— А ну, стой!

Взвизгнув на тормозах, машина, как вкопанная, остановилась на месте.

— Что случилось, Валер Павлыч? — с беспокойством обернулся шофёр.

— Дело. Ожидай здесь. Сейчас воротимся. Пошли! — Чкалов неуклюже вывалился из машины и вразвалку пошагал к воротам сада. — Понимаешь, — смущённо басил он вполголоса, — трое ребят. С цветами. Корзина-то доверху полна, а цветы у них никто не покупает… Гляди-ка!

Это были встреченные мною мальчуганы. Старший, с заботливо расчёсанными на пробор мокрыми волосами, несмело предлагал прохожим букеты жёлтых кувшинок. Его приятель, в рубашке с расстёгнутым воротом, откуда выглядывал уголочек полосатой флотской тельняшки, стоял у корзины с цветами. А самый младший, с засученной штаниной, устало дремал, сидя верхом на пустом перевёрнутом ведре; в его сонных полусогнутых пальцах, рядом с букетом синих васильков, лежал самодельный планерчик, похожий на большую пойманную стрекозу с прозрачными крылышками. Грязь на его ноге засохла ломкой корочкой и из чёрной превратилась в светло-серую.

Валерий Павлович, не торопясь, будто на прогулке, подошел к корзине, заваленной золотыми кувшинками.

— Дядя, возьмите букетик, — с надеждой предложил мальчуган.

— Что, друже, не берут? — сочувственно спросил Чкалов.

— Плохо берут.

— А почему? Не догадываешься?

— Нет.

— Несмекалистый, брат, из тебя купец. Жёлтый цвет — это, говорят, цвет разлуки, А людям твоя разлука как раз и не нужна. Понял, голова садовая? То-то…

— А я думал, что желтые красивее, — огорченно произнес мальчик. — Мы за ними целый день по болотам лазили…

— Вижу, вижу, — кивнул Чкалов на спящего мальчугана с вымазанной ногой. — Брат небось?

— Не, сосед. Дяденька, возьмите хоть один букетик, вы- ручьте…

— Желтые не возьму, — отмахнулся Чкалов. — А вот эти, пожалуй, подойдут, — сказал он, нагибаясь, и осторожно вытянул из руки мальчика букет синих васильков. Откинув руку в сторону, Валерий Павлович полюбовался васильками. — Вся Россия в них — скромная, милая, простая.

Он вынул из бумажника деньги.

— Бери-ка.

— У нас дядя, сдачи нету…

— Бери, бери, без сдачи. Это вам на книги. Потом когда-нибудь отдашь.

Мальчуган нерешительно взял бумажку.

— А где вас искать?..

Но Чкалов не успел ответить: откуда-то из темноты появился Филипп Иванович; он укоризненно покачал головой.

— Ежели с каждым парнишкой эдак на углах останавливаться, то мы, пожалуй, и к рассвету не доберёмся. Да разве ж возможно так к государственному делу относиться?

— А это что, разве не государственное дело? — добродушно прогудел Чкалов. — Наши продолжатели.

Но Филипп Иванович, имея, видно, в этом немалый опыт, без всякого стеснения взял Валерия Павловича под руку.

— Дядя, где же вас найти, отдать долг? — выкрикнул вслед мальчуган.

— Приходи на аэродром, там всякий скажет.

— А как спросить вас?

— Спроси Чкалова.

— Чкалова?.. Дядя, берите все цветы! Все. Вместе с корзинкой!

— Ладно, в другой раз…

Чистое нежно-палевое небо обещало хорошую погоду. От леса, стелясь по земле, медленно ползло облачко утреннего тумана. Мотор уже опробован. Последние пожатия рук.

— Счастливого пути!

Люк закрылся. Стартер взмахнул белым флагом, и огромная длиннокрылая птица, подняв хвост, ринулась с горки в розовое утро, навстречу неизвестности.

…Весь мир с напряжением следил за перелетом трёх русских лётчиков. Уже более шестидесяти часов находились они в воздухе, пробиваясь к берегам Северной Америки.

Тёмные облака висят над Москвой. Дождь и сумерки навевают тоску. Где самолёт? Почему прервалась связь с экипажем? Не погибли ли? Где они там, над безлюдными льдами Арктики?

Тревожные мысли не дают покоя, мучают. И вдруг… Сквозь дождь и ветер, сквозь бури и туманы, пройдя над морями и океанами, в Москву долетел еле уловимый голос Чкалова:

— …Обещание, данное в Кремле, выполнено. Мы пересекли Северный полюс, принеся на наших крыльях дружбу советского народа народу Америки…

Радио трещит, голос то гаснет, то возникает вновь:

— Сердечное спасибо за встречу, за гостеприимство, за эти венки из пышных роз, которыми вы увенчали наш подвиг. Разрешите и мне преподнести вам вот этот скромный букетик васильков — простых цветов России. Они перелетели с нами через Северный полюс… Пусть они расскажут вам о добрых чувствах нашего народа…

Какой это был счастливый день — друзья долетели!

Домой герои возвращались через Атлантический океан на пароходе «Нормандия».

Встреча произошла на границе. Чкалов устал и заметно осунулся.

Вагон-салон прицеплен в хвосте поезда, его бросает из стороны в сторону: на столике безостановочно дребезжит чайная посуда.

— Вот так же трясёт, когда самолёт начинает обледеневать…

Валерий Павлович взволнованно глядит в окно вагона на убегающие линии рельсов: граница позади. Поезд мчится по родной стороне.

В вагоне душно от цветов, всё завалено букетами увядающих роз и георгинов.

— Да, полёт был трудный, — вспоминает он. — И погода встретила сурово. И кислороду не хватало. Мы были подготовлены к различным опасностям. Но ко всему ожидаемому прибавилось ещё кое-что неприятное…

Валерий Павлович не спеша извлекает из пачки сигарету с позолоченным ободком.

— Вот пишут, что Чкалов-де смелый мастер: он и из такого-то опасного и невозможного положения самолёт вывел, и из такого… Да, выводил. Бывало такое. И не раз… Другое любопытно.

Незадолго перед первым нашим перелётом, когда мы жили в Щёлкове, после тренировочного полёта по маршруту Москва — Архангельск — Горький — Москва мы оставили самолёт на аэродроме в полном порядке. Утром приходим — и что же! Стоит наша машина с переломанным крылом, а рядом с ней валяется маленький самолётик. Оказывается, при посадке он врезался в крыло нашего самолёта. Чудеса! Как, почему, необъяснимо…

Ладно, исправили. Летим в последний пробный полёт. И вдруг в воздухе обнаруживаем, что какой-то сукин сын испортил нам механизм управления шасси. Второе колесо не становится на место. Четыре с половиной часа промучились мы, стараясь исправить механизм в воздухе, однако ничего не добились. «Буду садиться на одном колесе, — решил я, — надо спасать машину».

Положение безвыходное! А посадка, действительно, не из простых. Вряд ли кто взялся бы посадить машину на одно колесо, когда у нее размах крыльев тридцать четыре метра. Набрал высотёнку, приказал вылить из баков всё горючее, облегчил самолёт, весь экипаж угнал в хвост. На посадку пошёл с выключенным мотором. Посадил как надо… А разбей я тогда машину, и перелёт был бы сорван!

Другой раз в рулях управления кто-то сверло оставил. Тоже едва не угробились. Разные случаи случались, рисковали жизнью, но выходили из всех положений…

Чкалов с силой зажимает в кулаке подстаканник, и ложечка в стакане перестаёт дребезжать.

— Все это цветики, а ягодки оказались потом, на полюсе. Вот, погляди-ка… — И, повернувшись, он показывает на виске первую посеребренную прядку волос. Месяц назад её не было… — Мы ожидали всяких опасностей — штормов и обледенений. Но кто-то, возможно, хотел создать нам дополнительные трудности… Со стороны поглядеть, наш полёт — триумф и слава, а на деле через сто смертей пришлось пройти…

И, закурив, Чкалов неторопливо продолжал рассказывать:

— Когда люки были задраены и в небо взвилась ракета, я дал газ и пустил самолёт по бетонной дорожке. Думал только об одном: как оторвать тяжело нагруженную машину от земли. Мотор работает на полных оборотах. Полный разгон, теперь только бы не свернуть!

Взлетели. Байдуков убрал шасси. Щёлково ушло под крыло. По графику — первому спать Саше Белякову.

Сижу за штурвалом. Солнце слепит глаза. На земле, в лощинах — туман. Нас провожают истребитель и двухмоторный бомбардировщик. Но вот и они, покачав крыльями, повернули домой. А мы — в Америку.