Алиса ответила не сразу, и я уже подумала, что навязываюсь ей, что она не хочет со мной общаться и может все мои старания зря, но через некоторое время я увидела в своем телефоне «конвертик». Сообщение гласило: «Я немного приболела, но смогу завтра на 15 минут выйти из дома в 18:00». Я в свою очередь заверила ее, что обязательно приду, и тут же созвонилась по телефону с участковым. Он тоже пообещал приехать к дому Алисы и помочь нам.

В 18 часов следующего дня мы с лейтенантом сидели на скамье возле дома Алисы и, когда она вышла, я заметила ее болезненный вид. Алиса, увидев человека в форме, сначала остановилась, как бы растерявшись, а потом предложила нам отойти за дом, чтобы ее мать не увидела нас из окна. За домом мы обсудили все детали произошедшего; Алиса просто и обстоятельно изложила все события, ничего не умаляя, но и не преувеличивая. При этом она делала акценты на различных мелочах, вплоть до того, какие предметы мебели стояли в квартире того парня. Участковый по описанию сразу понял, о каком именно доме идет речь, поэтому нам не пришлось никуда ехать. После 10 минут разговора мы уломали Алису написать заявление, после чего она старательно вывела ровными круглыми буковками все, что продиктовал ей лейтенант, подложив под листок его кожаную папку. Потом он взял с Алисы объяснение и удалился, а я проводила Алису до подъезда и пообещала сообщить о любой новости.

При этом я попросила ее не переживать, ничего не бояться и выздоравливать.

Уходя, мы ни о чем не договаривались, но я шла домой в радостном расположении духа, зная, что участковый поможет нам найти преступника и привлечь его по всей строгости закона.

На следующий день после работы я зашла в магазин и, накупив кучу всевозможных фруктов, поехала к Алисе. Стоя под ее окном, расположенном на третьем этаже, я отправила ей эсэмэску: «Алиса, чтобы вылечиться, надо кушать фрукты. Выгляни в окно!» Через минуту Алиса удивленно смотрела на меня через двойное стекло, и я показывала ей пакет с фруктами. Через две минуты она уже держала его в руках и краснела от смущения.

«Зачем ты это все делаешь? – спрашивала она, – ведь это время, деньги…»

Я лишь улыбалась и желала ей скорейшего выздоровления. Мы общались не более трех минут, потому что ее мама выглянула в окно, и выражение ее лица говорило о том, что Алисе пора домой.

Когда она ушла, я достала баллончик, который лежал у меня дома с тех времен, когда мы с друзьями разрисовывали бетонные стены в своем дворе, и написала на асфальте прямо под окнами: «Алиса, не грусти!»

Удостоверившись, что никто за данным актом не наблюдает, кроме маленькой сморщенной старухи у соседнего подъезда, я убрала баллончик в карман и пошла домой.

Участковый позвонил мне сам через четыре дня и сообщил, что необходимо явиться на опознание сумки к нему на опорный пункт. Я с тех пор, как принесла фрукты Алисе, не созванивалась с ней ни разу и не видела ее, потому что размышляла, как нужно вести себя с этой милой, но безумно странной и безобидной девушкой, находящейся под полным влиянием своей матери. Я боялась «нарваться» на разговор с ее мамой, так как мне казалось, что она может раскусить, что я девушка, а не парень, и тогда мой эксперимент рухнет на корню. Алиса же называла меня Женей, это было мое настоящее имя, поэтому в данном смысле врать не пришлось. Я не замечала, чтобы Алиса усомнилась в моей принадлежности мужскому полу. Мне вообще казалось, что она боится поднять на меня глаза и все время чего-то стесняется, словно у нее есть комплекс неполноценности из-за отсутствия в ее жизни друзей и свободы. Она была красива, и я искренне не понимала, как такая девушка могла оставаться одна. В ней еще жила какая-то детскость, наивность, но в ее голосе, взгляде чувствовалось что-то неуловимо женственное, подлинное.

Алиса была в светло-коричневом платье до колен в мелкий белый рисунок, когда я встретила ее у подъезда, чтобы ехать в опорный пункт милиции. Волосы ее были перевязаны бежевой ленточкой и убраны назад. Она шла к остановке чуть впереди меня, и я не могла оторвать взгляда от ее милой прически. Мне показалось, что она могла бы стать героиней какого-нибудь романа Ивана Сергеевича Тургенева, воспевавшего русских женщин в своих творениях. Я шла за ней и понимала, насколько она беспомощна на самом деле и не адаптирована к жизни, в которой вокруг нее, как я уже успела заметить, все время скапливались какие-то неприятности. Я даже ощутила себя небывало сильным человеком, способным защитить более слабого, и это придавало мне силы.

В милиции мы были уже через полчаса, и Алиса прослезилась, увидев свою сумку. Так трогательно она реагировала на все, происходящее вокруг нее. При этом я даже почувствовала себя немного неловко, а участковый только пожал плечами, глядя на меня.

Сумку мы не забирали потому, что надо было соблюсти ряд формальностей и потом забрать ее у следователя под расписку. Но Алиса не возражала, она была какой-то покорной, тихой и только благодарила участкового, который обрадовал нас тем, что человек установлен и пишет явку с повинной. «А может, отпустить его, – вдруг обеспокоилась Алиса, – зачем ему жизнь портить? Из-за какой-то сумки…»

«Он сам себе жизнь портит», – убедительно сказал участковый, и мы распрощались с ним, пообещав, что будем на связи. Я боялась длительное время находиться с Алисой среди знакомых мне людей, опасаясь, что они смогут выдать меня, и Алиса все узнает.

После того, как мы вышли из опорного пункта, я позвала Алису в летнее кафе, в котором ранее никогда сама не была. Знакомые мне кафе пугали меня возможностью, опять-таки, встретить кого-либо.

Мы уселись за самый дальний столик. Я позволила Алисе самой выбрать место, где мы сядем с мороженым и коктейлем, которые, как мне стало известно, Алиса безумно любила. Я заказала нам по две порции того и другого. За коктейлем Алиса рассказала мне, что последние несколько дней она ощущает комфорт и радость, а также чувствует себя защищенной и очень благодарна мне за это.

Когда мы вышли из кафе и направлялись к ее дому, я купила ей у проходящего мимо торговца связку огромных воздушных шаров, и заметила, как засветились неподдельной радостью ее большие серые глаза. Всю дорогу она восторженно смотрела на 10 разноцветных шаров, называя каждый из них разными именами, чем привела меня в умиление. Мне всегда нравились непосредственные, бесхитростные, простые люди, выражающие свои эмоции, а Алисе никогда никто не дарил воздушных шаров, и поэтому мы угодили друг другу.

Мы гуляли дотемна, и Алисе несколько раз звонила на телефон мама. Алиса смущенно отвечала в трубку, что гуляет «с Женей», после чего мама отключалась; видимо мое имя для нее уже что-то означало. Около 12 часов ночи я доставила Алису до дома, и она вошла в подъезд с охапкой шаров, весело предполагая, что ей на это скажет ее мама. Я же отправилась к себе домой на такси, так как транспорт уже не ходил. До утра я делала работу, которую взяла на дом, потому что ничего не успевала. Утром, сидя на рабочем месте, я получила смс-сообщение от Алисы и была очень удивлена. «Привет, – гласило оно, – как вчера добрался?» «Хорошо» – ответила я и улыбнулась сама себе. Мне все еще непривычно было обращение ко мне в мужском роде, ведь при встречах Алиса мало обращалась ко мне и почти не задавала вопросов. Мы в основном молчали, но я не чувствовала от этого какого-либо напряжения, что называют «неловкой паузой».

После моей эсэмэски о том, что «добрался» я хорошо, Алиса более ничего не написала.

В этот день я получила долгожданную зарплату и заказала в службе услуг большой букет лилий, заметив симпатию Алисы к этим цветам, когда мы проходили мимо цветочного магазина. Она тогда не сказала ни слова и не сделала ни намека, но по ее взгляду я определила, как ей хочется таких цветов для себя. Цветы даже чем-то напоминали ее саму, нежную, трогательную и скромную.

Букет был направлен вечерним курьером, и я нервно прикидывала, понравится ли Алисе мой подарок. В семь вечера пришла эсэмэска со словами: «Не знаю, что и сказать. Я плакала целый час». «Что-то случилось?» – я тут же позвонила Алисе на телефон, опасаясь, что она могла встретить на улице того самого парня, который сделал ей больно. «Да все хорошо, – успокоила меня Алиса, – просто мне никто никогда не дарил цветов, а лилии – они мои любимые». «А как насчет того, что в лилиях?» – спросила я, памятуя о прикрепленной к стеблю записке. «А что там? – голос абонента на несколько секунд исчез из эфира, а потом послышался снова: – Ух ты! Я приду».