Вертлявый малый лет двадцати пяти, в шортах, открывавших тощие ноги, и в длинном, чуть не до земли, черном фартуке, протиравший столики перед кафе, названным в честь города «Noyers sur Serein», «Нуайер на Серен», улыбнулся Алёне и помахал ей рукой. Наша героиня в ответ едва шевельнула уголком рта: с некоторых пор (точнее, в течение последних тридцати минут) она не доверяла нуайерцам.

Писательница Дмитриева вышла из ворот, привычно перекрестившись (справа налево, кстати) на статую Пресвятой Девы, стоявшую в маленькой нише и, как всегда, украшенную бусами из шиповника и бумажными цветами, и быстро зашагала по знакомой дороге. Справа каменная, изрядно осыпавшаяся, увитая виноградом стена подпирала склон; высоко-высоко видны сквозь деревья стены старого, ну очень старого, вовсе уж средневекового, заброшенного шато, куда даже туристы остерегались ходить, настолько там все было на грани жизни и смерти; слева текла быстрая Серен с зеленой водой и заливными лугами, на которых паслись очень толстые и очень коричневые коровы, а рядом с ними коричнево-белые лошади, очень похожие на толстых коров.

Сзади послышался громкий треск, Алёна шагнула на обочину, пропуская автомобиль, мельком удивляясь, почему он так трещит, однако внезапно рядом с ней поравнялось и приостановилось одно из самых странных средств передвижения, виденных ею в жизни. Это был остов, каркас гоночной машины, очень напоминавший клетку или плетеную корзинку на небольших колесах. В клетке сидел человек в каскетке, надетой задом наперед, и в больших мотоциклетных очках. У него были темно-каштановые вьющиеся волосы, собранные в хвост. Обтянутые джинсой худые колени торчали чуть не выше головы: игрушечная гоночная машинка была явно седоку не по росту.

– А ты что, раньше никогда не целовалась? – нахально спросил он. – Почему так испугалась?

Алёна строптиво дернула плечом и пошла дальше. Тарахтелка ожила и потащилась следом.

– Пожалуйста, можно я тебя подвезу? – прокричал Эсмэ (ну разумеется, это был он).

– А мы что, уже перешли на «ты»? – холодно спросила Алёна. Хотя вопрос был, конечно, риторический. Во Франции вообще с этим быстро, а в особых случаях – даже стремительно.

Эсмэ только кивнул, улыбаясь до ушей. У него были отличные зубы. Хорошо, что он целовался, а не кусался, подумала Алёна, и ей стало смешно. Однако мальчишке незачем знать о ее мыслях.

– Откуда ты узнал, что я пошла через эти ворота? – спросила она, с ледяным выражением глядя сверху вниз (жаль только, ее старания пропадали втуне, ибо холодность взора была смягчена темными очками, вновь водруженными на нос).

– Мой друг Мишель увидел тебя и сразу сообщил мне… Мишель – официант в кафе «Noyers sur Serein», – пояснил наглый мальчишка. – Когда ты убежала, я позвонил ему и попросил последить за дорогой. Если бы ты пошла через другие ворота, мне бы позвонил Алексис, заправщик с автостанции.

– Смотри-ка, у тебя кругом свои люди! – неприязненно проронила Алёна. – И никто не спросил, зачем тебе это нужно?

– Конечно, свои, – кивнул Эсмэ, – я же вырос в Нуайере и всех тут знаю. Я же наследник тетушки, так что когда-нибудь и отель, и кафе, и заправка, и несколько магазинов станут моими. Никто ни о чем меня не спрашивал – разумеется, парни не хотят портить отношения с будущим хозяином. В Нуайере не так просто найти хорошую работу, да и вообще в округе на много миль непросто.

– От души надеюсь, что тебе еще долго ничего не светит, – ехидно бросила Алёна. – Твоя тетушка прекрасно выглядит.

– Ага, то-то ты при виде ее бросилась бежать, – с той же интонацией отозвался Эсмэ.

– Ты прекрасно знаешь, почему я бросилась бежать! – невольно засмеялась Алёна и села в машинку, причем ее коленки тоже мгновенно поднялись выше головы. – Обещаешь вести себя прилично и не лезть ко мне в этой корзинке на колесах? Ты ее сам сделал? Довольно шаткое сооружение! Боюсь, если снова распустишь руки и я тебя толкну, мы просто опрокинемся и свалимся в канаву.

– Я бы не прочь свалиться куда-нибудь с тобой в обнимку, – пробормотал неисправимый Эсмэ, но Алёна сделала вид, что не слышит, так что он не стал распускать руки и включил зажигание своей таратайки. – А машину я купил через Интернет. Она называется «mioche Renault», «малыш «Рено». Их делают на заводе «Рено», хотя, кажется, и другие марки тоже есть. Это модная игрушка как раз для campagne, для сельской местности. Я люблю такие смешные игрушки!

«Игрушка» лихо сорвалась с места и понеслась вперед… через мгновение оказавшись довольно далеко от того поворота, где начинался путь в Мулян.

– Или ты повернешь, или… – крикнула Алёна, пытаясь перекрыть рокот мотора – разумеется, никакие глушители тут предусмотрены не были, как и в мопеде.

– Или что? – проорал несносный юнец, поворачивая к ней свои насмешливо поблескивающие очки, в которых Алёна увидела свое отражение.

Она сунула руку в сумку:

– У меня тут электрошокер. Тебе понравится получить разряд?

Конечно, это был блеф чистой воды. Однако купленный на ярмарке массажер вполне сошел бы за мини-электрошокер – у Эсмэ нет времени особо приглядываться!

– Сразу видно, что ты хорошо разбираешься в электричестве, – засмеялся Эсмэ. – Мы сидим в сплошном проводнике – кругом одни металлические детали! Тебе и самой достанется, так что лучше не рискуй.

Да, в школе по физике у Лены Володиной была слабая, хлипкая, дрожащая такая троечка, поставленная исключительно за необыкновенно красивые глаза…

– Не беспокойся! – весело кричал Эсмэ, разгоняя свою таратайку. – Я еду по этой дороге, во-первых, потому, что по тому крутому подъему, который ведет к Муляну, моя игрушка не поднимется, а во-вторых, здесь нам придется проехать через Тоннер. Разве тебе не нужно в Тоннер?

– А зачем мне в Тоннер?

– Как зачем! А найти лысую даму, которая у тебя что-то украла, ты разве уже не хочешь? Я же говорил, она будет на слете трансвеститов!

– О боже, я совсем забыла…

– Вот видишь, как хорошо, что я тебе напомнил! – захохотал Эсмэ.

Алёна не стала уточнять, что именно из-за него она забыла обо всем, в том числе и о лысых трансвеститах, свистнувших ее браслет. Еще возомнит о себе…

– Что ж, в Тоннер так в Тоннер! – крикнула наша героиня, покрепче схватилась за край «корзинки» и зажмурилась, потому что Эсмэ прибавил скорость – и ветер с силой ударил в лицо.

Положение в стране стало настолько тяжелым, что император начал беспокоиться о своей жизни, о своей семье. Британцы, да и его собственный брат Кун, который пытался налаживать отношения с «проклятыми белыми дьяволами» и верил, что они сильнее «детей драконов», вполне могли подослать к Сянфэну наемных убийц. Во всем мире император безоговорочно верил теперь только трем людям: сыну, однако тот был еще младенец, от него помощи никакой, своей жене, императрице Цициан, и Лан Эр. Сянфэн решил: если он погибнет, брат заберет царство у сына. Значит, должны быть назначены регентши. Конечно, это будут Цициан, а также Лан Эр, как мать ребенка. Причем, поскольку регентшей при сыне императора может быть только императрица, Лан Эр получила этот титул, не став женой Сянфэна.

Отныне ее звали Цыси, что означало – Западная императрица.

Императрица Цыси. Но не жена императора…

Лан Эр пришла в исступление.

Конечно, ее новое имя красивое, но она должна быть единственной! Она ни с кем не желает делить власть над императором!

Казалось бы, Лан Эр уже так набила себе руку на изготовлении хитрых ядов, что запросто способна избавиться от Цициан. Однако в Поднебесной существовал старинный жестокий обычай: если Сын Неба называл императрицей не только жену, но и возвысившуюся наложницу (такие случаи бывали в истории), то в случае смерти императрицы наложница должна быть убита рукой самого Сына Неба и уложена в могилу госпожи. Ведь она считалась как бы тенью императрицы, а тень не может жить самостоятельно… Поэтому хочешь не хочешь, а Цыси приходилось даже беречь Цициан. А та была такая ласковая, так привязалась к малышу Тунчжи и к Цыси, что даже называла ее младшей сестрой.