчас дадите мне слово, что будете вести себя благоразумно и подождете меня здесь. Я спущусь в аптеку и куплю все, что требуется.

— Вы не отвезете меня в больницу?

Он смутился.

— Вам повезло, что я еще не врач, так как, будь я им, мне бы тогда пришлось сообщить о вашем случае в полицию. Все это несколько притянуто за волосы. Надеюсь, вы не проговоритесь.

— Обещаю вам.

Она, действуя одной рукой, зажгла сигарету, в это время он, не надев даже пиджака, уже спускался по лестнице. Он был высокий, широкоплечий, с довольно крупными чертами лица.

Одиль не помнила, чтобы она кричала, но теперь у нее всплывало в памяти ощущение, будто она куда-то проваливается, и она попыталась за что-нибудь уцепиться, вероятно за край ванны.

Поверил ли ей рыжий студент? Не подозревал ли он ее в том, что она разыгрывала комедию с самоубийством, а сама знала, что в последний момент позовет на помощь?

Ей не могло быть известно, что он тут и что он экстерн. Он ни разу не встречал ее в гостинице, куда она приехала только этим утром.

Он вошел, держа в руках небольшие пакеты. Затем отправился к себе в номер за спиртовкой.

— Так вам больно?

— Немножко. Чуть-чуть.

— А сейчас мне придется сделать вам больно.

Он продезинфицировал инструменты, поднося их к пламени спиртовки, и наложил ей шов из пяти стежков.

Всякий раз она вздрагивала, сжимая зубы, так как не хотела стонать в его присутствии.

— Теперь я хочу снять вам жгут.

— Это все?

— Пока да. Завтра я должен буду снять вам повязку, чтобы посмотреть, как там рана.

Его взгляд упал на бутылку коньяка.

— Хотите еще немного?

— По-моему, мне от него становится лучше.

Он налил ей и сел верхом на стул.

— Вы беременны?

Она вздрогнула, скорее удивившись, чем возмутившись.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Потому что девушки пытаются покончить с собой, когда они беременны от мужчины, за которого не могут выйти замуж.

— Это не мой случай. Вы сказали — пытаются. И много таких, которые остаются в живых?

— Добрая половина.

— Если бы вас не оказалось в номере…

— Знаю. Так позвоните брату.

Она попросила соединить ее с отелем «Меркатор».

— Отель «Меркатор».

Она узнала голос мсье Бедона.

— У вас живет Боб Пуэнте?

— Он остановился здесь, но примерно час назад вышел из гостиницы.

— Вы не знаете, когда мне лучше позвонить, чтобы застать его?

— Перед ужином — он любит принимать душ в конце дня.

— Благодарю вас.

— Что-нибудь передать?

— Скажите, что ему звонили и будут еще звонить. Он поймет.

Она повесила трубку.

— Так я и думала. Боб вернется только к ужину, чтобы принять душ.

Она схватила новую сигарету, и он протянул ей зажженную спичку.

— Вы позволите? — спросил он, вытаскивая трубку из кармана.

— Пожалуйста.

— Что вы чувствуете сейчас, оставшись в живых?

— Я, скорее, склонна спрашивать у себя: что бы я чувствовала сейчас, будь я мертва?

— Несчастная любовь?

— Нет. У меня нет возлюбленного.

Казалось, он задумался над чем-то, затем вздохнул.

— С вами такое уже случалось?

— Нет.

— У вас никогда не возникало такого желания?

— Возникало, часто. Это случается всякий раз, когда у меня депрессия, а она у меня бывает часто.

— Кто вас лечит?

— Наш семейный врач доктор Вине.

— Вы говорили ему о своем желании покончить с собой?

— Я все ему говорю.

— Какое лечение он вам рекомендует?

— Он говорит, чтобы я больше не курила, принимала три раза в день успокоительное, а вечером две таблетки снотворного, потому что иначе мне не удается заснуть. Такое уже было у меня в детстве.

Она прониклась доверием к этому высокому человеку в рубашке с засученными рукавами, на которых осталось несколько капелек крови.

Он не улыбался. Его не заботило, любезен он или нет. Он смотрел на нее с тревогой, как будто искал ответ на вопрос, который сам же себе задавал.

— У вас давно брали кровь на анализ?

— Меньше двух месяцев назад. В нашей семье принято каждый год сдавать анализы.

— Вы еще учитесь в лицее?

— Я должна была бы сейчас учиться в гимназии. У нас несколько иная школьная система, чем во Франции.

— Знаю. А почему вы сказали «я должна была бы… «.

— Потому что я там не учусь. Я бросила учебу, не закончив коллеж. У меня нет никакого диплома, никакого аттестата.

Ею занимались, и это делал молодой человек, который, похоже, разбирался в человеческом сердце. Она только-только чудом избегла смерти — и вот уже вновь обретала себя полностью. Она желала, чтобы он задал ей много вопросов.

— Я ведь оторвала вас от работы?

— Да, я работал, но это может подождать. Не сочтите мой вопрос нескромным, но какая профессия у вашего отца?

— Он писатель. Точнее, историк. В основном рассказывает о жизни выдающихся людей прошлого.

— Альбер Пуэнте?

— Вы его знаете?

— Я прочел три-четыре его книги. Если верить газетам, то он исправно пишет по книге в год.

— Это так.

Раздался телефонный звонок. Одиль бросилась к аппарату, потом ее охватила паника, она застыла, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы снять трубку.

— Алло, — произнесла она.

— Так это ты!

На другом конце провода был Боб.

— Где ты?

— Неподалеку от отеля «Меркатор».

— С тобой все в порядке?

— Все в порядке. У меня, конечно же, ничего не вышло. Со мной всегда так…

Она улыбалась студенту, у которого был несколько смущенный вид.

— Можно мне зайти к тебе или же ты собираешься перебраться сюда?

— Я предпочитаю, во всяком случае пока, оставаться здесь, — Тогда я еду. Где это?

— «Отель Модерн» на улице де ла Арп.

— Я буду там через десять минут.

Рыжий молодой человек по-прежнему наблюдал за ней с любопытством, которого и не думал скрывать. Сомнений быть не могло — она вызывала у него удивление. Он старался понять. Он чувствовал, что какие-то вещи ускользают от него.

— Я заинтриговала вас, не так ли?

Не ответив ни «да», ни «нет», он продолжал смотреть на нее, и лицо его оставалось спокойным.

— Учитывая то, что мне известно о вашем отце, — сказал он, как бы размышляя вслух, — не думаю, чтобы у вас было несчастливое детство.

— Нет. Но назвать его счастливым я тоже не могу. Я была молчаливой, меня часто находили забившейся в угол коридора или в гараже в глубине сада.