Нечего было делать псу на кургане. Не могло здесь быть никакого пса, да еще такого большого и такого черного... "Перегрелся на солнце, вот и мерещится всякая чертовщина", - вынес сам себе неутешительный диагноз Петя. Он опять снял очки, повертел их в руках и снова надел, ожидая, что к этому времени наваждение исчезнет. Но наваждение не исчезло, оно высунуло длинный красный язык и по-прежнему стояло рядом с чабаном.

Волкодав внимательно осмотрел кости в могиле сармата и тут же, потеряв к ним всякий интерес, уставился на Петю. Глаза у него были громадные, и смотрел он пристально, с профессиональной подозрительностью. Вполне вероятно, что он посчитал Петю потенциальным похитителем баранов.

У Пети и мысли такой никогда не было - воровать баранов. Он, если говорить откровенно, и баранину не очень-то любил. Но под немигающим собачьим взглядом Петя почувствовал себя весьма неуютно. Тем более, что взаимоотношения с собаками у него всегда были довольно сложными. Петя никогда ничего плохого собакам не делал и не желал им зла. Но собаки, очевидно, думали по - другому. Увидев Петю они азартно облаивали его, и нахально грозили укусить. Петя не любил, когда его кусают и, на всякий случай старался обходить даже самых маленьких представителей этой вселенской своры. А тут такое страшилище. Поэтому Петя посчитал необходимым объясниться и внести ясность в их взаимоотношения.

-- Хороший песик, умный, добрый...

Петя улыбнулся волкодаву, давая тому понять, что человек он честный, к большим черным собакам относится дружески, и чужие бараны его совершенно не интересуют. Но улыбка получилась заискивающей, и неуверенной. В глазах волкодава она явно не могла прибавить Пете авторитета.

Волкодав лаять на Петю не стал, но в ответ на жалкую улыбку демонстративно зевнул, широко разинув громадную пасть, и убедительно продемонстрировал полный набор клыков и всех других зубов, которые в ней имелись. Клыки были очень большие, белые и острые. Вид их нисколько не успокоил Петю. Даже наоборот.

Как у саблезубого тигра, - определил Петя. - Такой пополам перекусить может. Зверюга!

-- Не нужны мне твои бараны, - попытался он все-таки втолковать зверюге. - Совершенно не нужны. И мешать им, - Петя кивнул в сторону шефа и его товарища с палкой, - я не стану. Нужно людям поговорить, пусть себе разговаривают.

Профессор с удивлением посмотрел на Петю, но ничего не сказал. А волкодава объяснение вполне удовлетворило. Он закрыл свою страшную пасть, улегся у ног чабана и стал слушать его разговор с профессором.

-- Конечно, - продолжал рассуждать профессор, - многие люди тогда не верили в Аллаха. Да и сейчас многие не верят. Есть другие религии. Есть такие люди, которые вообще без религии обходятся. Это, знаете ли, личное дело каждого.

-- Не понимают, - посочувствовал атеистам чабан.

-- А ты веришь в Аллаха?

-- Я верю. Прадед верил, дед верит, отец верит, дяди верят. Я тоже верю. У нас все верят, все мусульмане. По другому нельзя.

-- У каждого народа своя вера, - дипломатично согласился профессор.

-- А мусульман раскапываете? - продолжал добиваться истины чабан. Не внушал ему доверия этот небрежно одетый пожилой человек с лопатой. Сам седой, а бороды нет, даже усов нет.

-- Не раскапываем. Только древних людей раскапываем, узнаем, как они жили.

-- Шутишь, да? Как узнаешь, если человек мертвый. Мертвый ничего рассказать не может.

-- Горшки видишь, - стал объяснять профессор. - В них молоко было. Это значит, что они коров держали. Баранью ножку положили. Вот и получается, что баранов они тоже держали. Понимаешь, как ты сейчас пасешь, так и они пасли. На этом самом месте... У каждого оружие есть. Раз так много оружия, значит, часто воевали.

-- Понял, как они рассказывают, - с достоинством кивнул чабан. - Надо на вещи смотреть и думать. Есть оружие - значит, у них кузнецы были. Горшки стоят - получается, что у них женщины глину копали, потом горшки лепили. Правильно говорю?

-- В принципе правильно говоришь. Но почему ты считаешь, что горшки лепили женщины? - заинтересовался профессор.

-- А кто же их тогда лепил? - искренне удивился чабан.

-- Мужчины.

-- Мужчины горшки не лепят, - чабан с недоумением посмотрел на человека, который не понимает таких простых истин. - Горшки лепить не мужское дело. Мужчина серьезными делами должен заниматься.

Профессор не был уверен, что чабан прав, но поскольку историческая наука четкого ответа на вопрос о том, кто лепил горшки две тысячи лет тому назад, не давала, спорить не стал.

-- Вот это мужчину похоронили, - продолжал охотно втягиваться в научное исследование чабан.

-- Нет, это как раз женщина.

-- Неправильно понимаешь, - поправил чабан профессора. - Это мужчина похоронен.

-- Почему так думаешь?

-- Так ведь сразу видно. Посмотри, оружие у него. Есть оружия - значит воин, джигит. Воевал. У женщин оружия нет. Они хозяйством занимаются, на огороде работают, за детьми смотрят. Оружие мужчина носит. Всегда так было.

-- Было да не у всех. Видишь, возле головы зеленый круг лежит? Это бронзовое зеркало. Когда-то блестело, как солнце. От времени бронза окислилась, стала зеленой. Если хорошо почистить, опять блестеть будет.

-- Правда, зеркало? Не шутишь?

-- Зачем я шутить буду. Мы серьезно разговариваем. В погребениях у женщин часто зеркала встречаются, у мужчин - никогда. У нее на шее еще и бусы есть, они маленькие, отсюда не видно, но есть.

-- Мужчине зеркало не нужно, - согласился чабан. - И бусы мужчины тоже не носят. Только зачем женщине оружие? Неправильно это. Что у них за мужчины такие были, если женщинам оружие носить разрешали?

Петя хотел сказать товарищу в кудрявой папахе и с палкой, что это свидетельствует о сильных пережитках матриархата у сарматских племен, но невольно посмотрел на черного волкодава.

Волкодав тут же открыл глаза и тоже посмотрел на Петю, пристально и подозрительно. От этого нехорошего взгляда у парня пропала всякая охота вмешиваться в разговор, и он промолчал.

Профессор тоже решил не вдаваться в дебри археологических теорий и гипотез, которых в этой науке имелось не меньше чем у всякой другой и авторы которых, так же как и в других науках, усердно обвиняли друг друга в невежестве и бездарности.

-- Пока мы на этот вопрос окончательно ответить не можем, - сообщил он. - Писать они еще не умели, так что по книгам ничего узнать нельзя. Поэтому и раскапываем, изучаем, как они жили.

-- Правильно делаете, - одобрил в основном направление работ экспедиции чабан.

Овцы тем временем, оказавшиеся без присмотра, повели себя нахально и безответственно. Они забирались на раскопанные ранее курганы, бродили там ,и любая могла свалиться в яму. Профессор посчитал нужным предостеречь.

-- Ты отгони овец, - посоветовал он. - Упадет какая-нибудь в яму, шею свернет.

Чабан отгонять отару от курганов не стал. Не из-за лени, а из-за своего религиозного мировоззрения.

-- Без воли Аллаха ничего не случится, - объяснил он.

Профессор настаивать не стал. В конце концов, это было личным делом чабана. Ну, еще, может быть, Аллаха. Он предупредил и того и другого и этим полностью снял с себя и моральную и материальную ответственность.

-- Продай барана, - вернулся он к главной интересовавшей его проблеме.

-- Нельзя, - не объясняя причины, снова отказал чабан.

Профессор понимал, что задача стоит перед ним не простая. Но, совсем рядом, разгуливала отара и нельзя было упустить даже малейшей возможности заполучить барана. Тем более, если положить в основу рассуждений религиозные взгляды чабана, появилась здесь отара отнюдь не без воли Аллаха. А поскольку Аллах привел ее сюда, где люди нуждаются в баранине, то за чем же, если не за тем, чтобы эти самые люди могли барана купить. Так что надо было продолжать индивидуальную агитационную работу с чабаном. Профессор это понимал и сделал мудрый ход - на то он и был профессором, чтобы делать мудрые ходы: он пригласил чабана попить чаю.