— Ты получил мое письмо?

— Да.

— Он тебе так и не написал?

Эдди покачал головой. Чтобы доставить ей удовольствие, пришлось немного поесть и выпить кьянти, которое мать налила в большой стакан из толстого стекла — таких стаканов он больше нигде не видел.

— Поэтому ты и приехал сюда?

Он с радостью открылся бы ей, сказал всю правду, поведал о своем визите к Филу и Сиду Кубику, о путешествии в Уайт-Клауд. Так было бы значительно легче, и с души свалилась бы огромная тяжесть.

Но он не посмел. И так как мать не спускала с него глаз, произнес:

— Нет. Я должен кое-кого повидать.

— Это они велели тебе приехать сюда?

— В известной мере — да. Но приехал я не из-за этого. Вернее, не только из-за этого.

— Что они тебе сказали? Ты их уже видел?

— Нет еще.

Она верила ему лишь наполовину. Джулия всем верила лишь наполовину, особенно Эдди, и это было ему непонятно, так как из всех троих меньше всего лгал ей он.

— Ты думаешь, они его ищут?

— Они ему ничего не сделают.

— Здесь другое говорят.

— Я видел отца его жены.

— Как ты узнал его имя? Даже я не знаю. Кто тебе сказал?

— Один человек, который приехал на несколько дней в Санта-Клару.

— Джо?

Она знала больше, чем он предполагал. И так было всегда. Самые смутные слухи доходили до нее. Какое-то особое чутье помогало ей угадывать правду.

— Остерегайся его. Я этого хулигана знаю. Парень частенько заходил сюда поесть мороженого года три-четыре назад. Продажный малый.

— Я тоже так думаю.

— Что он тебе сказал? Что ему известно?

— Послушай, мама, не задавай мне столько вопросов.

Ты совсем как О'Мэлли.

Между собой они всегда говорили на плохом итальянском языке, смешанном с бруклинским жаргоном.

О'Мэлли, сержант полиции, вот уже двадцать лет работал в этом квартале, и когда-то он был пугалом для братьев Рико.

— Я просто тебе объясняю, что видел отца Норы. Тони с женой действительно приезжали к нему два или три месяца назад. У старика валялся на свалке старый, поломанный грузовик. Тони за три дня починил машину и получил ее от тестя в подарок.

Бабушка, давно уже совсем оглохшая, покачивала головой с таким видом, будто с интересом следит за их беседой. Это был давнишний трюк. Таким образом ей удавалось обманывать людей, которые вели с ней длинные разговоры.

Почему мать вдруг усмехнулась?

— Грузовик большой?

— Я не спросил. Наверное, большой. На фермах маленькие машины ни к чему.

— Если так, твой брат не пропадет.

Эдди понимал, что она говорит ему не все, радуется своим неожиданным догадкам и, конечно, думает сейчас, следует ли с ним поделиться.

— Ты помнишь. Тони хворал воспалением легких?

Ему часто приходилось слышать об этом, но помнил он очень мало. В памяти эта болезнь смешивалась с бесчисленными бронхитами, которые с детства преследовали Тони. Кроме того, Эдди, которому в ту пору уже исполнилось пятнадцать лет, нечасто заходил домой.

— Врач сказал, что для восстановления здоровья Тони необходим свежий воздух. Сын Джозефины…

Эдди понял и тоже чуть не усмехнулся. Он был уверен, что мать совершенно права. Джозефина жила по соседству и приходила иногда помочь матери по хозяйству. У нее был сын, который уехал на Запад. Эдди никак не мог вспомнить его имя. Там он занялся сельским хозяйством.

Джозефина рассказывала, что он преуспевает, женился, уже имеет сына и требует, чтобы она приехала к нему.

Название местности Эдди тоже никак не мог вспомнить. Это было где-то на юге Калифорнии.

А сын в один прекрасный день действительно приехал за матерью, и Джозефина настояла, чтобы Тони, который никак не мог окончательно поправиться, поехал на несколько месяцев с ними. Она всегда питала слабость к его младшему брату.

«Там будет много солнца, свежий воздух…».

Подробности выскочили у него из головы. Эдди только помнил, что брат отсутствовал без малого год. Тогда Тони и стал увлекаться механикой. Ему было в ту пору одиннадцать лет. Он рассказывал, что сын Джозефины позволял ему водить в поле грузовик.

Тони часто вспоминал эти края. За год там собирают три-четыре урожая молодых овощей. Самое главное — своевременно вывезти овощи.

Мать сказала:

— Я уверена, что он сейчас где-нибудь в окрестностях Эль-Сентро.

Это и было название городка, которое Эдди никак не мог вспомнить. Ему стало стыдно, и он невольно отвернулся.

— Почему ты не ешь?

— Я недавно обедал.

— Ты еще побудешь?

— Да, немного.

Эдди предпочел бы уйти сразу. Он совсем не чувствовал себя дома в этой комнате, где все было так знакомо.

Никогда еще он не казался себе в присутствии матери таким маленьким и беспомощным.

— Когда ты вернешься во Флориду?

— Завтра.

— Ты же сказал, что должен с кем-то встретиться?

— Я это сделаю завтра утром.

— Ты не видел Сида Кубика в Майами?

Чтобы не завраться, он предпочел ответить «нет». Он уже не помнил, что говорил ей раньше. Ему было не по себе.

— Как странно, что Джино тоже теперь в Калифорнии.

— Да, это действительно странно.

— У тебя нездоровый вид.

— Кажется, я простудился во время грозы.

Кьянти было тепловатое, густое.

— К сожалению, мне пора уходить.

Она стояла на пороге, глядя, как он удаляется по улице, и ему не понравился взгляд, которым она его проводила.

Сколько раз, бывало, он выходил из этого дома, в такой же поздний час, и мать, перегнувшись через перила, долго смотрела ему вслед.

Все, до самых неприметных мелочей, оставалось как прежде. Даже дождь не прекращался. Бывало, мать говорила ему:

— Подожди, пока не пройдет дождь.

Сколько раз он видел, как сохнет улица после дождя, и заранее знал, что лужи неизбежно появятся вновь в тех же самых местах. Многие лавчонки совсем не изменились. Поблизости, на углу одной из улиц, Эдди почему-то всегда ждал засады. У него и сейчас замерло сердце, когда он попал в эту неосвещенную полосу.

Прошлое вспоминалось без радости. Хотя это был его квартал, и он вырос среди этих домов, и они должны были узнать его. Можно было подумать, что ему стыдно. Не перед этими домами, а, скорее, перед самим собой. Такое трудно объяснить. Например, его брат Джино чувствовал себя здесь своим. Даже Сид Кубик, ставший влиятельным лицом, мог возвращаться сюда с легким сердцем.

Что же касается Эдди, то он всегда мрачнел, попадая в атмосферу своего детства. Правда, раньше, возвращаясь домой поездом или самолетом, он каждый раз искренне радовался при мысли, что между ним и прошлым восстанавливается связь. Но потом, когда он шел по своей улице и приходил в дом своей матери, надежды не оправдывались. Никакого волнения ни он сам, ни его родные не ощущали.

Его принимали радушно, накрывали на стол, наливали вина. Но смотрели на него совсем по-иному, чем смотрели бы на Джино или на Тони. Ему хотелось бы повидаться с друзьями. Но у него никогда не было настоящих друзей. И не по его вине. Просто все ребята здесь были иного склада, чем он.

К тому же Эдди был щепетилен. Он всегда считался с установленными правилами. Не из страха, как многие его товарищи, а потому, что считал это необходимым.

И словно в насмешку именно за ним мать наблюдала всегда с невысказанной тревогой и недоверием. Вот и сегодня вечером. Сегодня особенно.

До ярко освещенной Флешинг-авеню идти было недалеко, но не успел он дойти, как полисмен, мужчина средних лет, уже обратил на него внимание. Эдди не узнал его, но не сомневался, что полисмену он известен.

Он вышел на залитую огнями нарядную улицу с барами, ресторанами, кинематографами, с еще открытыми магазинами. По тротуару прогуливались влюбленные парочки, кучками бродили солдаты и матросы с девицами — они пришли сюда, чтобы сфотографироваться на память, поесть горячих сосисок или пострелять в тире.

Эдди заранее решил вернуться в «Сент-Джордж» и лечь спать. Он не мог уехать ночью, потому что нуждался в отдыхе. Кроме того, у него оставалось всего двести долларов и нужно было получить деньги по чеку. У Эдди был текущий счет в одном из банков в Бруклине и еще четыре или пять в других местах: этого требовали его операции.