Камелия запнулась.

— Только не этот вальс, — крикнула она музыкантам и объяснила хозяину:

— Именно его играли, когда он был здесь в последний раз с тем худым верзилой. Я предложила ему потанцевать, но он ответил, что сейчас занят и вернется попозже. Мне не понравилось лица его товарища, и я тихо сказала Тедди: «Остерегайся своего дружка!» У меня всегда бывает предчувствие. Так было, например, когда умер мой брат… И тут Тедди подмигнул мне. Они выпили три-четыре стаканчика виски, бармен наверняка помнит, и ушли. Я танцевала с Деде, а на душе было тоскливо. Я словно чувствовала, что Тедди не вернется. На следующий день я раза два-три встретила его дружка. Даже говорила с ним. Но еще ничего не знала, иначе тут же позвала бы легавых.

Ее слушали официант и таксист, который каждый вечер заезжал в кабаре пропустить рюмочку.

— Я все думаю, где убийца может скрываться, — промолвил хозяин, наливая рюмку Камелии…

М-с Браун вышла из отеля, никому не сказавшись.

Однако, опасаясь, как бы она не наделала глупостей, инспектор последовал за ней. Города она не знала и сперва шла вдоль дамбы в темноте. Вокруг было безлюдно. Затем она вернулась, дошла до освещенной улицы, прошла еще немного и, сама того не заметив, оказалась в центре города.

Шла она спотыкаясь, как очень усталый человек. То пускалась бежать, то, вконец обессилев, внезапно останавливалась. Прохожие оглядывались на нее. Молиссон, видевший только ее спину, догадывался, что она плачет, и спрашивал себя, в чьих интересах действовала Эва — старика отца или своих?

Сыщик был недоволен: он предпочел бы сам сообщить м-с Браун ужасное известие, чем быть свидетелем того, как светловолосая девчонка Эва без колебаний доводит до конца задуманный план.

Что могла предпринять маленькая м-с Браун? Она ведь наверняка думает, что от нее зависит сейчас жизнь мужа, что она должна во что бы то ни стало найти его и заставить отдать пять тысяч фунтов.

Дождь перестал, но мостовые были еще мокрыми, и в свете газовых фонарей блестели лужи. Внезапно м-с Браун вышла к самой воде, долго неподвижно стояла у парапета, затем повернула обратно. Столкнувшись с инспектором, она воскликнула:

— Скажите, что я должна сделать?

Она и плакала и не плакала: лицо кривила страдальческая гримаса, но слез не было — они уже иссякли.

— Я провожу вас в отель, вам следует поспать. Мисс Митчел напрасно дала телеграмму.

— Но ведь она хотела спасти Брауна.

Женщина лишь с трудом дала себя увести и время от времени останавливалась у темных улочек с явным намерением громко позвать мужа.

— Идемте же.

— А если он прячется здесь?

Внезапно она быстро заговорила:

— Я знаю Тедди Бастера. Браун говорил, что это его патрон, просил быть с ним любезной.

— Да, нечто вроде патрона, — вздохнул Молиссон, которого это глупое хождение по городу утомило больше, чем целый день расследования. — Пойдемте.

— Он хотя бы в пальто?

— Нет. Плащ остался в отеле.

Похолодало. Стоит подуть восточному ветру, и к утру подморозит.

— Где же он найдет себе еду?

— Не знаю, миссис Браун. Не задавайте мне больше вопросов. Завтра мы, наверное, все узнаем.

Пересекая холл отеля, они увидели в салоне Эву Митчел с отцом — те играли в шашки. Молиссон подумал, не следует ли ему уложить м-с Браун в постель — настолько она ослабела.

— Обещаете, что до завтра ничего не предпримете?

— Да, да, конечно.

Спустя десять минут он звонил из телефонной будки местному комиссару.

— Алло! Вы, комиссар? Ничего не нашли?

— Ничего. Обходы будут длиться всю ночь. Есть почти полная уверенность, что он все еще в городе. Да, кстати, мне доложили, что на пароходе прибыла англичанка с паспортом на имя миссис Браун. Это…

— …его жена. Я занимаюсь ею.

У себя в будке Малуэн отбросил газету, которую только что прочел. Это был местный листок: большие столичные газеты делом не заинтересовались. Изложена была вся история. Репортеру, видимо, удалось «разговорить» Молиссона, так как газета сообщала сведения о прошлом Брауна, приводила все подробности ограбления «Палладиума» и даже поместила фотографию старика Митчела и его дочери, выходящих из отеля «Ньюхейвен».

Уже два дня Малуэн бессознательно избегал смотреть на шкафчик, и все эти два дня голова у него просто раскалывалась от раздумий. Это было тем более нестерпимо, что занимали его, в сущности, одни и те же мысли.

Не поступил ли он неосторожно, сделав сегодня такие покупки? Вчера шурин, ясное дело, что-то заподозрил. Не зря же он заметил:

— Можно подумать, тебе достался главный выигрыш в лотерее!

Не хотелось Малуэну смотреть и в сторону откоса, где скала казалась черным, чернее самой темноты пятном. Он никогда не предполагал, что этим чемоданом будет заниматься столько народу. Но, может быть, самое сильное впечатление на него произвел не инспектор Скотленд-Ярда, а старик Митчел с его замашками хозяина. Такой человек, спроси он, скажем, у Малуэна адрес отеля или магазина, наверняка дал бы ему на чай. И стрелочник взял бы!

Возможно ли, что у Митчела нет больше ни гроша?

Эта мысль льстила Малуэну и в то же время смущала его. В довершение всего газетная заметка кончалась фразой, которая врезалась Малуэну в память:

Перед его взором стоял Браун, в мятом плаще, поношенном костюме, стоптанных ботинках. Он представлял себе дом, построенный на обрыве в Ньюхейвене, похожий на его собственный на обрыве в Дьеппе, разве что чуть побогаче, да и то вряд ли.

Малуэн открыл запрошенный третий путь, выпил чашку обжигающе горячего кофе. Он заметил на набережной инспектора Молиссона, разговаривавшего с англичанкой, которую после полудня встретил на улице.

Малуэн задыхался. Он чувствовал, что должен что-то сделать. Был момент, когда ему захотелось открыть шкафчик и выбросить чемодан в море.

А толку что? Нет, это ничего не изменит. Будь у него хотя бы уверенность, что через неделю-другую, когда все успокоится, он сумеет найти его на том же месте! Но чемодан унесет отливом, или он погрузится в ил, или зацепится за якорь какого-нибудь парохода.

Казалось, он не думал о Брауне. Он не хотел о нем думать. И тем не менее все его мысли неизменно возвращались к сараю. Он так часто рыбачил по ночам, что знал, насколько и когда поднимается уровень моря.

Ему чудился шелест прибоя о гальку, он вдыхал запах смолы, которой покрыл свою плоскодонку, и был уверен, что Браун уже перепачкал свою одежду.

Жандармы наверняка осмотрели пещеры в скале. Но они явятся снова. Проходя мимо сарая, кто-нибудь из них, может быть, пнет ногой стену и скажет: «А вдруг он здесь?»

— Взламывать дверь они не имеют права, — сказал вполголоса Малуэн.

Но если человек в сарае вдруг чем-то выдаст свое присутствие, разве жандармы станут раздумывать? Хорошо это будет или плохо? И упомянет ли Браун о стрелочнике?

Когда пароход из Ньюхейвена вошел в порт, Малуэн не обратил внимания на его маневры. Он ничего не видел, кроме игры света и тени. И ничего не слышал, кроме звонка, подававшего сигнал о переводе стрелок.

Все остальное сливалось в неясный гул.

Не решался он смотреть и в сторону своего дома, где уже давно погас свет. В сарае достаточно инструментов, чтобы взломать замок. Если Браун знает, что деньги у Малуэна, он, скорее всего, подумает, что стрелочник спрятал чемодан у себя дома.

Комиссар, стоя у входа в морской вокзал, окидывал взглядом каждого пассажира, и Малуэн чуть было не подошел к нему. Может, наказание будет не слишком строгим? Судимости у него не было. Все бросятся его защищать. Но чемодан, конечно, отберут! И место свое он потеряет!

Он будет вынужден, подобно Батисту, что-то мастерить, продавать рыбу на улицах или делать что-нибудь в том же роде. Анриетте придется вернуться на работу, и она будет злиться на отца. А жена — без устали повторять: