- Заглянем, что ли, к Афонину с Бакурским? - предложил он.
- Вы там поосторожней, - предупредил Ракитин. - Сразу голос подайте, а то можно и пулю схлопотать.
- Не спят, думаешь?
- Тут думать нечего. К ним тишком не подойдете.
- Ладно, посмотрим.
Офицеры пошли туда, где располагались Афонин и Бакурский. Не по самой траншейке, конечно, а поверху, по полю...
- Если вы к нам, то мимо идете, - раздался вдруг из темноты негромкий голос Афонина.
Офицеры повернули, подошли к траншее и только тогда увидели солдата.
- Спускайтесь, чтобы не маячить, - попросил он.
Офицеры спустились в неглубокий окоп.
- Почему не окликнул, не остановил? - спросил Кречетов.
- Что мне вас останавливать? Вы мое начальство.
- А, может быть, фрицы шли?
- Какие там фрицы, я же понял, что вы идете.
- Как это понял?
- Первое, - стал перечислять Афонин, - открыто шли. Фрицы сюда открыто не пойдут: - ползком или пригнувшись. Второе - вы рядком шли. В разведку так не ходят. Ни наши, ни они. В разведку гуськом надо, или цепью, подальше друг от друга. А вы рядком. Третье - фрицы бы потихоньку пробирались. А вы громко шли, каждый шаг слышен.
- Умыл ты нас, Афонин, - признался Кречетов. - Умыл. А это все? Может, еще что-нибудь?
- Да так, мелочь...
- Что за мелочь? Нам тоже полезно знать, что мы пролопушили.
- А еще, товарищ лейтенант, портупея у вас скрипит. У фрица скрипеть не будет, они портупеи не носят.
Уши у Хаустова вспыхнули. Одна только радость, что в темноте этого никто не видел. Сейчас он и решил, раз и навсегда, что как только вернется на КП, снимет эту чертову портупею и не наденет ее до конца войны.
- Понятно, - решил выручить лейтенанта Кречетов. - А вдруг мы все-таки не те. Всякое может случиться.
- Случиться может, - покладисто согласился Афонин. Чего впустую спорить со старшим лейтенантом.
- А ты нас вплотную подпустил. И без оружия встретил. Автомат у тебя на шинели отдыхает...
- Вас всего двое, а у меня нож под рукой. Ничего, управился бы. И потом, - Кречетов почувствовал, что Афонин усмехается, - Бакурский с пулеметом вас под прицелом держал. На всякий случай. Ему двоих срезать, что комару чихнуть.
- М-да, - протянул Кречетов. - Серьезный, вижу, здесь народ собрался. А где Бакурский? До сих пор нас под прицелом держит?
- Зачем, он делом занят. Пока мы с вами шумим, он наблюдает. Впереди наших нет, без наблюдения нельзя.
И получилось: вроде бы он учит старшего лейтенанта. Объясняет ему, как надо себя вести, когда впереди наших нет. Кречетов не обиделся. Только еще раз протянул:
- М-да... - И похвалил: - Порядок у вас здесь. Нормально.
И не стал говорить, как много от них зависит. Если они сумеют подорвать танк, осветить степь, да еще придержат автоматчиков, хоть бы на пару минут, то всем остальным намного легче будет. Сказал: "Удачи вам, ребята!" Знал, что удача им очень понадобится.
Потом офицеры пошли дальше по расположению своих немногочисленных войск.
* * *
По дороге шла машина. Шла с потушенными фарами. Ее не было видно в темноте, но по звуку мотора чувствовалось, что приближается она быстро и вот-вот будет рядом.
Бакурский подхватил пулемет, ударил ладонью по диску, проверил, плотно ли тот стоит на месте. Поднял пулемет на бруствер, утопил сошки, пригнулся и вжал в плечо приклад. Пытался разглядеть прицельную планку и, сам того не замечая, от напряжения, до боли закусил нижнюю губу. В такой темнотище, не то что прицел, пальцы на собственной руке разглядеть было невозможно.
Афонин прислушался, вгляделся в темноту.
- Наши, - наконец определил он. - Разведка возвращается.
Бакурский опустил приклад, но так и остался полусогнутым.
- Ты что, стрелять хотел? - спросил Афонин.
- Д-д-д... Д-думал... фрицы...
- Договорились - без команды не стрелять.
Бакурский виновато молчал.
- Ш-ш-ш-ш... - промчалась темной тенью машина. - Ш-ш-ш-ш... - и исчезла.
- Разведка вернулась, значит скоро придут, - решил Афонин. - Послушаем.
Оба замерли. Молчали, прислушивались. Потом Афонин легонько толкнул Бакурского локтем:
- Слышишь?
- Нет...
Афонин подождал немного, закрыл глаза, прислушивался.
- А теперь?
- Ка-ка-кажется... слышу...
Издалека едва-едва доносился слабый гул моторов. Он то притихал, то становился громче.
- Вроде стоят.
- Мо-моторы... прогревают...
Потом этот далекий гул стал крепчать, зазвучал громче... Кажется приближался.
- Идут, - определил Афонин. - Будем встречать.
Он подтянул длинноватые рукава гимнастерки, проверил, легко ли можно вынуть из чехла нож, повесил на шею автомат и зарядил ракетницу. Потом нащупал провод и стал вглядываться в то место, где заложили фугас. В этой кромешной тьме Афонину надо было увидеть, а скорей почувствовать, что танк подошел к фугасу достаточно близко.
- Убери пока пулемет и садись на дно, - посоветовал он Бакурскому.
- З-з-зачем?.. Скоро... По-появятся...
- Фугас рванет, нас здесь осколками накроет. И пулемет покорежить может. Укрыться надо. Когда подорвем, возьмемся за другие дела.
- П-понял... - Бакурский снял пулемет и поставил его на дно окопа, но сам остался стоять. - По-по-побуду... с тобой... В-в-вместе... укроемся...
Они стояли, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в нее.
- Ши-ши-шинель... - вдруг сказал Бакурский.
- Чего? - не понял Афонин.
- Ши-шинель... надень... По-по-потеряешь...
- Неловко в ней, после боя подберу. И пилотку тоже. - Афонин снял пилотку и бросил ее на шинель. - Готов?
- Го-го-готов!.. Будь спокоен...
- Главное не торопись, - напомнил Афонин. - Сорвешься, всю обедню испортишь. Ракету пущу, тогда давай. Не жалей патронов.
- Не... по-по-пожалею...
* * *
Прошла, прошуршала машина и остановилась возле КП.
- Разведка вернулась. Значит фрицы идут. - Ракитин машинально дотронулся до повязки, туго стягивающей голову, расстегнул ремень и стал снимать шинель.
- Открывается окно - начинается кино. - Опарин тоже сбросил шинель. - Ну, гады, совсем обнахалились. Я из-за них вторую ночь нормально поспать не могу.
- Ничего хорошего в длительном сне нет, - сообщил Лихачев. - Человек, когда спит, полностью отключается и ничего полезного сделать не может. Наполеон это прекрасно понимал и спал всего четыре часа в сутки. Потому и совершил так много. Стал императором Франции. Неужели тебе не хочется совершить что-нибудь значительное?
- Не хочется, - искренне отказался Опарин совершать что-то значительное. - И в императоры Франции меня не тянет, - столь же откровенно признался он. - Я лучше поспал бы.
- Скучный ты человек, Опарин, - Лихачев снял шинель. - Нет в тебе искорки, никуда ты не стремишься. Не интересно с тобой.
- Да уж, какой есть, - заявил Опарин. - У меня, между прочим, четвертый разряд по токарным работам. Поставили бы твоего Наполеона к токарному станку, мы бы еще посмотрели кто кого.
Дрозд с недоумением глядел на них. Танки сейчас пойдут, тут такое начнется... А они треплются черт знает о чем. О Наполеоне. И сержант их не останавливает, как будто, так и надо.
А что надо, Дрозд и сам не знал. Поэтому не встревал. Снял свою английскую шинельку. И помалкивал.
Солдаты сложили шинели в сторонке, там же разместили и автоматы: их дело - из пушки стрелять, а не с автоматами по полю бегать. Опарин снял и ремень. Лихачев последовал его примеру. А Бабочкин, вольный корреспондент, еще и гимнастерку расстегнул до последней пуговицы.
- Автоматы держать при себе, - велел Ракитин.
- Мешать будут, - возразил Опарин.
- Будет мешать, брось за спину, - посоветовал Ракитин. - Танки наверняка с десантом пойдут.
- Так нас же пехота прикрывает. Орлы фронтовых дорог, как сказал старшой.
